1.4. Структура теории права с позиций постклассической эпистемологии

1.4. Структура теории права с позиций постклассической эпистемологии

Наука представляет собой сложноструктурированный, многогранный феномен, призванный систематически воспроизводить знания. Таким образом, наука - это не только сумма знаний, но и социальный институт, выражающий потребности общества в определенного вида знаниях, институт по их производству, фиксации, трансляции и применению на практике (в последнем случае наука трансформируется в технологию).

Структуру юридической науки, как и теории права, представленной в виде системы знаний, т.е. теории[382], можно рассматривать с нескольких позиций. Во-первых, с точки зрения содержания ее предмета, о чем речь шла выше. Во-вторых, с точки зрения структурных элементов юридической теории как социального института. Такими структурными элементами можно считать научно - исследовательские программы, ядро которых составляют институционализированные типы правопонимания (юридический позитивизм, социология права, теория естественного права, феноменология права и т.п.). В-третьих, с точки зрения выделения уровней юридической науки. В этой связи традиционно выделяются теоретические знания и эмпирические, отличающиеся тем, что первые служат идеализации (построению модели) изучаемого объекта, тогда как вторые ориентируются на непосредственное изучение объекта. С точки зрения современного науковедения к ним добавляется «метауровень» - философские основания науки[383]. В связи с этим представляется целесообразным выделить философию и права (верхний уровень), теорию права (средний уровень) и эмпирический (нижний) уровень[384].

Наиболее запутанным и дискуссионным вопросом является дисциплинарное и содержательное определение философии права. Это связано с тем, что право - сложный, многогранный феномен, являющийся объектом многих наук. В современной юридической литературе не прекращается спор по поводу того, что же такое философия права - составная часть философии (ибо она не может не исследовать такой феномен как право), самостоятельная научная дисциплина или часть (уровень) теории права.

Попробуем выяснить проблематику и статус философии права. Такая очередность вопросов представляется весьма важной, так как от определения проблематики (то есть, роли, назначения) философии права зависит ее дисциплинарный статус. Каковы же ее функции? Во многих работах, написанных философами (преподавателями философии, как любил говорить в последние годы Л.И. Спиридонов, после прочтения интересной статьи А.А. Гусейнова в журнале «Вопросы философии»[385]), философия права предстает как история правовых учений[386]. Такой же подход зачастую используют и достаточно авторитетные юристы[387]. Конечно, в этих работах - весьма содержательных и информативных - обсуждаются философско-правовые проблемы, такие как: соотношение права и морали, права и закона, сущность права, роль права в обществе и др. Однако авторы этих работ не объяснили, почему эти вопросы относятся именно к философии права, каков предмет этой дисциплины, ее функции, и вообще - что такое философия права. В таком случае изложение различных точек зрения даже с хорошим комментарием, предполагающим критику рассматриваемых концепций, следует отнести к такой дисциплине, как «История политических и правовых учений», которая (история), как известно, заканчивается сегодня[388].

Работ, посвященных собственно философии права, в том числе, рефлексирующих по поводу проводимого исследования, очень немного. Среди них следует назвать исследования Д.В. Масленникова, А.В. Полякова, С.Г. Чукина, В.М. Сырых, А.Ф. Закомлистова, В.П. Малахова и некоторые др. Вместе с тем, и у перечисленных ученых нет единства позиций по поводу того, каково назначение философии права и что она собой представляет: часть философии, самостоятельную науку или часть теории права. В общем и целом в современной философской и юридической литературе, посвященной философско-правовой проблематике, существует несколько различающихся позиций по поводу содержания, назначения и статуса этой дисциплины. Прежде чем высказать свою точку зрения по данному вопросу, необходимо проанализировать эти позиции[389].

По мнению Д.А. Керимова философия права выступает теорией познания правовых явлений и в качестве гносеологии входит в теорию права[390]. Соглашаясь с тем, что философия права входит составной частью в теорию права (аргументация будет приведена ниже), нельзя не отметить, что связывать предмет философии права исключительно с гносеологической функцией означает непозволительную ограниченность его трактовки. Главный вопрос, который хотелось бы задать авторитетнейшему ученому, - почему онтология права оставлена «на откуп» социологии.

Несколько иначе подходит к выяснению предмета философии права В.С. Нерсесянц. По его мнению, философия права является междисциплинарной наукой, объединяющей начала юридической науки и философии[391], выполняющая «ряд существенных общенаучных функций методологического, гносеологического и аксиологического характера»[392]. При этом автор отмечает различие философского осмысления проблематики философии права, когда демонстрируется философский потенциал какой-либо философской концепции в особой сфере права, и юридического, когда доминируют правовые мотивы: смысл, место и значение права и т.д. В качестве главной проблемы философии права В.С. Нерсесянц считает вопрос о том, что такое право, и рассматривает его преимущественно с точки зрения различения и соотношения права и закона[393]. Как видим, здесь проблематика философии права охватывает гораздо более широкий круг вопросов, по сравнению с позицией Д.А. Керимова. Такая позиция представляется вполне приемлемой. Однако вызывает возражение, во-первых, отнесение философии права (и философии) в разряд науки, во-вторых, жесткое различение проблематики философии права с точки зрения собственно философии и юриспруденции[394], и, в-третьих, акцент и в онтологии, и гносеологии, и аксиологии права на различение исключительно права и закона.

