I РИЧЛИАНСТВО

I

РИЧЛИАНСТВО

Рассматривая здесь ричлианство, мы остановимся главным образом на его общем духе, на его основных контурах, отодвигая в сторону частные доктрины, далеко не одинаковые у различных его представителей.

Руководящая идея ричлианства состоит в том, что религия для того, чтобы стать неуязвимой и осуществиться по-настоящему должна тщательно очистить себя от всего, что не есть религия в собственном смысле слова; но, с другой стороны, она должна целиком удержать все то, что необходимо для ее положительного развития во всем ее своеобразии и во всей ее полноте.

Религия, в том виде, как она обычно исповедуется, смешана с такими элементами, которые ей чужды и ее разлагают.

Первый из этих элементов есть философия, метафизика, естественная теология. Прежде всего надо порвать с интеллектуализмом, со схоластикой, которая, будучи изгнана Лютером из религиозного сознания, снова обманом пробралась туда и утвердилась там. Философия, которая оперирует лишь с абстрактными понятиями и имеет в своем распоряжении лишь явление природы, не может, по самому определению своему, овладеть религиозным элементом, который есть жизнь, бытие, сверхприродная активность. Никакое познание, каково бы оно ни было, не в состоянии охватить объект религии; ибо способность к познанию, в том виде, как она имеется у человека, ограничена постижением законов материи, а в данном случае дело идет о предметах чисто духовных. Религия может быть только делом верования, а отнюдь не познания; примешивать к ней философские или научные элементы значит искажать ее.

Второй паразитический элемент, от которого должна быть освобождена религия, это человеческий авторитет, порабощающий религию в католицизме и играющий до сих пор крупную роль в различных формах протестантизма, особенно в пиетизме. Христианин не признает другого господина, кроме Иисуса Христа.

Но недостаточно очистить религию, необходимо осуществить ее во всем ее объеме. Шлейермахер высказал основную истину, заявив, что благочестие не есть ни познание, ни действие, а известное направление чувства или непосредственного сознания. Однако таким слишком общим принципом нельзя удовлетвориться, ибо он не достаточен для того, чтобы основать систематическую, специфически христианскую теологию, без которой религия не может обойтись, не растворяясь в частных мнениях. Чувство должно питаться универсальными религиозными истинами. Характерная сторона учение Ричля состоит не в том, что он противополагает философскому разуму и авторитету религиозное чувство, как таковое, а в том, что это последнее он хочет связать с религиозной историей, т. е. с откровением, как его рисует нам объективное изучение евангелия и общей истории человечества.

Впрочем существенная роль внутреннего настроение этим нисколько не умаляется. Ведь именно в душе, в глубине сердца, в духовной жизни и духовном опыте осуществляется религия. Принимая теорию своего ученика Вильгельма Германа ³³, Ричль решается даже свести разницу между метафизическими и религиозными суждениями к, разнице между суждениями экзистенциальными и оценивающими и допускает, что евангелие истинно лишь потому и лишь постольку, поскольку мы в глубине нашего сознания признаем его достойным истины: „wert wahr zu sein*.

Но в то же время в библии и в общей истории чувство находит и воспринимает конкретное содержание, без которого оно, по мнению Ричля, не могло бы обойтись, и которое оно не было бы в состоянии создать для себя самостоятельно. Например, сердце испытывает чувство греховности и жажду блаженства. Но в откровении этим чувствам соответствует с одной стороны Бог справедливости и гнева, с другой стороны Бог милосердия. В этом Боге религиозное сознание находить причину таких впечатлений, которые в его глазах не могут быть объяснены естественными явлениями. Находя таким образом в Св. Писании свой смысл и свою основу, чувство становится все более и более ясным, богатым и крепким; оно выходит за пределы моего индивидуального я и может слиться с чувствами других людей в церкви; оно действительно осуществляет идею религии.

