II УЧЕНИЕ В. ДЖЕМСА ОБ ОТНОШЕНИИ МЕЖДУ РЕЛИГИЕЙ И НАУКОЙ

II

УЧЕНИЕ В. ДЖЕМСА ОБ ОТНОШЕНИИ МЕЖДУ РЕЛИГИЕЙ И НАУКОЙ

Так развертывается, исходя из религиозного опыта, теория религии. В. Джемс не забывает поставить вопроса, какую позицию занимает эта теория по отношению к науке.

Раз религия подобно науке опирается на опыт, то почему же она не имеет такого же права на всеобщее признание, как наука?

По мнению некоторых критиков такое сближение недопустимо, ибо религия разумеет опыт в ином смысле, чем наука, в смысле антинаучном. Опыт, как понимает его наука, есть обезличение явлений, т. е. устранение всего того, что в известной группе явлений связано с данным наблюдающим их субъектом. Все то, что касается финальных причин, соображений полезности, ценности, одним словом, все то, что выражает чувство субъекта, находится вне научного факта; если же эти элементы сами становятся объектом науки, то лишь постольку, поскольку их удается рассматривать не как таковые, а в преобразованной и поддающейся объективному наблюдению форме. Наоборот, религия опирается на факты, взятые в их субъективных индивидуальных элементах. Она имеет дело с человеком, как личностью, и она олицетворяет все то, чего касается. Ее мало занимает необходимая всеобщность и единство законов природы: благо индивидуума стоит в ее глазах выше, чем весь естественный миропорядок. Вот почему имеет место полная несоизмеримость между точкой зрение религии и точкой зрение науки. Сравнительная устойчивость религии есть лишь пережиток, обреченный на исчезновение перед лицом истинного опыта, т. е. опыта безличного и научного.

По мнению В. Джемса, возражение такого рода неубедительны. Из того, что данный ряд последовательных состояний представляется чисто субъективным, вовсе не следует еще, что состояние эти не образуют действительного опыта. Допустим, что люди создают иллюзию, воображая себя больными, а затем исцеленными и приписывая это исцеление вмешательству сверхъестественных сил, — это не противоречит опыту, это ряд опытных фактов, следующих друг за другом по определенному закону. Ведь здесь известные болезненные и вредные для организма чувствование действительно устраняются известными верованиями и, по-видимому, не могут быть излечены никакими другими средствами. Решитесь ли вы отнять целительную силу религии у несчастных, которых она может спасти, под тем предлогом, что лечить религией значит лечить против правил? Создание объекта веры при помощи самой веры подтверждается не одним только субъективным опытом, — это действительный опыт.

„Почему должен быть только один способ использование природы, только один прием вмешательства в поток ее явлений? Не правильнее ли допустить, что мы сумеем наилучшим образом использовать ресурсы природы, во всем их неисчерпаемом богатстве и разнообразии, если будем приступать к ней и воздействовать на нее, руководствуясь различными методами?

„Наука касается лишь известных элементов природы, каково, например, механическое движение, и при помощи их овладевает теми явлениями, которые от них зависят. Религия иными средствами, также оказывающими воздействие на наш мир, осуществляет частью подобные же явления, частью явление совершенно иного порядка. Наука дала человечеству телеграфы, электрическое освещение, диагностику, средства излечивать известные болезни. Религия дарует людям душевную ясность, моральное равновесие, счастье; она исцеляет некоторые болезни так же хорошо, как и наука, а у известных субъектов даже лучше этой последней. В религии и науке мы располагаем двумя одинаково подлинными ключами от сокровищницы вселенной. Математики исследуют одни и те же числовые или пространственные факты то при помощи аналитической геометрии, то при помощи алгебры, то при помощи высшего анализа, и этими различными методами получают одинаково полезные результаты. Почему же не допустить того же самого по отношению к научному и религиозному методам? Почему не признать, что один открывает нам одну сторону вещей, другой — другую? Если это так, религия и наука, одинаково истинные важдая по своему, обе оказываются вечными" 54).

Но, возразят на это, все вышеприведенные рассуждение носят исключительно практический характер; а научная точка зрения именно в том и состоит, чтобы отделить от практики, которая не есть познание, которая сама относится к числу объектов природы, подлежащих научному исследованию, теорию, т. е. совокупность таких элементов и отношений между вещами, которые могут быть констатированы и признаны истинными всяким без исключение сознанием. Вот почему самые опыты, на которые ссылается защитник религии, наука не принимает как таковые, а разделяет на две части: на субъективную и чуждую науке с одной стороны, и на объективную и научную, но лишенную всякого религиозного характера с другой стороны.