Третий мэтр отечественной юриспруденции С.С. Алексеев утверждает, что философия права - это наиболее высокая ступень осмысления права, вершина обобщенных юридический знаний, представляющая собой «науку о праве в жизни людей, в человеческом бытии», призванная «дать мировоззренческое объяснение права, его смысла и предназначения для людей, каждого человека, обосновать его под углом зрения сути человеческого бытия, существующей в нем системы ценностей»[395]. Как и В.С. Нерсесянц, он также различает философию права как исконно философскую дисциплину, рассматривающую право под углом зрения определенной универсальной философской системы, и интегрированную философско-правовую область знаний, «когда на основе определенной суммы философских идей осуществляется проработка правового материала»[396]. Можно согласиться, что философия права - это наиболее высокая ступень осмысления права. Однако эта идея нуждается, как представляется, в более подробной аргументации и обосновании. В то же время отождествление философии права с наукой или самостоятельной дисциплиной вызывает серьезные возражения (это противоречит идее автора об иерархичности юридического знания).

Более последовательной представляется позиция В.М. Сырых (хотя форма ее изложения далека от научной корректности). Правильным представляется его утверждение о том, что связь теории права и философии не зависит от содержания философии[397]. Философия, выполняя мировоззренческие, теоретические, методологические и гносеологические функции, выступает тем самым основанием теории права. Философия исследует всеобщие законы в развитии природы, общества мышления, является необходимым основанием теории права, так как любое конкретное явление (предмет науки) характеризуется определенной совокупностью всеобщих черт, признаков. Для их выявления и применяются философские (диалектико-материалистические - у В.С. Сырых) категории[398].

Нельзя не признать справедливым утверждение автора о том, что правоведение не может изучать конкретику своего предмета без учета воздействующих на право общих социологических закономерностей[399]. Однако «от такого «философского» экскурса никакой философии права образоваться не может»[400]. В пылу критического задора автор вообще отказывает философии права в праве на существование, так как, по мнению В.С. Сырых, теория познания права - это не что иное, как философия[401], а проявление всеобщих законов в отдельных сферах изучают соответствующие научные дисциплины. Поэтому философ не может за юриста решить проблему сущности права, а юрист за философа - гносеологические проблемы, тем более что они (по утверждению автора) там решены[402]. Правда ниже автор утверждает, что юристу необходимы знания и философии, и других наук[403]. Как видим, позиция В.С. Сырых достаточно противоречива.

Достаточно спорной представляется точка зрения В.П. Малахова на предмет философии права и ее взаимоотношение с юриспруденцией. По его мнению, предмет философии права - «духовное бытие правового существа»[404].

Философия права, «будучи социальной философией, обращенной к праву, она противоположна юридическому подходу к пониманию предмета, поскольку философия и наука качественно отличны друг от друга. Будучи системой программных установок права, правовой идеологией, философия права является органической частью юриспруденции как учения о праве»[405]. В этой связи возникает вопрос, как трактует автор философию права, которая является частью юриспруденции, но не является наукой? Прояснить эту «диалектическую связь» должно приводимое известным философом права различие философии права и тории права: «Во-первых, юридическая теория имеет своим предметом отчужденное право, поскольку исходным пунктом анализа для нее является не субъект, а социальная реальность. Поэтому право предстает как социальный институт и принципиально не может быть увидено как универсальная характеристика социального и индивидуального бытия. Более того, юридическая наука имеет дело не с эмпирической реальностью, а с реальностью правовых установлений. Философия же права имеет дело с реальностью субъективного т.е. с реальностью человека, одухотворенного моралью и одушевленного правом, а не с реальностью, противопоставленной субъективности (с объективностью).

Во-вторых, для философии права источником права является субъект, и право предстает как имманентное свойство человека. В обществе нет ничего принципиально отличного от человека и существующего помимо него. Поэтому, только говоря о праве как свойстве человека (субъекта), мы в состоянии уловить право в его объективированных формах, Для юридической же теории право субъекта может быть понято только как следствие определенной совокупности общественных процессов.

В-третьих, философия права говорит о праве, его понимании и существе как о феномене общественной культуры, а юридическая теория говорит о праве как о средстве, с помощью которого человек сообразуется с некоторыми требованиями, продиктованными обществом.

Есть все основания утверждать следующее. С одной стороны, философское понятие права не может и не должно быть исходным понятием общеправовой теории; из философского понятия о праве нельзя развернуть систему научных понятий юридической теории. С другой стороны, юридическое понятие о праве, как и любое иное нефилософское понятие о праве, не может и не должно рассматриваться в качестве материала для философских обобщений.

