Ф. ЭНГЕЛЬС ВЕСТИ ИЗ КРЫМА

Ф. ЭНГЕЛЬС

ВЕСТИ ИЗ КРЫМА

Наш сегодняшний номер заполнен потрясающими известиями о кровопролитных боях в Крыму, о взятии Севастополя, разрушении его важнейших фортов, уничтожении большей части русского флота, о полной капитуляции князя Меншикова и о захвате в плен остатков его разбитой и почти уничтоженной армии. Если эти сообщения соответствуют истине, то за последние почти сорок лет мир не видел ни столь страшного кровопролития, ни военных событий, чреватых такими важными последствиями. Что касается точности этих сообщений, то постараемся разобраться в этом вопросе, тщательно отделяя то, что мы узнали из официальных и достоверных источников, от того, что мы узнали из источников неофициальных и сомнительных.

Поэтому мы должны разбить сообщения на две группы — сообщения, касающиеся сражения на Альме 20 сентября, и сообщения о взятии самого Севастополя. Согласно донесениям лорда Раглана и маршала Сент-Арно, союзные войска 20 сентября атаковали русский укрепленный лагерь на высотах к югу от реки Альмы и заставили русских отступить. Англичане захватили два орудия. Французы же в своем донесении ничего не говорят о трофеях. Французы потеряли около 1400 человек, англичане — столько же. Численность русских войск определяется в 45000—50000 человек, а их потери в 4000–6000 человек. Эти донесения явно написаны под непосредственным впечатлением только что одержанной победы. Сообщение о 50000 русских, участвовавших в сражении на Альме, сильно противоречит более ранним сведениям о том, что вообще в Крыму находится самое большее 45000 человек. Два орудия, захваченные в укрепленном лагере, оснащенном «многочисленными тяжелыми орудиями», кажутся весьма незначительными трофеями, если учесть, что спасти орудия при взятии полевых у креплений почти невозможно. Однако еще более знаменательным является тот факт, что маршал Сент-Арно не упоминает о взятии орудий французами.

Допустим, что Меншиков сосредоточил от 45000 до 50000 человек в укрепленном лагере на Альме, что это доказывает? Либо, что он располагал гораздо большим количеством войск, чем можно было ожидать, и смог поэтому вывести так много людей в открытое поле; либо севастопольские укрепления со стороны суши так слабы, что у него не было другой возможности оборонять крепость, кроме как нанося поражение союзникам в открытом поле; либо, наконец, он совершил огромную ошибку, допустив сражение в открытом поле и подвергнув свои войска деморализующему влиянию решительного поражения.

Согласно более ранним сообщениям, русский лагерь на Альме насчитывал не более 10000 человек. Эти войска могли получить подкрепления, но для того, чтобы довести их численность до 25000 или 30000 человек, русские должны были сделать значительные усилия. Если у них было 50000 человек поблизости от Альмы, то есть на расстоянии 15 миль от места высадки, то чем объяснить, что они не напали на союзников в тот самый момент, когда те высаживались на берег?

Местность между Старым фортом, где высадились союзники, и Севастополем пересекается тремя речками, образующими со своими оврагами важные военные позиции. Ближе всего к Севастополю расположена Черная, впадающая в восточную часть Севастопольской бухты. Северный форт защищает северный берег бухты, а эта речка, или, вернее, ее глубокое русло, образует нечто вроде естественного рва на востоке от города. И там, разумеется, находится последняя важная позиция обороны. Следующая речка — Кача — протекает с востока на запад в нескольких милях к северу от Северного форта; и, наконец, почти в 12 милях севернее отсюда протекает Альма. Из этих трех линий обороны, независимо от тактических преимуществ, которые они могут представлять и о которых нельзя судить на расстоянии, трудно предположить, чтобы русские выбрали первую и наиболее отдаленную линию для решительного сражения, от которого могла зависеть судьба Севастополя. Однако отсутствие главных кавалерийских частей союзников могло побудить русских послать большой отряд в укрепления на Альме, так как в силу своего временного превосходства в этом виде войск они могли не опасаться нападения вражеской конницы на свои фланги. К этому могло их также побудить и соображение о невозможности использовать кавалерию после обложения Севастополя.

Русское поражение на Альме при ближайшем рассмотрении еще более утрачивает свое тактическое значение. Русские не любят незамкнутых окопов. Они предпочитают там, где у них есть на это время и где они предполагают оказывать ожесточенное сопротивление, закрытые квадратные редуты. Спасти артиллерию из таких редутов невозможно, раз уж проведена атака. Но даже в тех видах укреплений, технически называемых люнетами, которые открыты со стороны горжи [обращенного к тылу выхода. Ред.], почти нет возможности спасти артиллерию перед лицом штурмующего неприятеля. Ибо, если пушки отводить в самый момент атаки, то оборона лишается своего оружия, а если ров уже форсирован, то некому перетаскивать пушки через насыпь и площадку, запрягать лошадей и вывозить пушки под ближним огнем неприятеля.

«Пушки, расположенные в укреплениях, следует считать потерянными, как только сами укрепления не могут быть дольше удержаны. Единственное, что можно сделать, — это заставить заплатить за них самую дорогую цену».