Мы знаем, что такое коренное различие теории от практики решительно отвергается „прагматистом“ В. Джемсом, сводящим к чисто практическим критериям даже те принципы, на которые опирается сам рационализм.

Впрочем, в вопросе, касающемся отношений между наукой и религией, В. Джеыс выдвигает соображения, выходящие из пределов прагматизма, как такового.

Все, что мы знаем, говорит он, имеет своим источником наше сознание. Истина эта теперь уже никем не оспаривается. Но целая революция произошла в психологии, а следовательно и в философии познание в тот момент, когда люди поняли неправильность атомистического, локковского представление о человеческой психике. В психологии непосредственно данным отнюдь не является, как это думал Локк, совокупность известных простых элементов — ощущений, образов, идей, чувствований, — подобных буквам или атомам, между которыми приходится устанавливать чисто внешнюю связь для того, чтобы создать представление о некоторой особой и трансцендентной реальности: в психике непосредственно дано нам лишь то, что можно назвать «полем сознания», т. е. имеющееся у данного субъекта в данный момент состояние сознание во всей его целостности.

Отличительная особенность этой своеобразной данности заключается в том, что, отнюдь не будучи чем-то строго определенным и очерченным, подобно скоплению атомистических элементов, она имеет объем, точные границы которого не могут быть указаны, или, лучше говоря, не существуют вовсе. В самом деле, состояние сознание включает в себя центральный фокус и пограничную полосу, очертание которой всегда являются более или менее колеблющимися и неопределенными.

Мы узнаем кроме того, что сама эта пограничная полоса без всяких перерывов переходит в третью область, о которой наше сознание не имеет никакого, даже самого смутного представления, и которую мы поэтому никоим образом не может измерить ни в ширину, ни в глубину. Итак, не воображаемая сумма наших состояний сознания, а его неограниченное поле есть истинное данное, неизбежный отправной пункт всякой теории и всякой практики. Фокус ясного сознания, уже и сам по себе достаточно сложный и конечно не сводимый к определенному числу рациональных элементов, есть лишь точка в поле сознания, беспрестанно к тому же меняющая свои отношение к той среде, с которой она связана.

Если таковы первоначальные данные, составляющие материал для деятельности человеческого духа, то возникает вопрос, как же пользуется этим материалом религия с одной и наука с другой стороны?

Религия есть возможно полное осуществление человеческого я. Это человеческая личность, как бы расширившаяся до бесконечности путем интимного общение с другими личностями. Здесь бытие предстоит перед нами в том виде, как оно полагает себя первоначально, раньше, чем наш рассудок его ограничит упорядочит, распределит по категориям для того, чтобы приспособить к условиям нашей физической жизни и нашего познания.

Наоборот наука есть отбор и классификация всего того, что в любой момент и для любого ума может быть объектом ясного и отчетливого познания. Сумма такого рода элементов и составляет так называемый объективный мир. Когда мы рассматриваем их отдельно, как это имеет место при ясном сознательном восприятии, порождающем научное познание, мы видим перед собой вещи, субъекта существование которых мы не находим в себе, и поэтому они кажутся нам изображением некоторых независимых от нас существований. Мы рассекаем эти образы, навешиваем на них ярлыки, замечаем тот порядок, в котором они обыкновенно возникают, мн изобретаем формулы, помогающие нам предвидеть их возвращение; и эти формулы являются для нас методами, дающими возможность вызвать в себе некоторые из тех состояний сознания, которые могут быть для нас желательными.

Если таковы источники происхождение религии и науки, то как может эта последняя заместить когда-либо первую? Отправной пункт религии есть конкретность, факт во всей его полноте, включающий в себя на ряду с мыслью чувство и, быть может. смутное ощущение нашей причастности к жизни вселенной. Отправной пункт науки есть абстракция, т. е. известный элемент, извлеченный из данного факта, и рассматриваемый изолированно. Можно ли думать, что человек удовлетворится абстракцией, раз в его распоряжении находится конкретная реальность? Ведь это все равно, что удовлетвориться рассмотрением обеденного меню, в то время как сам обед стоит перед нами. Человек утилизирует. науку, но он живет религией. Часть не может заменить целого, символ не может стать на место реальности.