Но в то же время философия права и общеправовая теория находятся в органичном единстве, потому что ими решается, по сути, одна и та же задача. Особенно это очевидно, когда мы принимаем во внимание, что каждая из них является особенным типом учения о праве: будучи учением, общая теория права может быть представлена как идейная, мировоззренческая программа действительного права; будучи учением, философия права дает предельно широкое понимание природы и сущности права как феномена человеческой жизни. /.../

Связь с философией права позволяет общеправовой теории обнаруживать и постоянно удерживать в зоне внимания то, что юридическое понятие права ориентировано на конкретность предмета, что оно является ограниченным, т.е. примененным к решению вполне определенного и исчерпывающего круга задач. Философия права в состоянии помочь общеюридической теории осознать принципиальную фрагментарность ее понимания права,... помогает видеть границы возможностей права, определенные самой природой той формы права, которая является действительным предметом юридической теории»[406]. Нельзя не заметить, что принятие во внимание человека свойственно антропологической теории права, основанной, конечно, на соответствующей философии. «Отчужденный» подход к правопониманию - скорее реализация определенной (позитивистской) философии в юриспруденции, нежели тория права как таковая. Очерченные функции философии права (относительно теории права) явно принижают ее (философии права) значение.

Более последовательная и интересная позиция по данному вопросу принадлежит С.Г. Чукину. По его мнению, философия права представляет собой философский дискурс права, и является главным средством легитимации права[407]. Философия права, с его точки зрения, выполняет мета-методологическую функцию (в рамках методологического дискурса) и функцию легитимации права с точки зрения внешних принципов (в рамках дискурса обоснования права, проводимого с позиций предельных оснований)[408], и включает в себя онтологию, эпистемологию и методологию права. Познавательный же дискурс, и это представляется не до конца последовательным, отнесен к ведению юридической науки[409].

В завершение изложения различных точек зрения обратимся к работам зарубежных авторов, посвященных данной проблематики. В большинстве случаев философия права в работах западных авторов отождествляется с теорией естественного права, т.е. с определенным типом правопонимания[410]. М.Ф. Голдинг к предмету философии права относит природу права, проявляющуюся, прежде всего, во взаимоотношении права и морали, цель права, сущность ответственности, а также критерии справедливости при разрешении юридических споров[411]. Интересно, что цель права связывается им с пределами правового регулирования в обществе. Обращает внимание тот факт, что в данном случае полностью отсутствует гносеологическая проблематика в предмете философии права.

В этой связи более последователен В. Кубещ, который к философско-правовой проблематике относит фундаментальные знания о правовой реальности и о месте права в обществе, определение условий значимости этих знаний для отдельных юридических дисциплин и обобщение результатов исследований отдельных юридических дисциплин, в результате чего формируется научное правовое мировоззрение[412]. Задачами философии права, по его мнению, являются: исследование сущности права; способов его познания; анализ идеи права, его смысла и цели; обоснование логики в сфере права и логической структуры основных правовых понятий; дифференциации юридических наук; формулирование правового мировоззрения[413]. Вместе с тем, формулирование общеюридических понятий относится, по его мнению, именно к философии права, а не юридической догматике, которая лишь систематизирует и интерпретирует правовой материал, применяя нормативные и телеологические методы[414].

Как видим, и в отечественной и в зарубежной литературе нет единства мнений по поводу предмета философии права. Для того, чтобы аргументировать какую-либо точку зрения по данному вопросу, необходимо, как представляется, выяснить вопрос о соотношении (взаимосвязи) философии и науки[415].

Отношение между ними в XIX - XX в.в. протекали, как известно, достаточно сложно. Философия из «науки наук» первоначально была превращена позитивистами в лженауку, досужий вымысел, но уже постпозитивистами была с почетом возвращена на причитающееся ей место в структуре научного знания в качестве одного из его оснований в связи с неустранимостью социокультурного и исторического измерения науки. Это связано также с тем, что при любом подходе к описанию и объяснению научного знания оно неизбежно опирается на некоторое предпосылочное знание, априори. Теория парадигм Т. Куна, научно-исследовательских программ И. Лакатоса, неявного знания М. Полани, традиции Л. Лаудана, тематических структур Дж. Холтона, концептуальных установок Я. Хинтикки - все это хорошо описанные в литературе примеры такого предпосылочного знания. Все они оказывают непосредственное влияние на научную деятельность и влияют на ее результат.

Значительный интерес относительно понятия, структуры и функций философских оснований науки представляют идеи В.С. Степина. Они, с его точки зрения, включают в себя нормы и идеалы исследования, научную картину мира и философские идеи и принципы, с помощью которых обосновывается картина мира и эксплицируются нормы и идеалы исследования[416]. Тем самым основания науки выполняют эвристическую и адаптационную функции: детерминируют научный поиск адаптируя социокультурные факторы до- (вне-) научного порядка к данной отрасли научного знания.

