[1) Исторические условия развития теории ренты у Андерсона и Рикардо]

[1) Исторические условия развития теории ренты у Андерсона и Рикардо]

Главное выяснено при рассмотрении теории Родбертуса, Здесь еще только некоторые дополнения.

Сначала отметим историческую обстановку. Рикардо имеет перед собой прежде всего тот период, живым свидетелем которого он до известной степени был сам, период 1770–1815 годов, когда цены на пшеницу непрерывно повышались; у Андерсона же перед глазами — XVIII столетие, в конце которого он писал. С начала этого столетия до середины его происходило падение цен на пшеницу, а с середины до конца — их повышение. Поэтому Андерсон нигде не связывает открытый им закон с уменьшающейся производительностью земледелия, или с нормальным вздорожанием продукта {по Андерсону, это вздорожание является чем-то неестественным}. Рикардо же определенно связывает их между собой. Андерсон полагал, что отмена хлебных законов (в то время это были экспортные премии) послужила причиной повышения цен во второй половине XVIII столетия. Рикардо знал, что введение хлебных законов (в 1815 году) имело своей целью помешать падению цен и, до известной степени, неизбежно должно было помешать этому падению. В связи с этим Рикардо и подчеркивал, что предоставленный самому себе закон земельной ренты неизбежно должен — в пределах определенной территории — вести к возделыванию менее плодородной земли, стало быть к вздорожанию земледельческих продуктов, к росту ренты за счет промышленности и массы населения. И Рикардо был здесь прав в Практическом и историческом отношениях. Андерсон, напротив, считал, что хлебные законы — он высказывается также и за ввозные пошлины — с необходимостью должны содействовать равномерному развитию земледелия в пределах определенной территории, что земледелие для своего равномерного развития нуждается в гарантиях и что, следовательно, этот поступательный ход развития сам по себе, в силу открытого Андерсоном закона земельной ренты, с необходимостью должен вести к увеличению производительности земледелия, а в результате этого и к падению средних цен земледельческих продуктов.

Но оба исходят из воззрения, кажущегося очень странным на континенте, а именно, что: 1) не существует вовсе земельной собственности как помехи любому применению капитала к земле; 2) что земледельцы переходят от лучших земель к худшим (у Рикардо эта предпосылка имеет абсолютное значение, если не считать тех перерывов в этом ходе развития, которые проистекают от вмешательства науки и промышленности; у Андерсона эта предпосылка — относительна, ибо худшая почва снова превращается в лучшую); 3) что всегда есть в наличности капитал, есть достаточная масса капитала, чтобы быть примененной к земледелию.

Что касается 1 и 2-го пунктов, то жителям континента неизбежно должно казаться крайне странным, что в такой стране, в которой, по их представлению, феодальная земельная собственность сохранилась в наиболее косном виде, экономисты — и Андерсон и Рикардо — исходят из предположения о несуществовании собственности на землю. Это обстоятельство объясняется:

во-первых, из особенности английского «law of enclosures»^{64}, не имеющего решительно ничего общего с континентальным разделом общих земель;

во-вторых, нигде на свете капиталистическое производство, начиная с эпохи Генриха VII, не расправлялось так беспощадно с традиционными земледельческими порядками, нигде оно не создавало для себя таких адекватных условий, нигде не подчиняло себе эти условия до такой степени. Англия в этом отношении — самая революционная страна в мире. Все исторически унаследованные распорядки, там, где они противоречили условиям капиталистического производства в земледелии или не соответствовали этим условиям, были беспощадно сметены: не только изменено расположение сельских поселений, но сметены сами эти поселения; не только сметены жилища и места поселения сельскохозяйственного населения, но и само это население; не только сметены исконные центры хозяйства, но и само это хозяйство. У немцев, например, экономические распорядки определяются традиционными отношениями различных земельных владений, расположением хозяйственных центров, известными местами скопления населения. У англичан исторические распорядки земледелия были постепенно созданы капиталом, начиная с конца XV века. Обычное в Соединенном Королевстве техническое выражение «Clearing of estates»^{65} не встречается ни в одной континентальной стране. А что означает это «clearing ofestates»? Оно означает, что не считались совершенно ни с оседлым населением — его выгоняли, — ни с существующими деревнями — их сравнивали с землей, — ни с хозяйственными постройками — их отдавали на слом, — ни с данными видами сельского хозяйства — их меняли одним ударом, превращая, например, пахотные поля в выгон для скота; — одним словом, не принимали всех условий производства в том виде, как они существовали по традиции, а исторически создавали эти условия в такой форме, чтобы они отвечали в каждом данном случае требованиям самого выгодного применения капитала. Постольку, следовательно, действительно не существует собственности на землю; эта собственность предоставляет капиталу — фермеру — свободу хозяйничанья, так как ее интересует исключительно получение денежного дохода. Какой-нибудь померанский помещик^{66}, у которого в голове только и есть, что стародедовские [angestammte] земельные владения, центры хозяйства, сельскохозяйственная коллегия и т. п., может поэтому в ужасе всплескивать руками по поводу «неисторического» воззрения Рикардо на [561] развитие земледельческих распорядков. Но этим он показывает только, что он наивно смешивает померанские и английские условия. С другой стороны, отнюдь нельзя сказать, что Рикардо, исходящий в данном случае из английских условий, столь же ограничен, как и померанский помещик, мыслящий в пределах померанских отношений. Ибо английские условия — единственные условия, в которых адекватно развилась современная собственность на землю, т. е. собственность на землю, видоизмененная капиталистическим производством. Английская теория является в этом пункте классической для современного, т. е. капиталистического, способа производства. Померанская же теория, наоборот, обсуждает развитые условия с точки зрения исторически более низкой, еще не адекватной формы отношений.