На этом принципе Ричль построил свою целостную и законченную систему теологии, которая, отстаивая все права догматики во всех ее существенных частях, в то же время отделила ее от всякой естественной науки, от всякой философии, от всяких чисто человеческих учреждений. Система эта состоит в точном и логически согласованном изложении всех идей, заключающихся в первоначальном христианском откровении; существенная ее задача — воплотит в себе духовное и вечное содержание евангелия.

* * *

Тот способ, при помощи которого Ричль старался обеспечить развитие истинно религиозной жизни в недрах души человеческой, ограждая в то же время эту жизнь от всяких поползновений науки, соответствовал настроению многих умов.

Кантианство приучило умы ставить над миром науки или природы в собственном смысле этого слова другой мир, мир свободы и духовной жизни, причем принималось за доказанное, что миры эти ни в одном пункте не могут столкнуться между собой. И как раз успехи положительных наук и материалистические и детерминистские замашки, которые обнаружили некоторые из представителей естествознания, заставили благомыслящих людей искать для объектов своих верований убежища, находящегося вне пределов досягаемости этих наук.

К тому же история, на которую опирается Ричль, сделалась в течение XIX столетия первоклассной наукой, образуя как бы дополнение и в то же время противовес к наукам о природе; в согласии с романтизмом, который в свою очередь способствовал ее развитию, история поставила своей главной задачей не отыскание общечеловеческого и, в основе своей, одинакового в явлениях различных эпох, а, наоборот, исследование различий, специфических черт, индивидуального и характеристичного.

Вообще романтизм, будучи экзальтацией чувства и внутренней жизни, выражал и развивал такие настроение в душе человека, которые особенно гармонировали с духовной и мистической формой религии.

Уже внутреннее христианство Александра Вине, с его двойственной, но существенно единой основой — человеческим сознанием и личностью Христа — было ориентировано в том же направлении, которое избрал впоследствии Ричль. Глубокие следы, оставленные учением Вине, заметны еще и в настоящее время.

Вполне естественно поэтому, что направление Ричля, в основных его чертах, разделяется в наши дни многими религиозно настроенными умами. В особенности это относится а Германии. где целая школа теологов питается идеями Ричля и значительно видоизменяя его частные определения, неукоснительно придерживается его основного принципа.

Одну из существеннейших трудностей, присущих ричлианизму, вскрывает Вильгельм Герман, выдающийся ученик Ричля. По Ричлю, религиозное сознание должно найти или определить себя в формулах св. писания. Но те теологические формулы, которые мы находим, например, у апостола Павла, выражают собою религиозный опыт, пережитый этим последним, и, весьма вероятно, вовсе не пережитый нами. а раз это так, каким же образом можем мы присоединиться к этим формулам? Не будут ли они в наших устах уже не актами веры, а механическими или лицемерными фразами?

По-видимому, мы сталкиваемся здесь с тою трудностью, которую сама реформация завещала своим последователям. Исторически реформация представляла из себя сочетание двух разнородных явлений: с одной стороны она была экзальтацией внутренней веры, явившейся следствием развития средневекового мистицизма, с другой стороны возвращением к древним памятникам и текстам, восстановленным в их первоначальной чистоте, благодаря гуманистам и другим деятелям эпохи возрождения. Создать ив этих двух разнородных начал единое учение, — вот та задача, над которой мучилась протестантская душа.

Решение, предложенное Германом, сводится к разделению двух элементов, тесно связанных между собой у Ричля, а именно: основание и содержание веры.

Основание, или вера в собственном смысле слова, абсолютно необходимо и одинаково для всех сознаний. Это та часть откровения, которую достаточно верно изложить, для того чтобы всякая искренняя душа признала ее своим личным опытом.

Наоборот, специальное содержание веры, определенная форма догмата, представляет опыт теснее ограниченный и может варьировать у различных индивидуумов. Поэтому люди с полным правом могут различно выражать это содержание сообразно различию своих личных опытов. Так, например, рассмотрение внутренней жизни Иисуса производит на душу человека такое впечатление, что она необходимо, нравственно необходимо, должна уверовать в Иисуса. Но частная идея искупление смертью Христа рода человеческого представляет лишь случайное выражение того возрождающего действия, которое оказывает на нас Христос, — она может и не совпадать с религиозным опытом всех отдельных лиц.