Исходя из вышеизложенного философия науки (соответствующей конкретной научной дисциплины) является не отдельной областью знаний, существующей вместе (рядом) с этой наукой, а ее «верхним» уровнем - уровнем ее оснований. На этом уровне происходит соприкосновение философии и этой научной дисциплины - философские знания (в том числе, обыденные знания, подвергшиеся философской рефлексии) применяются для онтологического и гносеологического ее обоснования, а также происходит «адаптация» вненаучных знаний - мировоззрения, идеологии, стереотипов и т.п. - к проблематике соответствующей научной дисциплины. Так как философия представляет собой рефлексию над основаниями бытия и сознания, поэтому она включает в себя два главных раздела - онтологию (учение о бытии) и гносеологию (учение о сознании[417]). Аксиология, традиционно относимая к философскому знанию, как и этика и эстетика, представляют собой, на наш взгляд, подразделы социальной онтологии. В свою очередь методология (исследование научных методов, норм и принципов познания) - не что иное, как важнейший раздел гносеологии. Как видим, философия науки (как ее соответствующий уровень) - это не наука, но такое знания, без которого наука (в нашем случае юридическая) невозможна.

Таким образом, философия права - это «верхний» уровень юриспруденции, эпистемология юриспруденции, призванная способствовать онтологическому и гносеологическому обоснованию права. Необходимо заметить, что такое обоснование невозможно без участия всех трех уровней науки - и философского, и теоретического, и эмпирического. Эту функцию философия права (как уровень юридической науки, а не какая-то самостоятельная дисциплина), осуществляет особым способом - привлекая именно философское знание. Как именно?

Прежде всего, философия права проясняет смысл наиболее фундаментальных понятий юриспруденции - права, государства, нормы права[418] и др. Тем самым производится один из этапов формирования этих предельно общих для юридической науки понятий, дополняемых данными догмы права и практической юриспруденции. При этом используется аналогия из других областей знаний, метафоризация[419], метонимия. Тем самым исходные онтологические допущения, входящие важнейшим компонентом в картину мира, «переводятся» в юридическую сферу - предмет юридической науки. Привлечение данных других наук, то есть проведение междисциплинарных исследований, также относится в разряд философско-правовых исследований. Благодаря привлечению данных из других наук - т.е. междисциплинарности - возникает возможность увидеть старое в новом свете[420]. Тем самым философия права задает научную эвристику - формулирование рабочих гипотез, задающих направление научных исследований права.

К онтологическим аспектам философии права относится ко всему прочему определение роли и значения права в обществе.

Онтологическая проблематика философии права предполагает также разработку вопросов взаимосвязи юридической науки и социальной практики. Эти вопросы включают, во-первых, адаптацию социокультурных факторов применительно к юриспруденции (в том числе, формулирование социального заказа для юридической науки и практики) и, во-вторых, выработку критериев оценки юридической практики - то есть разработку вопросов эффективности права, смыкающаяся с определением значения юридической реальности в обществе. Все это относится к «политике права» как элементу философии права.

К этой онтологической проблематике примыкает определение предмета юридической науки. Так как предмет науки - это гносеологическое отношение субъекта и объекта познания, зависящее от того, как предварительно определяется объект - соответствующая реальность (в данном случае - правовая), то определение предмета данной конкретной научной дисциплины включает в себя вопросы и онтологии, и гносеологии. При этом важно иметь в виду, что это именно философско-правовая проблематика, так как определить предмет юриспруденции (как и любой другой научной дисциплины) оставаясь в рамках юридической науки невозможно[421]. Для этого необходимо произвести рефлексию над ней, а это в состоянии сделать только философия права, привлекая, конечно, сугубо юридические (в том числе, и практические) знания. К этой же проблеме примыкает вопрос о структурировании юридических наук и определения их предметов, хотя здесь связь с проблематикой науки теории права еще более наглядна; в то же время решить вопрос о структуризации правовой системы без привлечения философского знания невозможно.

К гносеологической проблематике философии права относится определение критериев научности юридического знания - применение общих критериев научности к области юридического знания. Другой важной составляющей гносеологии права является адаптация общенаучных методов применительно к познанию правовых явлений[422]. Это связано с тем, что у юриспруденции, как справедливо замечает В.П. Малахов, не собственной методологии[423], она формируется из применения всеобщих и общенаучных методов применительно к исследованию права.

К рассмотренной проблематике философии права примыкает ее мировоззренческая функция, связанная с формированием «правовой картины мира», то есть современным социокультурной и исторической ситуации социума правосознанием. Именно философия как мировоззрение обусловливает, например, предпочтение естественноправовой ориентации теоретика права, а не позитивистской или социологической. Сюда же примыкает философская рефлексия над идеологией, научными стереотипами и личностной идиосинкразией ученого, что неизбежно должно входить сегодня в структуру научной деятельности, если последняя претендует на научность[424]. Это и есть те «ненаучные» факторы, которые, по мнению сторонников социологии знаний, оказывают определяющее влияние на процесс и результат научной деятельности.

