84. ГЕДОНИЗМ КАК МЕТОД ВЫБОРА

84. ГЕДОНИЗМ КАК МЕТОД ВЫБОРА

Традиционно гедонизм понимается двояко: либо как убеждение, что единственным подлинным благом является чувство приятности, либо как психологический тезис, что единственное, к чему стремятся индивиды, — это удовольствие. Однако я буду понимать гедонизм третьим способом, а именно, как попытку провести концепцию доминантной цели в размышлении. Она стремится показать, как возможен рациональный выбор, по крайней мере, в принципе. Хотя эта попытка и не удается, я рассмотрю ее кратко по причине того, что она высвечивает контраст между утилитаризмом и договорной доктриной.

Я представляю ход мысли гедониста следующим образом. Во-первых, он думает, что если человеческая жизнь направляется разумом, должна существовать преобладающая цель. Не существует рационального способа уравновесить наши соперничающие цели, кроме как посредством какой-то более высокой цели. Во-вторых, он истолковывает удовольствие узко, как приемлемое чувство. Приятность как атрибут чувства и ощущения мыслится как единственный правдоподобный кандидат на роль преобладающей цели, и поэтому она является единственной вещью, которая представляет благо сама по себе. Понимание того, что удовольствие является единственным благом, не постулируется в качестве первого принципа, который должен соответствовать нашим обдуманным ценностным суждениям. Наоборот, к удовольствию приходят как к преобладающей цели через процесс устранения. Исходя из возможности рационального выбора, такая цель должна существовать. В то же время эта цель не может быть счастьем или какой-то объективной целью. Чтобы избежать порочного круга в первом случае и бесчеловечности и фанатизма во втором, гедонист обращается внутрь себя. Он обнаруживает окончательную цель в некотором определенном качестве ощущения или чувства, идентифицируемым интроспективно. Мы можем предполагать, если нам угодно, что приятность может быть определена наглядно как такое качество, которое обще чувствам и ощущениям, по отношению к которым у нас есть благоприятная установка и желание их продлить, при прочих равных условиях. Так, с целью иллюстрации, можно было бы сказать, что приятность — это черта, общая для ощущения запаха розы, вкуса шоколада, ответной страсти и т. п. Аналогично определяется противоположное качество неприятности21.

Гедонист утверждает, что рациональный субъект точно знает, как поступать при определении своего блага: он должен оценить, какой из доступных для него планов обещает наибольший чистый баланс удовольствия по сравнению с неприятностями. Этот план определяет его рациональный выбор, наилучший способ упорядочения конкурирующих целей. Принимаемые во внимание принципы теперь применяются тривиальным образом, поскольку все хорошие вещи однородны и, следовательно, сравнимы в качестве средств для достижения единственной цели — удовольствия. Конечно, эти оценки загрязнены неточностями и отсутствием информации, и обычно можно сделать только очень грубые прикидки. Тем не менее, для гедонизма это не представляет реального затруднения: принимается во внимание лишь то, что максимум удовольствия дает ясную идею блага. Говорят, что мы знаем теперь одну цель, которая и придает рациональную форму нашей жизни. В значительной степени по этой причине Сиджвик полагает, что удовольствие должно быть единственной рациональной целью, которая направляет рассуждение22.

Важно отметить два момента. Во-первых, когда удовольствие рассматривается как особый атрибут чувства и ощущения, оно понимается как определенная мера, на основании которой можно осуществить расчеты.

Применяя категории интенсивности и длительности переживания удовольствия, теоретически можно провести необходимые вычисления. Гедонистский метод дает процедуру выбора от первого лица, а то время как стандарт счастья этого не дает. Во-вторых, удовольствие как преобладающая цель не предполагает, что у нас есть какие-то конкретные объективные устремления. Удовольствие мы находим в самых разнообразных видах деятельности и в стремлении к самым разным вещам. Следовательно, нацеленность на максимизацию приятных чувств по крайней мере избегает фанатизма и бесчеловечности, в то же время определяя рациональный метод для выбора первого лица. Более того, обе традиционные интерпретации гедонизма теперь легко объяснить.

