Любовь, библия и Фома Аквинский

В средневековье, естественно, любовь увязывается с богом, о чем следует сказать несколько подробнее, поскольку эта связь сохраняет свою актуальность по настоящее время.

Известно, что в библии очень часто говорится о страхе перед богом и любви к нему. Эта тема страха и любви пронизывает фактически все богословские книги, в том числе таких великих теологов, как Фома Аквинский или Николай Кузанский. Чего не было у древнегреческих философов. Появление темы страха в средневековье не случайно. Распадавшуюся Римскую империю невозможно было удержать одним огнем и мечом. Нужна была еще идеология одного бога, которого бы все боялись и любили одновременно. И страх и любовь становились более важными структурообразующими элементами цементирования зарождающихся новых государств. Греческие представления о любви, обращенные на личность или на красоту познания и творчества, с их интерпретацией «блага» фактически исчерпали себя еще в эпоху Римской империи. Возможно, мое суждение покажется и натянутым, но мне представляется, что выхолащивание понятий дружбы и любви, если и не было одной из важнейших причин распада империи наряду с политико-экономическим факторами, то, по крайней мере, отражало процесс загнивания этой империи. Это особенно очевидным стало во времена Калигулы и Нерона, когда разврат, особенно в верхних слоях общества, начал разлагать империю. Я хочу подчеркнуть, что от того, какое место и в какой интерпретации любовь занимает в обществе, можно судить о самом обществе и о его будущем.

В свое время идеологическая сила библии, помимо всего прочего, заключалась и в том, что в ней было четко прописано, что такое любовь, и главное, что означает любовь. Но поскольку дикие народы, разваливавшие Римскую империю, да и сами развращенные римляне не могли осознать явление любви, то был необходим страх перед Всемогущим в качестве средства научить дикарей любить. С этой целью утверждается главный постулат: бог сам есть любовь. С одной стороны, это означает, что отношение бога ко всему, в том числе, естественно, и к людям пронизано любовью, с другой стороны, если ты к чему-то или к кому-то относишься без любви, то выступаешь против бога (поскольку он и есть любовь). Такое отношение влечет за собой неизбежное наказание. Отсюда вытекают и основные положения 10 заповедей, в том числе знаменитая: не делай другому того, чего не хотел бы, чтобы сделали тебе. Но что интересно: у Павла в Послании к римлянам есть четкое указание: «Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона» (К римлянам, 13: 10). То есть уже в библии любовь — это не просто личное чувство, это уже общественное явление, связанное с законами. Здесь я опускаю библейские толкования любви в отношении жены, семьи (об этом в соответствующем разделе), а хочу обратить внимание на то, что в библии любовь утверждается как действие, а не как чувственная страсть, порыв сердца или души. Это особенно бросается в глаза в Новом завете: в нем нигде не встретишь слова «влюбиться», а почти повсеместно «любить», причем весьма часто в повелительном наклонении.

Любовь в библии констатируется как явление, как данность. Для паствы начала средневековья этого было вполне достаточно. Тем более, что высшая любовь идентифицировалась с самим богом, который всемогущ и которого, соответственно, надо бояться. Здесь подробно прописано что любить и как любить. В первом послании Иоанна Богослова четко указывается: «Что мы любим детей Божьих, узнаем из того, когда любим Бога и соблюдаем заповеди Его. Ибо это есть любовь к Богу, чтобы мы соблюдали заповеди Его; и заповеди Его не тяжки» (1-е Иоанна, 5:2,3). Именно через эти 10 заповедей человек мог оценивать свои поступки: богоугодны они или нет, а значит, любит он бога или нет. В соответствии с Новым заветом любовь должна быть универсальной, поскольку универсален сам бог. Отсюда становится понятным, почему любить надо даже врага. Он ведь тоже дитя божье. Между прочим, такой гуманизм отсутствует в Старом завете, который выражал национальные интересы только евреев.

Есть смысл обратить внимание также на то, что библия не делает различия между «агапэ» (самопожертвование) и «филия» (дружба) — слова, употребленные в греческом варианте библии. Оба слова взаимозаменяемы. Поэтому не случайно в русских и английских вариантах ко всем субъектам любви (муж и жена, родители и дети, бог и человек, друзья и враги) применяется одно слово — любовь (love).