Отмеченные проблемы - функции - философии права, обозначенные выше, чрезвычайно сложны, неоднозначны, особенно в ситуации постмодерна и нуждаются в специальных исследованиях.

Таким образом, философия права - это онтологическое и гносеологическое обоснование права философскими методами (определяющее что есть право, каково его значение в обществе, каков социальный заказ и критерии оценки юридической практики, предмет юридической науки, критерии ее научности и методы научного познания правовых явлений), представляющее собой «верхний» уровень юридической науки, обеспечивающий взаимодействие философии (рефлексии над основаниями культуры) и внеюридических факторов с правоведением.

Средний уровень юридической науки, по мнению С.С.Алексеева и некоторых других ученых, представлен догмой права (специально-юридической теорией или общей позитивной теорией)[425], в виде традиционной для теории права проблематики. С таким мнением можно согласиться лишь отчасти. Если исследователь не является сторонником юридического позитивизма, то это совсем не обязательно должна быть формально-догматическая теория права, описывающая и объясняющая основные общеюридические институты.

Вообще сам термин «теория среднего уровня» был введен в научный оборот знаменитым американским социологом Р. Мертоном в основном для критического анализа структурного функционализма Т. Парсонса[426]. С точки зрения Р. Мертона, такие теоретические конструкции, как исторический материализм Маркса, теория социальных систем Парсонса и интегральная социология Сорокина - это скорее общие теоретические интерпретации, чем строгие системы типа общей теории в физике[427]. Чтобы связать эти философские концепции с эмпирическими фактами, как раз и необходимы теории среднего уровня, значительно менее абстрактные и более верифицируемые, нежели первые.

В теории права, в принципе, структурные элементы предмета и образуют подобные теории. При всех содержательных различиях сторонников позитивизма, социологии права или теории естественного права, сюда традиционно относятся теория правовых норм, теория правоотношений, теория правонарушений, теория юридической ответственности и некоторые другие. Они формируются «на стыке» философского их осмысления (например, исходя из социально-философских представлений о норме как таковой) и эмпирических проверок данными из отраслевых юридических наук (нормами уголовного, гражданского и т.д. отраслей права, закрепленными в соответствующих формах норм права). Тем самым, теория права обобщает, оценивает, теоретически интерпретирует данные отраслевых юридических наук, без которых она превратилась бы в спекулятивную, схоластическую дисциплину.

При очевидной целесообразности выделения теорий среднего уровня, нельзя не отметить и проблемы, нерешенные вопросы, возникающие в этой связи. Прежде всего, это относится к тому, что между философским и теоретическим уровнями нет однозначной связи. Одна и та же теория среднего уровня может быть обоснована, с некоторыми модификациями, различными философскими концепциями, и наоборот (эта же проблема относится и к нижнему уровню теории права - эмпирическому). Серьезной проблемой является наличие или отсутствие логических связей между элементами теории права «среднего уровня». В этой связи представляется справедливой критика А.Ф. Черданцевым попыток экспликации логической системности теории права. «Общую теорию права, - пишет известный теоретик права, - сомнительно представлять в виде некой логической системы, где одни понятия вытекают из других, одни субординационно подчинены другим. Такой механизм, конечно, существует, но эпизодично, не характеризуя всей системы теоретических знаний»[428]. Если предмет науки и теории права, в частности, конструируется субъектом на основе, прежде всего, господствующих научных традиций, то именно субъект определяет состав и связи между элементами соответствующей теории. Так, к теории права некоторые авторы относят экономические аспекты права (в рамках междисциплинарного направления экономический анализ права), другие - достоинство человека, правовое симулирование, правовые льготы и поощрения, цели и средства, правовую политику, злоупотребление правом, юридический конфликт, третьи - правовую модернизацию, глобализацию и т.д[429]. При этом очевидно, что предмет теории права постоянно (хотя и не очень быстро) видоизменяется, что вряд ли можно обосновать изменением логических оснований юриспруденции. Вызывает некоторые вопросы и статус таких дисциплин, которые традиционно именуются прикладными - теория криминалистики, теория судебной бухгалтерии, теория судебной медицины. Не менее дискуссионным является статус криминологии.

Эмпирический уровень - это уровень фактов, полученных в результате конкретных исследований. Эмпирия - это знания о мире в его существовании, то есть в его внешних проявлениях. Эмпирический факт представляет собой индивидуальную характеристику, данную в непосредственном опыте, он представляет объект в его единичном существовании.

Неверно отождествлять «факт» лишь с чувственным отражением определенных сторон объективного мира, рассматривать его исключительно как чувственный образ того или иного события, явления. Чувственных образов как таковых, «очищенных» от рациональных компонентов мышления просто не существует. Любая фактическая информация о конкретном, единичном событии или явлении всегда фиксируется в языке науки и тем самым становится (может стать) всеобщим достоянием. Фактуальные предложения научного языка практически всегда включают в себя специальные термины, смысл которых может быть понят лишь в контексте определенной научной теории. Поэтому фактами науки могут быть лишь те данные, которые «ассимилированы» определенной теоретической концепцией, включены в систему научного знания путем их отображения в понятийной системе некоторой теории. Например, те или иные данные (результаты анализа, наблюдения и т.д.) о конкретных нормах права станут научными фактами только тогда, когда будут интерпретированы в соответствии с представлением о норме права как таковой (например, как о статье нормативно-правового акта, или как фактическом состоянии общественных отношений). При этом следует заметить, что процедура интерпретации следует не за эмпирическим исследованием, а всегда вместе с ним одновременно. Поэтому выделить эмпирический уровень теории права в чистом виде, без теории, практически невозможно, но можно лишь аналитически.

