77. ОСНОВАНИЕ РАВЕНСТВА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

77. ОСНОВАНИЕ РАВЕНСТВА

Теперь я обращаюсь к основанию равенства, тем чертам человеческих существ, благодаря которым с ними следует обращаться в соответствии с принципами справедливости. Наше поведение по отношению к животным не регулируется этими принципами, или, по крайней мере, таково распространенное мнение. На каких основаниях тогда мы различаем человечество и другие живые существа и считаем ограничения справедливости относящимися только к людям? Мы должны исследовать, что определяет сферу применения концепций справедливости.

Чтобы прояснить наш вопрос, мы можем выделить три уровня применения концепции равенства. Первый имеет дело с управлением институтами как публичными системами правил. В этом случае равенство по существу представляет собой справедливость как правильность (regularity). Оно включает беспристрастное применение и последовательное истолкование правил в соответствии с такими предписаниями, как трактовка подобного подобным (как определено уставами и прецедентами) и т. п. (§ 38). Равенство на этом уровне — наименее спорный элемент обыденного смысла справедливости29. Второе, и гораздо более сложное, применение равенства осуществляется к действительной структуре институтов. Здесь значение равенства задано принципами справедливости, которые требуют, чтобы основные равные права приписывались всем людям.

Вероятно, это не относится к животным; они, конечно, пользуются какой-то защитой, но их статус не совпадает со статусом людей. Однако такая ситуация все еще не объяснена. Нам еще предстоит рассмотреть, какого сорта существа обладают гарантиями справедливости. Это выводит нас на третий уровень, где и возникает вопрос о равенстве.

Естественный ответ, по-видимому, заключается в том, что именно статус моральной личности дает право на равную справедливость. Моральные личности отличаются двумя признаками: во-первых, они способны иметь (и, по предположению, имеют) концепцию собственного блага (как она выражена в рациональном жизненном плане); и, во-вторых, они способны иметь (и, по предположению, приобретают) чувство справедливости, действенное желание применять принципы справедливости и поступать в соответствии с ними, по крайней мере, до некоторой минимальной степени. Мы используем характеристику личностей в исходном положении для выделения существ, к которым применяются выбранные принципы. В конечном счете, стороны мыслятся как принимающие эти критерии для регулирования их совместных институтов и поведения по отношению друг к другу; описание их природы включается в рассуждение, согласно которому эти принципы выбираются. Таким образом, равная справедливость распространяется на тех, кто имеет способность принимать участие и действовать в соответствии с публичным пониманием исходной ситуации. Следует обратить внимание, что моральная личность здесь определена как некоторая возможность, которая обычно реализуется со временем. Именно эта возможность вводит в рассмотрение требования справедливости. Я вернусь к этому пункту позже.

Мы видим, таким образом, что способность быть моральной личностью является достаточным условием для получения права на равную справедливость30. Не требуется ничего, выходящего за пределы существенного минимума. Является ли условие быть моральной личностью также и необходимым условием, я не выясняю здесь.

Я предполагаю, что способностью к чувству справедливости наделено подавляющее большинство человечества, и следовательно, этот вопрос не поднимает серьезных практических проблем. Существенно то, что достаточное условие быть моральной личностью означает для человека быть субъектом притязаний. Мы не сильно ошибемся, предположив, что это достаточное условие всегда выполнимо. Даже если бы эта способность была необходимой, было бы неразумно на этом основании на практике отказываться от справедливости. Риск для справедливых институтов был бы слишком велик.

Следует подчеркнуть, что достаточное условие равной справедливости — способность быть моральной личностью — совсем не является строгим. Если требуемый потенциал отсутствует либо от рождения, либо из-за какой-то случайности, это считается недостатком или утратой. Но нет никаких признаков того, что какая-либо раса или группа человеческих существ не имела этого атрибута. Только отдельные индивиды не обладают этой способностью, или она реализована в минимальной степени, и неспособность реализовать ее является следствием несправедливых и бедственных социальных обстоятельств или случайности. Более того, хотя индивиды, как известно, обладают разными способностями к чувству справедливости, этот факт не является основанием для лишения тех, кто обладает меньшей способностью, полной защиты со стороны справедливости.

Если соблюдены минимальные требования, человек имеет право на равную справедливость наравне со всеми.

