VII

VII

Ряд обстоятельств благоприятствовал тому, что в Кадисе собрались наиболее прогрессивные люди Испании. Когда происходили выборы, движение еще не улеглось, и сама непопулярность Центральной хунты заставила избирателей обратить взор на ее противников, которые в значительном числе принадлежали к революционному меньшинству нации. На первом собрании кортесов были представлены почти исключительно наиболее демократические провинции — Каталония и Галисия, поскольку депутаты от Леона, Валенсии, Мурсии и Балеарских островов прибыли не раньше чем через три месяца. В наиболее реакционных провинциях, расположенных внутри страны, за отдельными исключениями, проведение выборов в кортесы не было разрешено. Для представительства различных королевств, городов и местечек старой Испании, где французские армии не допустили проведения выборов, а также для представительства заокеанских провинций Новой Испании, депутаты которых но могли прибыть вовремя, были избраны дополнительные представители из многочисленных лиц, бежавших в Кадис от бедствий войны, а также из многих южноамериканских купцов, уроженцев испанских колоний, и других лиц, прибывших в этот город из любопытства или ради личных своих дел. Таким образом, представителями этих провинций оказались люди, более склонные к новшествам и более проникнутые идеями XVIII века, чем было бы, если бы выборы были проведены на местах. Наконец, то обстоятельство, что кортесы собрались в Кадисе, имело решающее влияние, поскольку этот город заведомо был самым радикальным в королевстве и скорее походил на американский город, чем на испанский. Местное население заполняло галереи в зале заседаний кортесов, обуздывая реакционеров, когда их оппозиция становилась слишком назойливой, своим моральным воздействием и давлением извне.

Было бы все же весьма ошибочно предполагать, что большинство в кортесах состояло из сторонников реформ. Кортесы распадались на три партии: сервилес, либералы (эти партийные названия из Испании распространились по всей Европе) и «американцы»[269]; последние голосовали то с той, то с другой партией в зависимости от своих более узких интересов. Сервилес, наиболее сильные численно, были увлечены активностью, рвением и энтузиазмом либерального меньшинства. Депутаты от духовенства, составлявшие большинство партии сервилес, были всегда готовы пожертвовать прерогативами короля, отчасти памятуя об антагонизме между церковью и государством, отчасти же чтобы приобрести популярность и, таким образом, спасти привилегии и права своей касты. В дебатах по вопросам о всеобщем избирательном праве, об однопалатной системе, об отмене имущественного ценза и о суспенсивном вето церковная партия всегда присоединялась к самой демократической части либералов против сторонников английской конституции. Один из членов церковной партии, каноник Каньедо, впоследствии архиепископ бургосский и беспощадный гонитель либералов, обратился к сеньору Муньос Торреро, тоже канонику, но члену либеральной партии, с такими словами:

«Вы допускаете, чтобы у короля оставалась огромная власть, однако, как духовное лицо, вы обязаны защищать интересы церкви, а не короля».

Либералам пришлось идти на компромиссы с церковной партией, как мы уже видели из некоторых статей конституции 1812 года. Когда обсуждалась свобода печати, священники объявили ее «враждебной религия». После весьма бурных дебатов, после провозглашения принципа, что всякий имеет право без особого разрешения высказывать публично свои убеждения, кортесы единогласно приняли поправку о добавлении слова «политические», в результате чего эта свобода была урезана наполовину и все сочинения на религиозные темы остались в ведении церковной цензуры, согласно постановлениям Тридентского собора[270]. 18 августа 1813 г., после того как был принят декрет против всех, посягающих на конституцию, прошел другой декрет, объявляющий, что всякая заговорщическая деятельность, имеющая целью заставить испанскую нацию отказаться от римско-католической веры, будет рассматриваться как измена и караться смертной казнью. Когда voto de Santiago было уничтожено, в виде компенсации была принята резолюция, объявляющая св. Терезу-де-Хезу покровительницей Испании. Кроме того, либералы позаботились о том, чтобы предложить и провести декреты об упразднении инквизиции, десятин, монастырей и т. д. лишь после того, как конституция была провозглашена. Но именно с этого момента оппозиция сервилес внутри кортесов и духовенства вне их стала неодолимой.