Если удовольствие действительно является единственной целью, стремление к которой позволяет нам идентифицировать рациональные планы, то, конечно же, удовольствие будет восприниматься как единственное подлинное благо. Таким образом, мы получаем принцип гедонизма, аргументируя от условий рационального рассуждения. Вариант психологического гедонизма тоже вытекает отсюда: хотя было бы преувеличением сказать, что рациональное поведение всегда сознательно устремляется к удовольствию, оно в любом случае регулируется деятельностью, планируемой так, чтобы максимизировать чистый баланс приятного ощущения.

Поскольку это ведет к более знакомым интерпретациям, тезис о том, что стремление к удовольствию составляет единственный рациональный метод размышления, выступает в качестве фундаментальной идеи гедонизма.

Ясно, что гедонизму не удается все-таки определить разумную преобладающую цель. Нужно только заметить, что если удовольствие понимается, как это и должно быть, достаточно определенным образом, чтобы его интенсивность и длительность могли входить в расчеты субъекта, то уже мало правдоподобно, что его следует считать единственной рациональной целью23. Конечно, предпочтение определенных качеств чувства или ощущения всему остальному является несбалансированным и нечеловеческим (inhuman) в той же мере, как и всеподавляющее желание максимизировать власть или материальное благополучие. Без сомнения, именно по этой причине Сиджвик воздерживается от признания, что приятность представляет собой конкретное свойство ощущений (feeling); однако он должен признать это, если удовольствие служит, как он того хочет, в качестве окончательного критерия при сравнении идеальных ценностей, таких как знание, красота и дружба24.

К тому же следует учесть тот факт, что бывают разные виды приятных чувств, не совместимые между собой, как и количественные аспекты удовольствия, интенсивность и длительность. Как нам добиться баланса, когда они конфликтуют? Следует ли нам выбирать короткое, но интенсивное приятное ощущение одного вида чувства или менее интенсивное, но более продолжительное переживание другого? Аристотель говорит, что хороший человек при необходимости пожертвует жизнью ради своих друзей, поскольку он предпочитает краткосрочное интенсивное удовольствие длительному и мягкому, двенадцать месяцев благородной жизни многим годам банального существования25. Однако как он будет решать этот вопрос? Далее, как замечает Сантаяна, нам нужно решить относительную значимость (worth) удовольствия и неудовольствия. Когда Петрарка говорит, что тысяча удовольствий не стоят одной боли, он принимает более основной стандарт их сравнения по сравнению с любым другим. Это решение должен принять сам человек, принимая в расчет полный спектр своих наклонностей и желаний, настоящих и будущих. Ясно, что мы не продвинулись нисколько за пределы осмотрительной рациональности. Проблема множественности целей возникает вновь и вновь в пределах класса субъективных ощущений26.

Могут возразить, что в экономике и теории принятия решений эти проблемы преодолены. Однако этот вывод основан на недоразумении. В теории спроса, например, допускается, что предпочтения потребителей удовлетворяют разнообразным постулатам: они определяют полное упорядочение на множестве альтернатив и обладают свойствами выпуклости и непрерывности и другими подобными свойствами. Исходя из этих допущений, можно показать, что существует функция полезности, которая соответствует этим предпочтениям в том смысле, что одна альтернатива выбирается вместо другой, если и только если значение функции для выбранной альтернативы больше. Эта функция характеризует выбор индивида, то, что он фактически предпочитает, при допущении, что его предпочтения удовлетворяют определенным условиям. Она ничего не говорит вообще о том, как человек упорядочивает свои решения в столь согласованном виде, не говоря уже о том, что она явно не может претендовать на то, чтобы быть процедурой выбора первого лица, которой человек может разумно следовать, поскольку она лишь фиксирует результат его осмотрительных расчетов (deliberations). В лучшем случае те принципы, которым, согласно мнению экономистов, должен удовлетворять выбор рациональных индивидов, могут быть представлены как некоторые рекомендации, учитываемые при принятии решения. Но понятые таким образом, эти критерии представляют собой просто принципы рационального выбора (или их аналоги), и мы возвращаемся опять к осмотрительной рациональности27.