Большая способность к чувству справедливости, обнаруживаемая, скажем, в больших навыках и легкости применения принципов справедливости и в выдвижении аргументов в конкретных случаях, является природным дарованием, как и любая другая способность. Особые преимущества, которые человек получает за их применение, должны управляться принципом различия. Таким образом, если кто-либо обладает в исключительной степени добродетелями беспристрастности и целостности, которые требуются для определенных положений, он может с полным правом обладать всеми преимуществами, которые связаны с такого рода должностями. Однако применение принципа равной свободы не затрагивается этими различиями.

Иногда думают, что основные права и свободы должны варьироваться со способностями, но справедливость как честность это отрицает: если минимальные требования к условию быть моральной личности выполнены, человек наделяется всеми гарантиями справедливости.

Это объяснение основания равенства требует некоторых пояснений. Прежде всего, можно возразить, что равенство не может основываться на естественных атрибутах. Нет ни одной естественной черты, по отношению к которой все человеческие существа равны, т. е. которой обладает каждый (или достаточно многие) в равной степени. Может показаться, что если мы полагаем доктрину равенства верной, мы должны интерпретировать ее иначе, а именно как чисто процедурный принцип. Таким образом, сказать, что человеческие существа равны, значит сказать, что ни одно из них не претендует на предпочтительное обращение при отсутствии неотразимых оснований. Бремя доказательства благоприятствует равенству: оно определяет процедурное предположение, что люди должны рассматриваться одинаково. Отклонения от равного отношения в каждом случае должны защищаться и судиться беспристрастно той же самой системой принципов, которая применима ко всем; существенное равенство мыслиться как предупредительное равенство (equality of consideration).

Есть несколько затруднений с этой процедурной интерпретацией31. Во-первых, она не представляет собой ничего более, чем предписание трактовать подобные случаи подобным образом, примененное на самом верхнем уровне, вместе с приписыванием бремени доказательства. Предупредительное равенство не накладывает никаких ограничений на те основания, которые могут быть предложены в оправдание неравенства.

Нет никакой гарантии реального равного обращения, поскольку рабовладельческая и кастовая системы (в качестве крайних случаев) могут удовлетворять этой концепции. Реальное утверждение равенства лежит в содержании принципов справедливости, а не в этих процедурных предположениях. Возлагания бремени доказательства еще не достаточно. Однако более того, даже если процедурная интерпретация накладывает некоторые подлинные ограничения на институты, все еще остается вопрос, почему мы должны следовать процедуре в одних случаях, а не в других. Конечно, она применима к созданиям, которые принадлежат некоторому классу, но какому? Нам еще нужно естественное основание равенства, чтобы можно было идентифицировать этот класс.

Более того, неверно, что обоснование равенства через естественные способности несовместимо с эгалитарным подходом. Нам надо лишь выбрать некоторое ранжированное свойство (я буду так называть его), и дать равную справедливость тем, кто удовлетворяет этим условиям. Например, свойство быть внутренней частью единичного круга является ранжированным свойством точек на плоскости. Все точки внутри этого круга обладают этим свойством, хотя их координаты варьируются в пределах некоторой области. Они в равной степени обладают этим свойством, поскольку ни одна из точек внутри круга не является в большей или меньшей степени внутренней, чем другая внутренняя точка. Вопрос о том, существует ли подходящее ранжированное свойство для выделения того отношения, в котором человеческие существа должны считаться равными, разрешается концепцией справедливости. Но описание сторон в исходном положении идентифицируют такое свойство, и принципы справедливости дают нам гарантию, что любые вариации в способностях внутри области следует рассматривать так, как и любые другие природные дарования. Нет никаких препятствий для того, чтобы считать, что естественная способность составляет основу равенства.

Как в таком случае может выглядеть правдоподобным, что обоснование равенства через естественные качества подрывает равную справедливость? Понятие о ранжированном свойстве слишком очевидно, чтобы его просмотреть. Должно быть более глубокое объяснение. Ответ, я думаю, заключается в том, что телеологическая теория часто принимается как нечто очевидное. Так, если правильность заключается в максимизации чистого баланса удовлетворения, то права и обязанности должны приписываться таким образом, чтобы достигалась эта цель. Среди существенных аспектов проблемы фигурируют различные продуктивные навыки и способности удовлетворения у разных людей. Может случиться, что максимизированное совокупное благосостояние потребует приспособления основных прав к вариациям этих качеств. Конечно, при стандартных утилитаристских допущениях имеется тенденция к равенству. Однако важно, что в любом случае правильное естественное основание и соответствующее приписывание прав зависит от принципа полезности. Вариации в способностях в качестве оправдания неравных фундаментальных прав позволяются содержанием этой этической доктрины и фактом, что она основана на представлении о максимизации, а не идеей, что равенство основано на естественных атрибутах. Исследование перфекционизма, как я полагаю, привело бы к тем же выводам. Но справедливость как честность не является максимизирующей теорией. Мы не ищем различий в естественных чертах, которые бы влияли на некоторый максимум и, следовательно, служили бы возможными основаниями для разных градаций гражданства. Хотя договорная теория согласуется с многими телеологическими теориями в существенности естественных качеств, она требует гораздо более слабых допущений относительно распределения этих качеств с целью установления равных прав. Достаточно, что некоторый минимум в общем случае выполняется.