Но если авторы и составители библии рассматривали любовь через религиозно-социальную призму, то теологи-комментаторы пытались придать этому слову социально-философское содержание.

Крупнейший философ и теолог Фома Аквинский (XIII век) детально анализирует тему любви в своем фундаментальном труде «Сумма теологии»[14]. В нем он, например, четко отличал любовь-вожделение от любви-дружбы.

Вожделенная любовь, по его мнению, это приобретение сексуального удовольствия для себя. В этом случае мужчину (он говорил о мужчине) мало волнует, что приобретает от такой любви женщина. Дружеская любовь должна давать благо другому. Естественно, возникает вопрос: какое благо можно дать богу, который и так все имеет? Аквинский удачно отвечает: таким благом для Него является Его восславление и жизнь, которую Он задумал.

Интересны рассуждения Фомы Аквинского о любви и расположении (доброжелательстве), выводящие на очень важные выводы. Расположение есть действие воли, которая побуждает нас желать добра другому. Он уточняет: «расположение не есть дружба или любовь; оно начало дружбы». Такое чувство может возникнуть совершенно случайно.

Любовь же — не просто чувственное устремление, но и устремление интеллектуальное. Она, конечно, страсть, но страсть, возникающая не неожиданно, а благодаря предварительным размышлениям об объекте любви. Любовь требует времени для знакомства, предполагает знания о любимом. Она не слепа, потому что «любовь есть знание» (love is the term of knowledge). Нельзя любить кого-то или что-то неизвестное, неузнанное, так как «непознанное не может быть любимым» (unknown cannot be loved) — вывод, который есть смысл усвоить всем.

Чрезвычайно важны рассуждения Фомы Аквинского о том, кого и как любить. Ставится вопрос: кто достоин большей любви? Предварительный ответ: тот, кто обладает большим милосердием (charity)[15]. Тех же, кто обладает меньшим милосердием, следовательно, и любить надо меньше. Этот вопрос далее развивается в более широкую тему: может ли худший (в смысле человеческих качеств) полюбить лучшего, а лучший худшего?

Фома отвечает на эти вопросы весьма диалектично. Он говорит, что наличие милосердия есть уже само по себе добродетель, которая предрасположена к правильным действиям. При этом, полагает он, надо различать два типа действия: любить и быть любимым. В отличие от первого типа второй не является проявлением милосердия. Например, мать любит ребенка независимо от того, какими качествами милосердия ребенок обладает. Подобными рассуждениями Фома Аквинский хотел подчеркнуть две вещи. Первая — сила и глубина любви зависят прежде всего от того, кто любит. Вторая, вытекающая подспудно из первой, любовь — это не пассивное состояние души, это активные действия любящего. Потому, что только в действиях проявляется любовь. Без действия она не распознаваема. В принципе, это старая максима (не по словам, а по делам познается человек), весьма уместная в концепциях любви. Это относится и к отношению матери и отца к ребенку. Если родители говорят о том, что они любят своего ребенка, при этом не приложив никаких усилий для его взращивания и воспитания, ни о какой любви речи быть не может. Азбучная истина, растолкованная Фомой Аквинским на понятийном уровне.

Продолжая эту тему, Фома Аквинский вынужден более четко ответить на вопрос: кого и как любить. Он пишет: «Лучший человек, поскольку он лучший, обладает б?льшими потенциями любви (more lovable); и, обладая более высокой степенью милосердия, он и любит глубже, в то же время осознавая пропорции любви». Слова пропорция, а также мера у него становятся мерилом углубленности (зрелости) любви.

Иначе говоря, человек более высоких достоинств не может любить человека с меньшими достоинствами одинаково, как если бы он любил человека с большими достоинствами. А человек с меньшими достоинствами не может адекватно любить человека с большими достоинствами.