Уяснив себе обстоятельства, которые обусловили происхождение и характерные черты конституции 1812 г., мы должны теперь разрешить загадку ее внезапного и не встретившего сопротивления исчезновения при возвращении Фердинанда VII. Редко мир был свидетелем столь унизительного зрелища. Когда Фердинанд 16 апреля 1814 г. вступил в Валенсию,

«ликующие люди впряглись в его экипаж, словами и жестами выражая свою готовность нести старое иго. Раздавались крики: «Да здравствует неограниченная власть короля! Долой конституцию!»»

Во всех больших городах так называемая Пласа Майор, Большая площадь, во время революции была переименована в Пласа де ла Конститусион; причем слова эти были высечены на каменной плите. В Валенсии эта плита была заменена «временной» деревянной плитой с надписью: Пласа Реал де Фернандо VII. В Севилье толпа сместила всех представителей власти, выбрала вместо них на старые должности других и потребовала от новых властей восстановления инквизиции. От Аранхуэса до Мадрида экипаж Фердинанда тащил народ. Когда король вышел, толпа подхватила его на руки, торжественно показала его скопившимся в огромном количестве перед дворцом людям и отнесла в королевские апартаменты. Над входом в здание кортесов в Мадриде красовалась большая бронзовая надпись «Свобода»; толпа бросилась к зданию, чтобы сорвать эту надпись; притащили лестницы и стали срывать буквы со стены, сбрасывая их одну за другой на мостовую под восторженные крики присутствовавших. Затем была собрана масса протоколов кортесов, либеральных газет и памфлетов и образовалась процессия во главе с религиозными братствами и черным и белым духовенством; все эти бумаги были сложены в кучу на одной из городских площадей и сожжены в виде политического аутодафе, после чего отслужили торжественный молебен с пением «Те Deum» [ «Тебя, бога, хвалим». Ред.] в знак благодарности за победу церкви. Но, пожалуй, более важным моментом, чем эти наглые демонстрации городской черни, отчасти подкупленной и, подобно неаполитанским Лаццарони[271], предпочитавшей пышное господство короля и монахов скромному режиму буржуазии, надо признать решительную победу сервилес на вторых общих выборах; уже 20 сентября 1813 г. учредительные кортесы были заменены обычными, которые перенесли 15 января 1814 г. свои заседания из Кадиса в Мадрид.

В предшествующих статьях мы показали, как сама революционная партия содействовала возбуждению и усилению старых народных предрассудков, рассчитывая использовать их как оружие против Наполеона. Мы видели, далее, как Центральная хунта в тот единственный период, когда возможно было сочетать социальные преобразования с мерами национальной обороны, делала все от нее зависящее, чтобы помешать этому и подавить революционные стремления провинций. Кадисские кортесы, напротив, лишенные на протяжении большей части своего существования всякой связи с Испанией, не имели даже возможности довести свою конституцию и свои органические декреты до сведения народа, пока французские армия не удалились. Кортесы явились, так сказать, post factum [с опозданием. Ред.]. Они нашли общество в состоянии усталости, истощения, немощи — естественный результат затянувшейся войны, которая велась исключительно на испанской территории, — войны, в которой армии были все время в движении, а сегодняшнее правительство редко доживало до завтра, тогда как кровь не переставая лилась почти шесть лет по всей Испании, от Кадиса до Памплоны и от Гранады до Саламанки. Нельзя было ожидать, что общество в таком состоянии окажется особенно чувствительным к абстрактным достоинствам какой бы то ни было политической конституции. И все же, когда конституция 1812 г. была впервые обнародована в Мадриде и других провинциях, очищенных от французов, ее приняли с «восторгом и ликованием», так как народные массы всегда надеются, что простая перемена правительства принесет им мгновенное исчезновение их социальных бедствий. Когда же обнаружилось, что конституция не обладает такой чудодейственной силой, напряженное ожидание превратилось в разочарование, а у этих страстных южан от разочарования до ненависти всего лишь один шаг.