Следует заметить вкратце еще несколько моментов. Во-первых, концепция моральной личности и требуемый минимум могут часто оказываться проблематичными. Хотя неясными являются многие понятия, особенно это относится к понятию моральной личности. Однако эти вопросы, как я думаю, лучше обсудить в контексте определенных моральных проблем. Сама природа особенного случая и структура доступных общих фактов могут, оказаться плодотворными для их разрешения. В любом случае, не; следует путать неясность концепции справедливости с тезисом о том, что основные права должны меняться вслед за естественными способностями.

Я говорил, что минимальные требования, определяющие моральную личность, говорят о способности, а не ее реализации. Существо, которое имеет эту способность, развита она или нет, должно получить полную защиту со стороны принципов справедливости. Поскольку младенцы и дети должны иметь основные права (обычно осуществляемые от их имени родителями и опекунами), эта интерпретация требуемых условий необходимо соответствует нашим обдуманным суждениям. Более того, рассмотрение потенциальной возможности как достаточной согласуется с гипотетической природой исходного положения и с идеей о том, что, насколько это возможно, на выбор принципов не должны влиять произвольные случайности. Следовательно, тем, кто мог бы принять участие в исходном соглашении, если бы им не помешали случайные обстоятельства, должна быть обеспечена равная справедливость.

Конечно, ничто из предложенного не является буквальным аргументом. Я не выделил посылки, из которых бы следовали заключения, что я старался делать, хоть и не очень строго, с выбором концепций справедливости в исходном положении. Не пытался я также доказать, что характеристика сторон должна быть использована как основание равенства. Скорее, эта интерпретация кажется естественным завершением справедливости как честности. Полное обсуждение должно было бы включать рассмотрение различных особых случаев отсутствия способности. Относительно детей я уже кратко говорил в связи с патернализмом (§ 39). Проблема тех, кто временно, из-за несчастного случая, умственного потрясения, жизненных неудач потерял эту способность, может рассматриваться сходным образом. Однако те, кто более или менее постоянно лишен свойства быть моральной личностью, могут представлять некоторую трудность. Я не могу исследовать эту проблему здесь, но полагаю, что при этом не будет затронуто объяснение равенства.

Я хотел бы завершить этот раздел несколькими общими комментариями. Прежде всего, стоит подчеркнуть простоту договорного подхода к обоснованию равенства. Минимальная способность к чувству справедливости гарантирует, что каждый имеет равные права. Притязания всех разрешаются принципами справедливости.

Равенство поддержано общими фактами природы, а не просто процедурными правилами без реальной силы.

Равенство не предполагает также оценки внутренней значимости людей или сравнительной оценки их концепция блага. Тот, кто может поступать справедливо, имеет право на справедливое к нему отношение.

Преимущества этих довольно очевидных суждений становятся более ясными при рассмотрении других объяснений равенства. Например, можно подумать, что равная справедливость означает, что общество должно внести одинаковый пропорциональный вклад в то, чтобы каждый человек реализовал наилучшую жизнь, на которую он только способен. Сначала это может показаться привлекательным. однако это предложение связано с серьезными трудностями. Во-первых, оно не только требует метода оценки относительного блага в жизненных планах, но также предполагает некоторый способ измерения того, что считается равным пропорциональным вкладом в пользу людей с их разными концепциями собственного блага. Проблемы в применении этого стандарта очевидны. Более серьезная трудность состоит в том, что большие способности одних могут привести их к большим притязаниям на социальные ресурсы, независимо от компенсации преимуществ другим. Нужно предполагать, что вариации в природных задатках будут влиять на то, что необходимо для обеспечения равной пропорциональной помощи людям с разными жизненными планами.