Кажется бесспорным, таким образом, что нет никакой преобладающей цели, следование которой согласуется с нашими обдуманными ценностными суждениями. Охватывающая цель реализации рационального жизненного плана — это совершенно другое. Однако неспособность гедонизма дать рациональную процедуру выбора вовсе не должна вызывать удивление. Виттгенштейн показал, что ошибочно постулировать особое специальное переживание для объяснения того, как мы можем отличить воспоминания от воображаемого, мнения от допущений и также для других умственных действий. Точно так же маловероятно, что некоторые виды приятных чувств могут определять единицу измерения, использование которой объяснит возможность осмотрительного расчета. Ни удовольствие, ни какая другая определенная цель не могут играть роли, которую гедонисты хотели бы им приписать28.

Философы предполагали, по разным основаниям, что характерное переживание все-таки существует и направляет нашу умственную жизнь. Таким образом, хотя кажется достаточно просто показать, что гедонизм никуда нас не ведет, важно видеть, почему можно склоняться к столь отчаянному приему. Я уже отмечал одно возможное основание: желание сузить область чисто предпочтительного выбора в определении нашего блага. В телеологической теории любая неясность или двусмысленность в концепции блага переносится на концепции правильности. Следовательно, если благо индивидов суть нечто, если можно так выразится, что должно определяться самими индивидами, то аналогично, в определенных пределах, индивидам самим решать, что правильно. Однако естественно думать, что правильность — это не дело чистого предпочтения, и, следовательно, следует искать определенную концепцию блага.

Есть, однако, еще одна причина: телеологическая теория нуждается в таком способе сравнения разнообразных благ разных индивидов, чтобы всеобщее благо можно было максимизировать. Как можно сделать такого рода оценки? Даже если определенные цели служат организации планов индивидов, взятых отдельно, они не достаточны для определения концепции правильного. Кажется, что обращение внутрь к стандартам приятного чувства есть попытка найти общий знаменатель для множества людей, своего рода межличностные банкноты, с помощью которых можно специфицировать социальное упорядочение. И это предположение тем более неотразимо, когда утверждается, что этот стандарт является целью каждого человека в той мере, в какой он рационален.

В заключение я не сказал бы, что телеологическая доктрина с необходимостью приходит к некоторой форме гедонизма, чтобы быть непротиворечивой теорией. Однако все-таки тенденция в этом направлении отчасти естественна. Гедонизм, можно сказать, суть направление симптоматичного дрейфа телеологических теорий, когда они пытаются сформулировать ясный и применимый метод морального рассуждения. Слабость гедонизма отражает невозможность определения подходящей определенной цели, подлежащей максимизации. А это предполагает, что структура телеологических доктрин понимается радикально неверным образом: с самого начала они соотносят правильность и благо совершенно не так, как надо. Нам не следует пытаться оформить нашу жизнь, в первую очередь оглядываясь на независимо определенное благо. Наша природа обнаруживает себя не в целях, но скорее в принципах, которые мы признаем в качестве управляющих сопутствующими условиями, при которых эти цели должны формироваться, и манере, в которой им должно следовать. Ведь личность (self) первична по отношению к целям, которые она утверждает; даже преобладающая цель должна выбираться из многочисленных возможностей. Невозможно выйти за пределы осмотрительной рациональности. Мы, следовательно, должны обратить отношение между правильностью и благом, предлагаемое телеологическими доктринами, и считать правильность первичной.

Моральная теория развивается в противоположном направлении. Я теперь попробую объяснить эти последние замечания в свете договорной доктрины.