Были также некоторые частные обстоятельства, особенно содействовавшие охлаждению народных симпатий к конституционному режиму. Кортесы издали строжайшие декреты против affrancesados, или josephites [сторонники французского влияния, или хозефиты (сторонники Жозефа Бонапарта). Ред.]. Они отчасти вынуждены были пойти на эту меру под давлением жаждавших мести народных масс и реакционеров, которые затем, лишь только декреты, вырванные ими, начали проводиться в жизнь, мгновенно обернулись против кортесов. Более 10000 семей, таким образом, отправились в изгнание. Целая туча мелких тиранов набросилась на провинции, оставленные французами, учредила в них свою произвольную власть, начались следствия, преследования, аресты, инквизиторские процессы против каждого, кто скомпрометировал себя связью с французами, принял от них должность, купил у них национальное имущество и т. д. Вместо того, чтобы попытаться всячески облегчить переход от французского режима к национальному, регентство сделало все от него зависящее, чтобы увеличить трудности и разжечь страсти, неизбежные при таких переменах власти. Но почему регентство действовало таким образом? Чтобы иметь повод потребовать от кортесов прекращения действия конституции 1812 г., которая, говорили они, оказывает столь вредное действие. Заметим, en passant [между прочим. Ред.], что все регентства, эти высшие исполнительные органы, назначаемые кортесами, неизменно состояли из самых отъявленных врагов кортесов и их конституции. Этот любопытный факт весьма просто объясняется: депутаты от американских колоний Испании всегда объединялись с сервилес при назначении исполнительной власти, так как ослабление этой власти они считали необходимым условием завоевания независимости американских колоний от метрополии. Они полагали, что для достижения этой цели простых разногласий между исполнительным органом и суверенными кортесами будет недостаточно. Введение кортесами единого прямого налога на земельную ренту, а также на доход от промышленности и торговли тоже вызвало большое недовольство в пароде. Еще большее недовольство вызвал нелепый декрет, запрещавший обращение всей испанской монеты, чеканенной при Жозефе Бонапарте, и предписывавший ее держателям обмен на национальные деньги; одновременно воспрещалось обращение французской монеты и объявлялся курс, по которому она подлежала обмену на деньги национального чекана. Так как этот курс сильно отличался от прежнего, установленного французами для сравнительной оценки французских и испанских монет в 1808 г., то множество частных лиц потерпело значительный материальный ущерб. Эта нелепая мора также способствовала росту цен на предметы первой необходимости, которые и так уже значительно вздорожали.

Категории населения, наиболее заинтересованные в ниспровержении конституции 1812 г. и восстановлении старого режима, — гранды, духовенство, монахи и юристы, — не упускали случая довести до высшей точки народное раздражение, уже вызванное несчастными обстоятельствами, которые сопровождали введение в Испании конституционного режима. Вот чем объясняется победа сервилес на общих выборах 1813 года.

Сколько-нибудь серьезного сопротивления король мог ожидать только со стороны армии, но генерал Элио со своими офицерами, нарушив присягу, данную ими конституции, провозгласил в Валенсии королем Фердинанда VII без всякого упоминания о конституции. Примеру Элио вскоре последовали другие военные командиры.

В декрете от 4 мая 1814 г., которым Фердинанд VII распускал мадридские кортесы и упразднял конституцию 1812 г., он в то же время декларировал свое отвращение к деспотизму, обещал созывать кортесы в старых законных формах, установить разумную свободу печати и т. д. Он выполнил свое обещание тем единственным способом, какого заслуживал оказанный ему испанским народом прием: он отменил все акты кортесов, восстановил в прежнем виде все учреждения, воскресил святую инквизицию, призвал обратно иезуитов, изгнанных его дедом, осудил наиболее видных членов хунт, кортесов и их приверженцев на галеры, на заточение в африканские тюрьмы или на изгнание из Испании и приказал расстрелять наиболее известных вождей герильерос Порльера и де Ласи.