2. Переход от первобытного к классовому обществу

2. Переход от первобытного к классовому обществу

Возникновение земледелия и скотоводства, превращение их в главные источники средств существования, оттеснение охоты и собирательства как видов производственной деятельности на задний план, выделение ремесла как третьей главной отрасли производства наряду с земледелием и скотоводством кладут конец первобытному коммунизму. Однако этот «конец» растягивается на многие тысячи лет. Так, например, в ряде случаев в системе управления земледельческим трудом надолго сохраняется преобладание коллективных отношений [569, с. 99–100; 568, с. 130–131; 661, с. 199–200, 266],

племена, в производстве которых земледелие или скотоводство уже преобладает над охотой и собирательством, еще не разбились окончательно на маленькие семьи — «ячейки общества»⁹,

наконец, «военная демократия» как механизм смены лидеров, распределения земли и (или) скота, разрешения споров между членами племени и дележа военной добычи задерживается еще надолго после того, как в системе отношений собственности на производительные силы и управления экономической деятельностью отношения авторитарного и индивидуального типа начинают преобладать над отношениями коллективного типа, и племя в целом перестает быть единой семьей, разделяясь на множество семей поменьше — «ячеек общества»¹⁰.

Между первобытным коммунизмом и классовыми обществами пролегает, таким образом, огромная, расплывчатая межевая полоса. Общества, лежащие на этой полосе, то и дело задают ученым задачу: к чему они ближе — к первобытному коммунизму или к классовым обществам? Решается эта задача так: те общества, в которых земледелие и/или скотоводство уже стали более важным источником жизненных средств, чем охота и собирательство, уже не могут быть причислены к первобытным; те же общества, которые живут главным образом охотой и собирательством, еще не перестали быть первобытными. Неправ Румянцев, выделяющий в так им называемом «первобытном способе производства» две фазы — присваивающую и производящую — и относящий к последней те общества, у которых в системе производственных отношений еще преобладают (хотя уже в очень малой мере) отношения общественной собственности и коллективного управления экономической деятельностью, но в самой производственной деятельности «характерная черта — господство земледелия и скотоводства. При этом пахотная земля и скот, а также и другие орудия труда не даны в готовом виде природой, а созданы человеком, использовавшим продукты природы, преобразовавшим и воспроизводящим их в своих интересах. Здесь искусственные орудия труда играют уже главную роль в процессе производства» [569, с. 183]. Раз первопричиной, обусловливающей развитие и производственных, и всех других общественных отношений, является развитие производительных сил; раз сначала, в рамках старых производственных отношений¹¹, возникают — сперва в зародыше — производительные силы нового типа, а потом уж, благодаря появлению и развитию зародыша новых производительных сил, формируются и развиваются зародыши системы производственных отношений нового, соответствующего новым производительным силам типа, — короче говоря, раз производительные силы первичны по отношению к производственным отношениям, то именно преобладание старого или нового типа производительных сил указывает нам на то, к какому из двух этапов развития экономики ближе находится экономика переходного общества: к старому или к новому. Так что ирокезы и гавайцы, чьи общества служили Моргану и Энгельсу отправным пунктом в исследовании характеристик и законов развития первобытного общества, уже в большей мере не были первобытными людьми, чем были ими: основу их экономики составляло уже земледелие (хотя и роль охоты — одной из разновидностей которой является рыболовство — была очень большой). Само по себе это ничуть не дискредитирует работы Моргана и Энгельса: если объектом исследования ученого является давно исчезнувшая, не доступная ему в непосредственном опыте стадия развития человечества, то он имеет полное право реконструировать эту стадию по остаткам, включенным в систему более поздних отношений и в таком виде дошедшим до наших дней. Правильно сказал классик, что анатомия человека есть ключ к анатомии обезьяны: это очень даже применимо не только к изучению истории человека как биологического вида, но и к изучению истории человеческого общества.