Наука не только не в состоянии заместить собою религию, она не в состоянии обойтись без той субъективной реальности, на которой основывается эта последняя. Было бы чисто схоластическим реализмом воображать, что объективное и безличное могут себе довлеть отдельно от того субъективного, из которого они извлечены. Между субъективным и объективным нет в действительности той границы, которая оправдывала бы с философской точки зрения разделения, изобретаемые здесь наукой. Непрерывность есть основной закон природы. И наши якобы безличные понятия постоянно должны оживляться соприкосновением с реальностью, т. е. с субъективностью, чтобы не выродиться в инертные догмы, стесняющие развитие науки. Личное по сравнению с безличным отнюдь не есть какой-то первичный хаос, от которого ничего не останется, когда всякая вещь будет поставлена на свое место. Это бесконечно богатая и постоянно возобновляющаяся почва, из которой наука неустанно черпает новые силы, раз она не хочет выродиться в бесплодную рутину.

В таком виде представляются отношение между религией и наукой, если мы их противопоставляем одну другой. Но, строго говоря, самое это противопоставление является результатом совершенно искусственного определение как науки, так и религии. С одной стороны науку отождествляют с науками физическими. С другой стороны религию сводят к догматам, которые ее символизируют. Но если наука есть прежде всего познание фактов и познание данного, то наука психологическая имеет такие же права на существование, как и наука физическая, и нет решительно никакого основание навязывать первой специфические признаки второй, И если религия по существу своему есть опыт, нечто испытываемое и переживаемое, то ничто не заставляет a priori противополагать ее науке, которая в свою очередь стремится быть известным истолкованием опыта.

И мы находим кроме того, что один и тот же факт — непрерывный переход сознательного я в я подсознательное — с одной стороны констатируется психологами, с другой стороны прекрасно уясняет нам все то, что есть существенного в религиозном опыте. Таким образом связь сознательного и подсознательного и образует соединительное звено между религией и наукой. Здесь мы действительно открываем общую отправную точку как для научной, так и для религиозной деятельности: религия стремится обогатить сознательное посредством подсознательного, наука хочет проявление подсознательного свести к формам и канонам сознательного.

Основные положения теолога и тот общий метод, которым он пользуется, устанавливая религиозные верования, находят себе оправдание в самой науке, понимаемой таким образом.

Теолог утверждает, что человек находится в связи с чем то отличным от него и большим, чем он сам. Но для сознание подсознательное отлично от сознательного, и ничто не препятствует психологии допустить, что в подсознательной области душа человеческая общается с иными существами, которые, быть может, больше ее.

Теолог отстаивает реальность существ, которые представляются данными в религиозном опыте. Верование его аналогично верованию ученого, который допускает существование перманентного мира форм и законов, как гарантию, обеспечивающую для всех и навсегда возможность однородного восприятия.

Обратимся, наконец, к великим религиозным концепциям, вокруг которых кристаллизуются системы теологии. Концепции эти построены совершенно таким же образом, как и те принципы, из которых выводятся научные теории. Это гипотезы, приспособленные к тому, чтобы группировать факты и выражать отношение в формах наиболее удобных для интеллекта и воображения. В данном случае наука может упрекнуть религию лишь в том, что последняя подражает ее приемам.

Но тут необходима одна оговорка, о которой никогда не должен забывать теолог. Теории и символы, созданные воображением, не составляют сущности религии: они имеют своей задачей перевести религию на человеческий язык. Но очевидно науки сами составляют часть этого языка и притом часть, все более и более растущую. Поэтому формулировки религиозных догматов должны непрестанно изменяться, согласуясь с существенными выводами наук, подобно тому как эти последние в своих основных гипотезах эволюционируют вместе с развитием человеческого опыта в целом и вместе с прогрессом разума, живого свидетеля этого опыта.

Одним словом, по Вильяму Джемсу религиозный опыт является столь же полезным и столь же подлинным, как и опыт научный. Он даже более непосредственен, конкретен, обширен и глубок. Мало того, он предполагается научным опытом, и в настоящее время, благодаря психологической теории подсознательного, получает точку опоры в самой науке.

Он развивается таким же способом, как и наука и находится в гармонии с этой последней. Нет таким образом никакого основание предполагать, что он принадлежит к числу пережитков прошлаго: он несомненно связан с самым существом человеческой природы.