* * *

Во Франции точку зрение близкую к Ричлю отстаивает выдающийся теолог Огюст Сабатье.

Стремясь оградить религию от всякого вмешательства физических наук, обеспечить ей абсолютную независимость и автономию, и отнюдь не желая в то же время требовать от науки хотя бы малейшего приспособление к чуждым ей целям, Огюст Сабатье ищет для религия святилища самого интимного, самого удаленного от видимых и осязаемых вещей, связанных с наукой. Религия порождается, по его мнению, тем чувством скорби, которое овладевает сердцем человека, когда он замечает свою двойственную, возвышенную и низменную природу и убеждается, что худшая часть его я господствует над лучшей. От этой скорби религия спасает нас не тем, что доставляет нам какие-либо новые познания, а тем, что объединяет нас посредством акта доверия и веры с всемогущим и всеблагим началом, в котором мы почерпаем силу для своего существования.

Итак, что же такое религия? Это сердечная молитва и, в то же время, это освобождение.

Освобождение это есть чудо. Как совершается оно? Христианину нет надобности это знать. Неизменные законы природы, раскрываемые наукой, становятся для христианского сознание выражением божественной воли.

Для того, чтобы я мог жить религиозною жизнью, мне нужны три, и только три вещи: реальное и активное присутствие Бога во мне, внимание Бога к моей молитве, свобода надежды. Эти три вещи не затрагиваются современной наукой и, надо думать, никогда не будут затронуты никакой наукой.

И если я захочу — а могу ли я, прислушиваясь к голосу моего сердца, не хотеть этого — развить эти основные идеи и возможно полнее осуществить во мне мою религию, я не последую тем многочисленным советам, которые приглашают меня обратиться к философии или к авторитету. Философия, архитектура абстрактных понятий, не имеет никакого отношение к мощному чувству, стихийно возникающему во мне. Она может предложить мне только чисто рассудочные системы, которые меня не задевают за живое и которые по всей вероятности приведут меня в столкновение с наукой. С другой стороны, авторитет какой бы то ни было власти, хотя бы это была власть величайшей церкви, не может дать моей душе того, чего она требует: внутреннего убеждения, свободного и личного.

Для того, чтобы развить в себе религию, я нуждаюсь лишь в одном: в примере и влиянии уже осуществленной религии. Но и то и другое я нахожу в личности Христа, как она раскрывается передо мной в евангелии. Иисус чувствовал себя связанным с Богом сыновнею связью. Будучи человеком, он учит нас, он показывает нам на деле, что люди сыновья Божии и способны соединиться с Ним. Сознание человеческое, — вот то место, где мы можем, согласно Иисусу, общаться с вселенским отцом. Христианство есть, таким образом, абсолютная и законченная религия человечества.

Следует ли идти дальше и установить точные, обязательные догматы, переводящие на язык воображение и чувств эти невыразимые тайны? Католицизм, а вслед за ним и школьный протестантизм, стремятся к этому. Но эти материальные добавление создают, как мы знаем, постоянные конфликты между религией и наукой; к тому же они бесполезны для благочестия, и даже угрожают сбить его с истинного пути.

Католическая религия включает в себя три элемента: веру, догмат, авторитет. Протестантизм, стараясь восстановить христианство в его первоначальной чистоте, уничтожил авторитет, как принцип чисто материальный и политический, но оставил в неприкосновенности догмат, как объект обязательного верования. Элемент, религиозный по преимуществу, есть вера. Там, где есть вера, есть и религия. То, что называют догматом, есть лишь символическое — всегда не адекватное, всегда условное — истолкование невыразимых в слове данных религиозного сознания.

Всякое религиозное познание по необходимости является чисто символическим, так как таинство, по самому существу своему, не может быть выражено иначе, как в символах.

Вера и объект веры, — вот что нужно различить прежде всего. Только первая существенна; второй есть лишь ее последствие и случайное выражение.