Глава XX

1. Участь всех занятых людей достойна жалости, но самая жалкая доля досталась тем, кто занят даже не своими делами, кто засыпает, приноровляясь к чужому сну, гуляет, подлаживаясь под чужой шаг, кто даже любит и ненавидит по указке, хотя уж в этом-то, казалось бы, все свободны. Если бы они пожелали узнать, насколько коротка их жизнь, им достаточно было бы прикинуть, какая ее часть принадлежит им.

2. Поэтому не завидуй, когда видишь не в первый раз надетую претексту[72], когда слышишь имя, знаменитое на форуме: эти вещи добываются ценой собственной жизни. Люди готовы убить все свои годы на то, чтобы один-единственный назывался их именем[73]. Иные не успевают добраться до вершин, к которым зовет их честолюбие: жизнь покидает их, когда они только начали в жестокой борьбе пробиваться наверх. Иные, продравшись сквозь тысячи бесчестных подлостей, все же вырываются к вершинам чести и славы, и тут только их осеняет горестная мысль, что все тяготы перенесены ими лишь ради надгробной надписи. Иные на склоне лет расцвечивают свое будущее лучезарными надеждами, путая старость с юностью, и дряхлые силы изменяют им в разгаре новых бесстыдно грандиозных предприятий.

3. Мерзок старик, испускающий дух посреди судебного заседания, разбирая тяжбу ничтожнейших склочников, жадно ловя одобрение ничего не смыслящих зрителей! Позор тому, кто умирает при исполнении служебных обязанностей, устав от жизни прежде, чем от работы! Позор тому, кто отправляется на тот свет, сидя за счетными книгами, на посмешище истомленному ожиданием наследнику!

4. Не могу не привести еще один пример, только что пришедший мне в голову. Гай Туранний[74] был старец редкой аккуратности, но когда ему перевалило за девяносто, Гай Цезарь освободил его от прокураторской должности без просьбы о том с его стороны. Тогда Туранний велел уложить себя на смертное ложе и оплакивать всем домом как покойника. И все домочадцы, собравшись вокруг, рыдали о том, что их престарелый хозяин получил, наконец, возможность отдохнуть, и траур не закончился до тех пор, пока старика не восстановили на работе. Неужели настолько приятно умереть занятым?

5. Впрочем, так устроено большинство людей: они жаждут работать дольше, чем могут. Они изо всех сил борются с телесной слабостью, и сама старость лишь оттого им в тягость, что не позволяет работать. Закон не призывает в армию после пятидесяти; не назначает в сенат после шестидесяти; добиться для себя досуга людям легче от закона, чем от самих себя.

6. Но пока они хватают, что можно, и становятся чужой добычей сами, пока не дают друг другу покоя, пока делают друг друга несчастными, — тем временем жизнь проходит, бесплодная, безрадостная, бесполезная для души. Никто не думает о смерти, всякий заходит в своих надеждах далеко вперед, а некоторые стараются забежать в своих планах вовсе по ту сторону жизни, заботясь об огромных надгробиях, о посвящении общественных зданий, о дарах, которые будут положены в погребальный костер, и о пышной всем на зависть похоронной процессии. А ведь прожили они, клянусь Геркулесом, так ничтожно мало, что следовало бы хоронить их при свечах и факелах[75].