Более того, большая часть континентальных критиков Рикардо исходит даже из таких отношений, при которых вообще капиталистический способ производства совсем еще не существует, ни в адекватной, ни в неадекватной форме. Это то же самое, как если бы какой-нибудь цеховой мастер захотел выдвинутые А. Смитом законы, предполагающие свободную конкуренцию, целиком и полностью применить к своему цеховому хозяйству.

Предпосылка перехода от лучшей земли к худшей — относительно, для каждой данной ступени развития производительной силы труда, как это мы находим у Андерсона, а не абсолютно, как у Рикардо, — могла возникнуть только в такой стране, как Англия, где в пределах сравнительно очень небольшой территории капитал так беспощадно хозяйничал и распоряжался, безжалостно стараясь на протяжении столетий полностью приспособить к себе все традиционные условия земледелия. Стало быть, предпосылка эта могла возникнуть лишь там, где капиталистическое производство в земледелии существует не со вчерашнего дня, как на континенте, и где оно уже не борется со старой традицией.

Вторым обстоятельством было у англичан воззрение, почерпнутое из их колоний. Мы видели^{67}, что уже у Смита имеется налицо — с прямой ссылкой на колонии — основа всего воззрения Рикардо. В этих колониях — и в особенности в тех из них, где производились только продукты для торговли, как, например, табак, хлопок, сахар и т. п., а не обычные предметы питания, где колонисты с самого начала не пропитания искали, а основывали коммерческие предприятия, — решающее значение имело, естественно, при данном местоположении — плодородие, а при данном плодородии — местоположение земли. Колонисты поступали здесь не как германцы, которые осели в Германии для того, чтобы устроить там свое местожительство, а как люди, которые руководствовались мотивами буржуазного производства и хотели производить товары, исходя из точек зрения, с самого начала определявшихся не продуктом, а продажей продукта. То обстоятельство, что Рикардо и другие английские писатели перенесли из колоний этот взгляд, исходивший от людей, которые сами были уже продуктом капиталистического способа производства, на весь ход мировой истории, что они вообще рассматривали капиталистический способ производства как нечто предшествующее по отношению к земледелию, каковым он и был для этих колонистов, — это объясняется тем, что в указанных колониях они вообще нашли, лишь в более наглядном виде, без борьбы с традиционными отношениями, стало быть в незатемненной форме, то же самое господство капиталистического производства в земледелии, которое в их собственной стране бросается в глаза на каждом шагу. Поэтому, если немецкий профессор или немецкий помещик, выросший в стране, отличающейся от всех других народов абсолютным отсутствием у нее колоний, находит такой взгляд «ошибочным», то это вполне понятно.

Наконец, предпосылка постоянного перелива капитала из одной отрасли производства в другую, эта основная предпосылка Рикардо, означает не что иное, как предпосылку господства развитого капиталистического производства. Там, где последнее еще не утвердилось, не существует и этой предпосылки. Померанскому помещику покажется, например, странным, что Рикардо и другие английские писатели не допускают даже мысли о том, что земледелие может испытывать недостаток в капитале. Англичанин может, конечно, жаловаться на недостаток земли по сравнению с капиталом, но он никогда но жалуется на недостаток капитала по сравнению с землей. Первым из этих обстоятельств Уэйкфилд, Чалмерс и другие пытаются объяснить падение нормы прибыли. Второе из указанных обстоятельств не упоминается ни у одного из писателей Англии, где (что Корбет отмечает как само собой разумеющийся факт) капитал всегда имеется в избытке во всех отраслях. Если же представить себе немецкие условия, те затруднения, которые испытывает здесь земельный собственник при займе денег — потому что земледелием занимается большей частью он сам, а не совершенно независимый от него класс капиталистов, — то становится понятным, почему, например, г-н Родбертус выражает удивление по поводу «рикардовской фикции, будто запас капитала сообразуется с желанием прилагать его» (цит. соч., стр. 211). Если англичанину чего и недостает, так это именно «поля деятельности», места для приложения наличного запаса капитала. Но «тоски по капиталу», который желательно было бы «приложить», в Англии не существует для того единственного класса, который должен прилагать капитал, — для класса капиталистов.

[562] Эта «тоска по капиталу» отдает Померанией.

Английские писатели выдвигали против Рикардо не то возражение, что капитал имеется не в любом количестве, необходимом для приложения в каждом особом случае, а то, что отлив капитала из земледелия наталкивается на специфические технические и тому подобные затруднения.

Указанный способ критически-континентального охаиванья Рикардо свидетельствует, следовательно, лишь о более низкой ступени развития условий производства, из которой исходят эти «мудрецы».