Серьезной проблемой является вопрос об эмпирическом уровне теории права и юриспруденции в целом. Дело в том, что теория права - общеюридическая концепция и сама по себе не имеет «прямого» выхода на эмпирику. Поэтому эмпирический уровень теории права зачастую опосредован данными отраслевых юридических и смежных общественных дисциплин. Невозможно эмпирически представить норму права, систему права или правоотношение как фактические данности, так как это - абстрактные понятия. Еще сложнее это сделать применительно к праву - многогранному, многоаспектному феномену. Но это не означает, что мысленно невозможно соотнести эти понятия с единичными суждениями. Поэтому трудности выделения эмпирического уровня теории права не дают оснований для отказа от теории права как таковой и от признания ее наукой[430].

Многогранность права, о которой подробно будет сказано в соответствующем разделе курса, включает человека - носителя статуса субъекта права, его действия (в широком смысле этого слова - активность, проявляющуюся вовне) и знаковые формы, в которых осмысляется сам человек, его действия, вещи материального мира, с которыми оперирует человек, и он сам (его социальный статус). Единичные суждения об этом и образуют эмпирический уровень юриспруденции и теории права.

По мнению В.А. Четвернина к правовым явлениям относятся 1) поведение, подчиненное праву, 2) проявления права в сознании, 3) авторитетные тексты, в которых формулируется право. Категорично заявляя, что «других видов правовых явлений не существует», В. А. Четвернин исключает из их числа правовые нормы на том основании, что это «правила должного, которые проявляются посредством правовых явлений». Соответственно, делает вывод автор, «правовые явления — это способы бытия правовых норм»[431]. Ю.Е. Пермяков полагает, что эмпирической базой «юридической науки, т. е. правом как фактической реальностью, выступает обширная практика утвердительных суждений о статусе, часть из них облекается в особую — юридическую — форму и возможна лишь внутри строго определенных процедур. Судебные решения, награждения, приобретения, заключение договоров и совершение разнообразных сделок — все это можно понять как различные варианты достижения субъектом права статуса, который он считает достойным самого себя. Субъект, контрагент (Другой) и авторитетная инстанция — вот три онтологических полюса правовой жизни. /.../ Юридическая наука и практика в описании эмпирических объектов пользуются суждениями, которые опираются на право как свой собственный критерий. Суждения, опирающиеся на право — это, во-первых, суждения о законности (легитимности). Они являют собой верхний класс, высший уровень обобщений. Вне права суждения такого рода не встречаются. Вторая группа правовых суждений — суждения о статусе, которые в свою очередь могут быть классифицированы более детально (демонстрация легитимности, суждения о компетенции, об ответственности и виновности, о доказанности, о наличии права, а также правовая квалификация как пространственное определение взаимных расположений субъектов права). Третья — о стратеги поведения в правовом пространстве. Три уровня правовой реальности могут быть представлены в научном суждении о поведении субъекта: законно-незаконно (раздел аналитического правоведения, повествующий о формальных основаниях правовых суждений с позиции инстанции), надлежащий-ненадлежащий (раздел аналитического правоведения о субъекте права, его полномочиях и компетенции), правильно-неправильно (практическая юриспруденция как выбор оптимальных правовых конструкции направления движения к надлежащей инстанции)»[432]. Представляется возможным согласиться с приведенной интересной классификацией юридических суждений, если, во-первых соотнести их с субъектом высказывания[433], и, во-вторых, с научным, а не практическим их характером (очевидно, что суждения о статусе, законности и т.д. могут быть сугубо практическими, но могут представлять собой обобщения практических ситуаций и использоваться для научных целей: в таком случае происходит их «удвоение» - это будут суждения о практических суждениях).

Связь между теоретическим и эмпирическим уровнями чрезвычайно тесная, а их различие не имеет абсолютного смысла. Но относительное различие все же имеется. Оно связано с тем, что теория фиксирует более или менее постоянные (инвариантные) свойства и отношения объектов в понятиях и связях между ними. Эмпирия (факты) описывают текучесть, непостоянство объектов, что связано с изменчивостью их количественных характеристик.