В абстрактной форме Фома Аквинский по сути поднял вопрос, который в упрощенной форме звучит так: может ли хороший человек полюбить плохого, а плохой хорошего? В данном случае под «плохим-хорошим» имеется в виду совокупность не только моральных качеств, но и уровень интеллекта. Ответ такой: хороший человек может полюбить плохого в надежде, что своей любовью он возвысит, поднимет плохого хотя бы до своего уровня. Плохой же вряд ли полюбит хорошего, так как у него просто не хватит интеллекта (знаний) осознать объем его положительных качеств.

Такой ответ объясняет, почему умные люди могут, грубо говоря, полюбить дураков, но дураки никогда не смогут полюбить умных. Примеров — тьма.

Иной круг вопросов возникал в связи с любовью к богу, к другим и к себе. Например, почему надо любить ближнего («соседа»). Фома Аквинский отвечает: поскольку всех создал бог, мы обязаны всех любить «вообще», но всегда должны быть готовыми любить и «в частности». Именно на «вообще» падает любовь-благодеяние, на «частность» — любовь, более чем благодеяние. И здесь он уточняет, что разница между любовью и благодеянием в том, что если я люблю кого-то, я стремлюсь к объединению с ним. То есть в любви я оцениваю ценность этого «кого-то», отвечаю на эту ценность желанием сделать добро тому, кого полюбил и стать единым с ним.

Что означает союз между любящим и любимым? Аквинский отвечает: существует реальный союз и формальный. Реальный союз — это когда любящие постоянно находятся друг с другом во взаимодействии. Формальный союз строится на расположении (affections), когда благодаря воле или эмоциям некто стремится сделать другому добро как «самому себе», что обычно называется дружеской любовью. Он полагает, что союз, основанный на расположении, вытекает из представления или понимания. Так, в дружеской любви я интеллектуально осознаю ценность, скажем, некой личности. Это есть союз на основе представления. Мой объект попал в мой мозг, и здесь мы с ним объединились в моем интеллекте (точнее — в сознании). Он стал частью меня, и, следовательно, делая ему добро, я это добро делаю и себе. Но, соединившись с ним, я стал частью и его, в результате, если он испытывает добро или зло, то это отражается и на мне.

Оставляя в стороне реальный союз, который касается главным образом мужчины и женщины, расшифруем суть формального союза, который важен не только с точки зрения так называемой дружеской любви. Идея формального союза хорошо объясняет любовь к родине, которая вроде бы слишком отличается от любви между мужчиной и женщиной, хотя в основе — это одно и то же.

Дело в том, что любовь к родине — это не просто желательность или обязанность, это условие существования самого индивидуума, по крайней мере на определенном историческом этапе человеческого развития или развития того или иного государства. Когда в сознании возникает чувство любви к родине, родина становится частью твоего сознания, т. е. тебя, важным аспектом твоего мышления. В твоей голове произошел союз с родиной. В силу своей любви к ней ты все время стремишься делать ей благо. Если это не удается, то ты испытываешь неудовлетворение, поскольку эта любовь внутри тебя, а ты и родина неразрывны. Напоминает военный термин из эпохи баланса сил: система взаимогарантированного уничтожения (ВГУ). В системе любви это звучало бы как система взаимогарантированной любви (ВГЛ): ущерб или благо для одной стороны означает то же самое для другой стороны. Но одновременно и ты есть часть своей родины, хотя бы уже в силу простого физического нахождения на ее территории. Поэтому и родина (= государство) объективно обязана тебя любить, т. е. создавать все необходимые для твоего существования блага (прежде всего охранять твою безопасность). Если она тебе этих благ не предоставляет, она наносит ущерб не только тебе, но и себе самой, поскольку ты являешься ее частью. Эта любовь, которую можно назвать как филопатрия (или патрифилия), является союзом, основанным, по выражению Аквинского, на представлении и понимании. Причем данный тип любви — филопатрия, пока существуют государства, является наивысшим; его отсутствие приводит к взаимному разрушению личности и государства, а следовательно, все остальные формы и типы любви не имеют возможности себя проявить. Поэтому этот союз, основанный на любви к родине, я, в отличие от Аквинского, называю не формальным, а жизненным союзом.

Лето — время эзотерики и психологии! ☀️

Получи книгу в подарок из специальной подборки по эзотерике и психологии. И скидку 20% на все книги Литрес

ПОЛУЧИТЬ СКИДКУ