Земледелие и скотоводство развивались в разных регионах мира очень по-разному, что вело к большому разнообразию новых производственных отношений, сменяющих собою первобытные. Так, в тех странах, где мало-мальски эффективное земледелие было немыслимо без строительства крупных оросительных систем, проведения крупномасштабных мелиоративных работ, строительства необходимых для земледелия на склонах гор «террас» (как в центральных Андах), — там для исправного функционирования и экстенсивного расширения земледельческого хозяйства возникала и быстро усиливалась необходимость в регулярной и тесной кооперации труда сначала внутри одной общины, а затем и в масштабе нескольких, все большего и большего количества общин. Эта необходимость обусловливала возникновение более или менее крупного аппарата управления, у которого в системе отношений внутри него и отношений его с непосредственными производителями материальных благ доминировали бы отношения авторитарного управления, — то есть бюрократического аппарата, управляющего производством¹². В других регионах земледелие могло прекрасно осуществляться, экстенсивно расти и становиться все более интенсивным при не очень регулярной и тесной кооперации труда внутри каждой общины, а также без регулярного применения кооперированного труда многих крестьянских общин. В этих странах мало-мальски крупные бюрократические аппараты, управляющие земледельческой деятельностью, если и возникали, то не в порядке технологической необходимости, а в силу каких-либо внепроизводственных причин, и имели характер очень редких и неустойчивых исключений. Наконец, в некоторых регионах земного шара для некоторых племен природные условия и межплеменное разделение труда делали гораздо более выгодным не развитие земледелия в качестве основного вида производственной деятельности, при котором скотоводство является чем-то подсобным и второстепенным, а развитие именно скотоводства без развития земледелия (что с необходимостью предопределяло кочевой образ жизни данных племен). У кочевых скотоводов также не было никакой технологической необходимости создавать крупные бюрократические аппараты, управляющие пастьбой скота: для того, чтобы пасти довольно крупные стада, достаточно нескольких человек. Однако при всем этом разнообразии путей формирования нового, классового общества с завидным постоянством повторяется одна и та же картина: когда имеет место переход от преобладания общественной собственности на землю, на половых партнеров, на детей к преобладанию частной собственности на то же и на скот, то он происходит не иначе, как через стадию преобладания авторитарной собственности на все это.

Рассмотрим, например, семейные отношения. Во всех классовых обществах, сменяющих собою первобытный строй, «ячейкой общества» (из таких ячеек состоит новая форма общности людей — народность) становится патриархальная или, иногда, матриархальная [cм.: 43, с. 88–89; 592, с. 226–231] семья максимум из нескольких десятков человек, с ярко выраженным преобладанием авторитарных отношений — в случае патриархальной семьи, то есть в большинстве случаев — внутри себя. Деятельность членов этих семей, как правило, кооперирована не только в сфере домашнего хозяйства, но и в сфере «внешней» производственной деятельности: члены семьи совместно обрабатывают землю, пасут скот, работают в ремесленной мастерской или торгуют в лавке. Главы семей, являющиеся верховными авторитарными собственниками на своих жен и потомков, относятся по поводу них друг к другу как индивидуальные собственники, обычно независимо от своего положения в социальной иерархии. Однако это «обычно» сплошь и рядом допускает исключения: так, иранский шах и в XIX веке имел законное право пользоваться женщинами из гарема любого своего подданного, а в Европе остатки «права первой ночи» — права феодала провести первую ночь с женой своего крепостного — сохранились до XVIII века включительно; что же касается не зафиксированной в законах, но реально существующей собственности представителей высшего класса на жен и мужей представителей низших классов (те рабы, что не имели права создавать семью, не в счет), то она была распространена шире, чем признаваемая законом. Эта авторитарная собственность на половых партнеров своих подчиненных есть в немалой мере остаток переходной стадии от доминирования коллективных отношений к доминированию отношений индивидуальной собственности и управления в системе семейных отношений в масштабах всего общества¹³. Еще долгое время после того, как внутри перестающего быть самим собой племени обособились «ячеечные» семьи, в роли авторитарных собственников женщин из этих семей выступали вожди, старейшины, жрецы — одним словом, те, в ком по мере исчезновения первобытной коллективности воплощалось единство сперва племени, а затем сменившей его народности¹⁴. Постепенно их собственность на жен своих подчиненных все более ограничивалась (например, во времени — до тех пор, пока не была сведена к «первой ночи»); это было связано с продолжавшимся обособлением «ячеечных» семей, с отмиранием остатков племенного быта. В таком ограниченном (но не окончательно исчезнувшем) виде она была унаследована от племенной верхушки эксплуататорскими классами, присущими азиатскому и феодальному способу производства — бюрократией азиатского типа и феодалами — в тех случаях, когда данные способы производства и основанные на них общественно-экономические формации пришли на смену первобытному обществу; в случае же, когда на смену первобытному строю пришли античный способ производства и основанная на нем общественно-экономическая формация, авторитарная собственность начальников на жен своих подчиненных (еще раз подчеркнем: речь идет о тех подчиненных, которые имеют право создавать свою «ячеечную» семью) вначале почти исчезла и затем возрождалась по мере того, как внутри античной формации развивались феодальные отношения. О том, насколько большую роль играли отношения авторитарной собственности эксплуататоров на жен эксплуатируемых в докапиталистических классовых обществах, мы еще поговорим; что же касается переходного периода между первобытным коммунизмом и классовыми обществами, то преобладание авторитарных семейных отношений в течение этого периода было обусловлено следующим: племя как единая семья еще не окончательно распалось, между обосабливающимися «ячеечными» семьями — в которых с самого начала преобладали авторитарные отношения — сохранялось множество отношений, все еще связывающих племя в некое подобие единой семьи, однако в условиях далеко зашедшего разделения труда коллективизм в этих отношениях уже не мог преобладать, и те функции по «распоряжению половыми отношениями» членов племени и управлению воспитанием подрастающих поколений, которые (функции) еще оставались у племени как у единой общности, большей частью перешли в руки лидеров племени — старейшин, вождей, жрецов. Так что лидеры племен, перерастающих в народности, оказались в роли не только Главных Мужей, но и Главных Отцов, патриархов.