Соотношение и взаимодействие уровней науки ставит важный вопрос о том, как именно происходит научное исследование, как «развивается»[434] наука? «Кумулятивная» (о терминологии Т. Куна) модель науки осталась в прошлом, поэтому изменения в науке происходят как научные революции, «взрывающие» философский ее уровень (парадигму), что не исключает некоторой преемственности, хотя прошлое знание всегда переформулируется в рамках новой парадигмы. Вообще говоря, наука (как уже говорилось выше) не может объяснить механизм научного открытия. Не случайно позитивисты (включая неопозитивистов) вынесли «контекст открытия» за рамки науки, оставив ей заниматься «контекстом обоснования». К сожалению (возможно, оценочные категории тут не уместны, так как это всего лишь констатация факта) постклассическая наука, кроме эпатажа П. Фейерабернда, заявившего о необходимости привнесения в науку «ненаучного» для стимулирования ее изменений и исследований по социологии знания, показавших зависимость продуктивности научных исследований от социокультурного контекста, ничего не предлагает. Думается, это специфика науки как таковой - работать с фиксированным знанием. В этой связи чрезвычайно прозорливым видится рассуждение по этому поводу Ю.Е. Пермякова - одного из немногих современных теоретиков права, органично сочетающих великолепную философскую эрудицию с высоким уровнем юридической подготовки[435]. «Современная наука отличается от прошлой тем, что имеет в себе незавершенность приобретенного знания. Она открыта действительности, в которой находится место таким фактам, которые трудно или невозможно объяснить, опираясь на имеющиеся концепции и усвоенный опыт. Для современной науки имманентно свойственна недосказанность; это звучит т парадоксально, поскольку научное знание стремится к самоорганизации, оформлению в исчерпывающим образом объясняющую модель — концепцию. Концепции перестают видеть отклонения в ожидаемых событиях и предпочитают отказывать фактам, которые не поддаются соответствующему описанию и объяснению, в свойстве реальности. В любой отрасли теоретического познания со временем накапливаются довольно много оговорок, объясняющих несоответствие теоретических постулатов практическому опыту (например, «дурное государство» Гегеля, «азиатский способ производства» Маркса). Поэтому для развивающейся науки способность видеть собственную несостоятельность выступает залогом ее ответственного подхода к исполнению своих задач. Современная теория права должна быть заинтересована в поиске таких фактов, к объяснению которых она методологически не готова»[436]. В другой работе он констатирует: «Когда мы говорим о науке, то чаще всего понимаем ее как средство приобретения теоретических знаний. Эта познавательная модель объясняет нам, почему ценится приобретаемое знание и информация о предмете: они единственный продукт и конечная цель всякой научной мысли. Между тем о самой мысли в настоящем аспекте говорить не приходится, она оказывается за рамками познавательного интереса. Стандарт современной науки таков, что ее конечным продуктом выступает знание, а не сомнение, концепция, а не догадка, завершенная теория, а не брошенная в неопределенное будущее мысль. Невнимание методологии к вопросу о том, что такое научная мысль и как становится возможным научное мышление, хоть и кажется парадоксальным, но лишь на первый взгляд. /.../

Любая наука начинается с предположений, обсуждение которых не входит в ее задачи. Как только наука приступает к осмыслению своих собственных исходных положений, она неминуемо задается вопросом о субъекте, что составляет прерогативу философского знания. /.../

Завершенные системы знания (научные концепции) не вправе допускать существование фактов и обстоятельств, которые ими не предусмотрены. Любая концепция стремится к собственной состоятельности, т. е. логическому совершенству, полноте объяснения и способности прогнозировать будущее. Достигнув идеала научности, концепция приобретает черты мифа: она не допускает ни вопросов, ни собственного опровержения. Так достигается свобода теории от факта, который способен ее опровергнуть»[437].

Таким образом, научное познание начинается с выдвижения научной гипотезы, мысли (по терминологии Ю.Е. Пермякова) в основном за счет привлечения данных других наук, выхода в «междисциплинарность» - т.е. с помощью транцендирования науки в философский ее уровень.

Постклассическая эпистемология предлагает несколько иную структуру научного исследования, в отличие от традиционного. Оно может быть представлено следующей схемой: сбор данных - их описание - их классификация - построение теории - итоговый документ. При этом на каждом его этапе происходит возврат к исходным данным. Наиболее важным, как представляется, здесь является требование соотнесения установки автора и действующего субъекта, а также постоянный учет обстоятельств контекста: места, времени и типа культуры[438]. Поэтому описание выступает здесь основанием для концептуального анализа, то есть для построения теории описываемого явления. Для этого требуется обобщение сходных данных в соответствующую категорию. Затем необходимо осуществить контекстуализацию категорий: выяснить при каких условиях они действуют. Затем необходимо выявить связи, зависимости между этими явлениями. Это, в свою очередь - условие для классификации явлений. Тем самым происходит формулирование мини-теории - индуктивного обобщения отдельных явлений, концептуализация единичных фактов. Эмпирическая информация об отдельных частях (сторонах) явления достраивается до целого его образа и превращается в «теорию данного явления»[439]. Затем, очевидно, данный отдельный случай, концептуализированный до уровня теории, сравнивается с другими аналогичными случаями. Таким образом, в постклассической эпистемологии происходит сближение «переднего» края науки и ее институционализации.