Однако вдобавок к нарушению принципа взаимной выгоды эта концепция равенства означает, что сила притязаний людей прямо обусловлена распределением естественных способностей и, следовательно, случайностями, которые совершенно произвольны с моральной точки зрения. Обоснование равенства в справедливости как честности обходит эти возражения. Единственная случайность, которая является решающей, заключается в обладании способностью к чувству справедливости или отсутствии ее. Относясь справедливо к тем, кто, в свою очередь, отвечает справедливым отношением, мы выполняем принцип взаимности наилучшим образом.

Дальнейшее наблюдение состоит в том, что мы можем теперь более тщательно согласовать две концепции равенства. Некоторые авторы различают равенство, к которому обращаются в связи с распределением определенных благ, обладание которыми почти наверняка даст более высокое общественное положение или повысит престиж тех, кто находится в предпочтительном положении, а также равенство, применимое к людям независимо от их социального положения33. Равенство первого рода определено вторым принципом справедливости, который регулирует структуру организаций и долевое распределение с тем, чтобы социальная кооперация являлась и эффективной, и честной. Однако фундаментальным является равенство второго рода.

Оно определено первым принципом справедливости и такими естественными обязанностями как долг взаимного уважения; человеческие существа наделяются им как моральные личности. Естественное основание равенства объясняет его более глубокую значимость. Приоритет первого принципа над вторым позволяет нам избежать сравнения этих концепций равенства ad hoc образом, в то время как аргументы с точки зрения исходного положения показывают, откуда происходит это предпочтение (§ 82).

Последовательное применение принципа честных возможностей требует от нас рассмотрения людей независимо от их социального положения34. Однако как далеко мы можем заходить в этом направлении?

Представляется, что даже если честные возможности (как они были определены) выполняются, семья дает неравные шансы разным индивидам (§ 46). Следует ли тогда устранить семью? Взятая сама по себе и наделенная некоторой первичностью, идея равных возможностей склоняет нас в этом направлении. Однако в контексте теории справедливости в целом нет никакой настоятельной необходимости в таком курсе. Признание принципа различия переопределяет основания социального неравенства, рассматриваемого в системе либерального равенства; а когда принципам братства и возмещения (redress) придается подходящий вес, естественные распределения задатков и случайности социальных обстоятельств могут быть восприняты легче.

Сейчас, когда эти различия работают на наши преимущества, мы более готовы полагаться на нашу благосклонную удачу нежели печалиться по поводу того, насколько лучше бы мы могли жить, имей мы равные шансы с другими при устранении всех социальных барьеров. Концепция справедливости, будь она воистину эффективной и публично признанной в качестве таковой, кажется более способной, по сравнению с конкурирующими концепциями, к трансформации нашего видения социального мира и примирению нас с диспозициями естественного порядка и условиями человеческой жизни.

Наконец, нужно вспомнить о пределах теории справедливости. Мало того, что остались в стороне многие из аспектов морали, не было дано к тому же никакого объяснения правильному поведению в отношении животных и остальной природы. Концепция справедливости является лишь частью морального взгляда. Хотя я не утверждал, что способность к чувству справедливости необходима для того, чтобы иметь обязанность быть справедливым, кажется, что от нас не требуется справедливого отношения в строгом смысле к созданиям, у которых этой способности нет. Однако отсюда не следует, что нет вообще никаких требований по отношению к ним или к нашим связям с природным порядком. Конечно, плохо быть жестоким к животным, а уничтожение целых видов может быть большим злом. Способность к восприятию удовольствия и боли, к формам жизни, к которым способны животные, явно налагает обязанности сочувствия и гуманности к ним. Я не буду пытаться объяснять эти продуманные мнения. Они выходят за пределы теории справедливости, и не представляется возможным расширить договорную доктрину таким образом, чтобы включить их в нее естественным образом.

Правильная концепция наших отношений с животными и природой будет, по всей вероятности, зависеть от теории естественного порядка и нашего места в нем. Одна из задач метафизики состоит в том, чтобы разработать видение мира, которое подошло бы для этой цели; оно должно идентифицировать и систематизировать главные для такого рода проблем истины. Насколько справедливость как честность должна быть пересмотрена, чтобы согласовываться с этой более широкой теорией, сейчас сказать невозможно. Однако представляется разумным надеяться, что если она правильна в качестве объяснения справедливости среди людей, она не окажется слишком неверной при учете этих более широких отношений.