Перейдем от собственности на жен и детей к собственности на землю и скот. Рассмотрим для начала такие регионы, у жителей которых земледелие было основным видом производства, причем для его успешного осуществления не было необходимости строить большие и сложные оросительные системы, устраивать на склонах гор поля — «террасы» по андскому образцу и т. п. — короче говоря, регулярно и часто применять труд больших масс людей, многих общин. В таких регионах коллективное возделывание земель первобытным племенем практически непосредственно сменяется трудом «ячеечных» семей на отдельных участках, когда кооперированный труд многих семей и тем более многих общин применяется нерегулярно и редко: например, чтобы расчистить большой участок леса под пашню или раз в несколько десятков лет осушить какое-нибудь болото. Конечно, исследователь может, если очень постарается, уловить такую стадию развития земледелия в данных регионах, когда обработка земли еще осуществляется главным образом кооперированным трудом всей общины (или даже многих общин), но в управлении этим трудом уже преобладают авторитарные отношения; однако такую стадию можно вычленить далеко не во всех вышеупомянутых регионах, но лишь там, где, например, нужно сотни лет подряд непрерывно расчищать от леса и болот все новые участки земли под пашню, чтобы обеспечить прокормление быстро растущему населению. Но что же мы видим? — Во всех вышеупомянутых регионах в процессе перехода от первобытного коммунизма к классовому обществу отношения авторитарной собственности преобладают в системе отношений собственности на землю даже тогда, когда в управлении земледельческим трудом давно и прочно преобладают отношения индивидуального управления. Начинается это преобладание с того, что по мере распада первобытного племени (= первобытной общины) как формы общности коллективная собственность племени на землю превращается в авторитарную собственность племенной верхушки. И главное проявление этого не то, что в руководстве кооперированным земледельческим трудом возрастает роль лидеров¹⁵, а то, что она возрастает — пока не становится главной — в переделе земельных участков, предоставляемых в распоряжение главам «ячеечных» семей. Индивидуализация управления земледельческим трудом предполагает раздел общественной земли (по крайней мере, пахотной). Однако для того, чтобы члены общины — главы семей смогли бы стать полноправными, стопроцентными собственниками (авторитарными — по отношению к членам своих семей, индивидуальными — по отношению друг к другу) обрабатываемых их семьями участков земли, необходим очень высокий уровень развития товарно-денежных отношений, который в свою очередь предполагает весьма длинный путь исторического развития уже после окончательной гибели первобытного коммунизма и прочного утверждения классового общества¹⁶. Первой же ступенью развития системы отношений собственности на землю, соответствующей преобладанию индивидуальных отношений управления земледельческим трудом, является система таких отношений, при которых каждая «ячеечная» семья в лице своего главы получает участок общинной земли на время, по истечении которого вновь происходит передел общинной земли, и в течение этого времени не имеет права ни продавать, ни дарить данный участок. При этом часть общинной земли (например, пастбища) не делится, а используется всеми членами общины — либо каждой семьей по отдельности, либо в процессе совместного кооперированного труда; последнее, впрочем, обычно не является технологической необходимостью в тех регионах, о которых мы сейчас ведем речь. Чем реже происходят переделы общинной земли и, следовательно, чем в большей мере ее участки передаются по наследству — от поколения к поколению — в распоряжающихся ими «ячеечных» семьях; чем мельче те участки, на которые делится земля; чем больше отношение общественно необходимого рабочего времени, затрачиваемого общинниками на работу на той земле, которую они делят (в первую очередь это пахотная земля), к общественно необходимому рабочему времени, затрачиваемому общинниками на не подвергающейся разделу земле; чем более второстепенным в структуре производственного процесса является кооперированный труд на общинных землях по сравнению с индивидуально управляемым трудом на них же; чем меньше для обработки общинной земли используется труд арендаторов, продающих