Если науку (теорию права в нашем случае) рассматривать в качестве социального института, как это, например, делают представители социологии науки[440], то в структуре науки выделяются несколько иные элементы. Сторонники социологии науки пытаются выявить (и доказать) социальную обусловленность научных положений, и поэтому основной единицей анализа для них является научное сообщество, производящее знание. Большое влияние на становление этого подхода в науковедении сыграла работа Т. Куна, в которой структурная единица науки — парадигма - отождествляется, прежде всего, с научным сообществом, разделяющим общие правила «решения головоломок»[441]. В связи с этим основным объектом анализа социологии науки являются научные школы - устойчивые институционализированные образования, определяющие специфику научной деятельности конкретных ученых (от выбора темы исследования, до определения социального статуса того, кто волею судьбы попал под влияние именно этой научной школы).

Научная школа представляет собой малую группу (в социологическом смысле), объединенную неформальным лидером (его статус может совпадать с формальным) и соответствующей научно-исследовательской программой[442]. В социальной психологии науки к этим признакам научной школы также добавляют единство стиля мышления, переходящее от учителя к ученикам[443]. Критерии научной школы достаточно условны и не являются четко зафиксированными в каких-либо нормативных документах. По мнению В.П. Карцова в качестве таковых можно считать: единство программы деятельности, в том числе предмета исследования; непосредственное общение членов научной школы, включая общение учеников с учителем; идентичность школы как коллектива (имеется в виду психологическое отличие от других коллективов); потребность в кооперации деятельности[444]. Для экспликации характеристик научных школ в юриспруденции автором в 2003 г. было проведено анкетирование представителей юридического научного сообщества г. Санкт-Петербурга из числа преподавателей вузов города.

Было опрошено 25 преподавателей, практически все - кандидаты юридических наук, пытая часть - доктора юридических наук. На вопрос существуют ли в современной юриспруденции научные школы положительно ответили 19, отрицательно - 3, практически не существуют - 2, отсутствует мнение у 1. На вопрос какие научные школы Вы можете выделить, мнения респондентов разделились: по типу правопонимания (либертарная, нормативистская и т.п.) - 15 ответов[445]; по региональному критерию - 14[446]; по наименованию дисциплины - 11[447]; по институциональному критерию - 2[448]; затруднились с ответом - 4; таковые отсутствуют - 3 ответа. Эти данные интересно соотнести с открытым вопросом о критериях научной школы. Подавляющее большинство - 22 - в качестве такового указало наличие научной концепции, направления исследования (интересны некоторые уточнения: для 4 важен «качественно иной подход к научной проблеме», для 4 - метод исследования, для 3 - «не любые взгляды, а концептуальные»); единство научного сообщества - главный критерий для 14 респондентов; наличие лидера - для 5; институциональный критерий - для 2[449]. В качестве лидеров научных школ набрали более 2 голосов: Е.А. Суханов - 4, Л.И. Спиридонов - 4, В.С. Нерсесянц - 3, А.П. Сергеев - 2, Ю.К. Толстой - 2, В.А. Четвернин - 2, Д.М. Шаргородский - 2, Д.А. Шестаков - 2, С.С. Алексеев - 2, И.Л. Честное - 2. Не назвали ни одного лидера - 3.

На вопрос относите ли себя к какой-либо из существующих школ отрицательно ответили 7, положительно (к Петербургской - 6) - 15, трое затруднились с ответом. Положительно ответили на вопрос о существовании научных школ в прошлом 23 респондента; лидерами среди них стали: историческая школа права - 4, социологическая - 4, Московская - 3, Санкт-Петербургская - 3, психологическая - 3, позитивистская - 3.

На наш взгляд научная школа находится внутри научной дисциплины и не может представлять ее целиком. Обязательным условием существования научной школы является научная концепция с соответствующим предметом и методом познания реальности. Эти исходные установки видения (предмет) и познания (метод) реальности, выраженные в «классических» (для этой школы) трудах, должны разделяться некоторым количеством сторонников. При этом одно (концепция) предполагает второе (научное сообщество), так как вне ученых, тех, кто воспринимает некоторые идеи, знания как такового не существует (что бы по этому поводу не писал К. Поппер, в частности, о «третьем мире»). В то же время лидер научной школы может существовать как реально, так и виртуально - в «классических» трудах прошлого времени.

Другим критерием структурирования науки является дисциплинарная ее институционализация. Научная дисциплина (от лат. discipulus - ученик) - это, прежде всего, трансляция знаний, единица процесса обучения, а также воспроизводство научных кадров. Эмпирическим показателем формирования научной дисциплины в США является наличие кафедр с таким названием в 10 и более университетах[450]. Внутри научной дисциплины выделяются научные направления и научные специальности, границы между которыми весьма условны. Главным показателем институционализации научной дисциплины, научного направления и научной специальности является классификатор наук, например, который ведется ВАКом (Высшей аттестационной комиссией) для присуждения ученых степеней и научных званий.