свою рабочую силу рабочих, рабов; чем меньше семья, обрабатывающая выделенный ей участок, и чем большую роль играют внутри нее отношения индивидуальной собственности и управления, — тем в большей мере отношения частной собственности и индивидуального управления присутствуют в системе отношений собственности на общинную землю. С другой стороны, чем реже в рассматриваемых нами регионах в земледелии¹⁷ применяется кооперированный труд (для которого в природных условиях этих регионов, как уже было сказано, обычно не нужно очень много участников, а для управления им — больших и сложных бюрократических аппаратов), чем менее важна его роль в структуре земледельческого производственного процесса, — а значит, чем выше уровень развития производительных сил, чем дальше зашло разделение труда, — тем дальше «военная демократия» от первобытной демократии прошлого, тем меньше в ней демократизма и больше роль племенных лидеров, тем больше доля отношений авторитарной собственности и управления по сравнению с коллективными отношениями в системе общественных отношений в масштабах всего племени в целом и каждой отдельной «ячеечной» семьи, в том числе и в системе отношений собственности на общинную землю. Таким образом, в промежутке между той стадией развития экономики, на которой застряли ирокезы до колонизации европейцами Америки¹⁸, и той, на которой находились греки гомеровской эпохи [см.: 238, с. 296–314], - в промежутке между преобладанием коллективной и преобладанием частной собственности на землю, — оказывается стадия развития, на которой преобладают отношения авторитарной собственности на землю в сочетании с преобладанием отношений индивидуального управления земледельческим трудом: труд арендаторов, батраков и рабов еще не применяется; кооперированный земледельческий труд отошел (иногда весьма далеко) на задний план; «ячеечные» семьи уже заметно обособились друг от друга, весьма велики и очень авторитарны; доля общинной земли, подлежащая разделу, сильно увеличилась, и в нее вкладывается большая часть общественно необходимого рабочего времени, затрачиваемого на земледельческий труд; землю делят на большие участки, и переделы происходят часто. Народность как форма общности еще не возникла, и лидеров более высокого уровня, чем лидеры племени (или союза племен, еще не представляющего собой качественно нового уровня общности людей по сравнению с племенем), еще нет. Землю, обрабатываемую «ячеечными» семьями, распределяют и перераспределяют между ними вожди, старейшины, жрецы. Делают это они посредством народного собрания (как правило, это собрание вооруженных воинов); к тому времени последнее уже превратилось в более или менее послушное орудие в руках лидеров, подготовлявших заранее выгодные им решения и затем проводивших их через собрание¹⁹. Эти-то лидеры фактически и являются верховными авторитарными собственниками всей общинной земли.

Следы данной стадии развития системы отношений собственности на землю наука фиксирует у самых разных земледельческих народов, ареал обитания которых — вышеупомянутые регионы²⁰. В кочевых скотоводческих племенах система отношений собственности на скот прошла через точно такую же стадию развития [cм., напр.: 569, с. 237–239, 284–285]. Что же касается тех регионов, у жителей которых земледелие было основным видом производства и для его осуществления было технологически необходимо регулярное и частое применение кооперированного труда больших масс людей, то и в этих регионах общество прошло через аналогичную стадию развития — с тем лишь отличием, что в системе отношений управления земледельческим трудом авторитарные отношения если и не преобладали, то по крайней мере имели гораздо больший удельный вес, чем в тех регионах, где кооперированный труд не был столь необходим для эффективного осуществления земледельческого производственного процесса [cм., напр.: 238, с. 31–32; 48, с. 124]. Но после того, как эта стадия развития производственных отношений закончилась и земледельческие и скотоводческие общества окончательно и бесповоротно стали классовыми, производственные отношения, как уже говорилось, стали весьма разнообразными. Однако прежде чем рассматривать данные производственные отношения в связи с соответствующими им производительными силами, нам придется разобраться со значением такого понятия, как государство.