Так говорит генерал Дюфур в своем учебнике полевой фортификации. Тот факт, что русские потеряли только два орудия, показывает, что лагерь не защищали до последнего и что не более одного или двух укреплений были действительно взяты штыковой атакой. Остальные едва ли оборонялись штыками и, по-видимому, были оставлены до того, как штурмующая колонна дошла до рва. Отступление русских, очевидно, происходило в полном порядке под прикрытием их кавалерии и они располагали тем преимуществом, что конные части союзников не могли быстро переправиться через Альму и овраги. Но в таком случае тот факт, что они сохранили всю свою кавалерию, является достаточным доказательством того, что они прервали сражение раньше, чем сильный удар внес смятение в их ряды.

Вот все, что нам известно об одержанной на высотах южнее Альмы победе, о которой было возвещено в Англии 1 октября под залпы салютов и звон колоколов, победе, о которой лорд-мэр, под звуки фанфары, сообщил на бирже в субботу 30 сентября в 10 часов вечера; победе, которую приветствовали в театральных залах и которую лондонская газета «Times» объявила результатом молебна, отслуженного архиепископом Кентерберийским уже после сражения. Корреспонденты сообщают, что Сент-Арно не смог взобраться на лошадь. Историки рассказывают то же самое о Наполеоне во время битвы при Ватерлоо. Возможно, что победа на Альме вызвана была теми же обстоятельствами, что и поражение при Ватерлоо.

Переходим теперь ко второй группе еще более потрясающих известий, касающихся захвата Севастополя. Первое сообщение об этом событии, полученное в Лондоне из Бухареста по телеграфу, было отправлено оттуда 28 сентября. В нем говорилось, что Севастополь захвачен союзниками в результате комбинированной атаки с моря и с суши. Это сообщение якобы поступило с французского парохода, отправленного из Севастополя в Константинополь с этим известием и повстречавшего в море другой французский пароход, шедший в Варну. Если, как утверждают, захват крепости имел место 25 сентября, известие об этом могло достигнуть Варны в ночь с 26-го на 27-е и быть доставленным в Бухарест 28-го к полудню, поскольку расстояние между Варной и Бухарестом, представляющее приблизительно 100 миль, покрывается курьером за 24 часа. На этом сообщении и было построено обращение Бонапарта к Булонскому лагерю, которое мы приводим в другом месте. Но оказывается, что до 30 сентября в Бухарест не прибыл ни один курьер. Второе сообщение о падении Севастополя, хотя и отличающееся некоторым правдоподобием с географической точки зрения, было отправлено из Бухареста лишь в тот день, когда Бонапарт читал свое обращение. Эта телеграмма, полученная австрийским правительством 1 октября в 6 часов вечера и переданная в «Times» австрийским послом в Лондоне 3 октября, опубликована в «Мошхеиг» от того же числа с таким комментарием:

«Это сообщение передано французскому правительству г-ном де Буолем, который поручил г-ну Гюбнеру поздравить французского императора от имени австрийского императора со славной победой, одержанной французским оружием в Крыму».

Следует отметить, что это важное сообщение целиком построено на устном заявлении курьера, посланного из Константинополя к Омер-паше, каковой курьер, не застав Омер-паши в Бухаресте, выехал в Силистрию, где находился тогда штаб Омер-паши. По словам этого курьера, Севастополь взят, 18000 русских убито, 22000 в плену, форт Константина разрушен, остальные форты и 800 орудий захвачены, шесть русских военных кораблей потоплены, а князь Меншиков отошел в глубь бухты с уцелевшими кораблями и заявил, что он скорее взорвет их, чем сдастся. Союзники якобы дали ему 6 часов на размышление. В Константинополе в течение десяти дней будет иллюминация.

Судя по тому, что мы узнали о русских фортификациях на Аландских островах и после успехов союзников на Альме, сдача Севастополя за такой короткий срок, как одни сутки, не представляется невероятной. Но можно ли себе представить, что армия в 50000 человек, которой счастливо удалось, потерпев поражение, сохранить почти всю свою артиллерию и во главе которой стоит один из наиболее отважных русских командиров, проявивших себя за время этой кампании, можно ли себе представить, что такая армия сложит оружие после первого нападения на город? И все же эта война отмечена такими невероятными и необычными чертами, что мы должны быть так же готовы «идти от неожиданности к неожиданности», как сам Наполеон, когда он получил в 1807 г. донесение Себастиани из Константинополя. Союзники сделали все, что могли, на протяжении этой войны, чтобы подготовить себе неслыханное поражение. Почему же судьбе не преподнести им ни с чем не сравнимый триумф? История никогда не обходится без иронии; она может быть захотела преподнести миру такое любопытное зрелище, как заточение в скромной башне на Босфоре того старого московитского Родомонта[289], который только год назад покинул столицу «умирающего человека», в гордой уверенности, что он сможет проглотить всю его империю. Какое жестокое наказание для гордого и надменного Меншикова, зачинщика и инициатора этой войны, вернуться в Константинополь в качестве пленного!

Если турецкий курьер говорил правду, история крымской кампании может быть выражена в весьма немногих словах: 14 и 16 сентября армия, не встречая сопротивления, высадилась у Старого форта; 19-го она двинулась в поход; 20-го она выиграла сражение на Альме и 25-го захватила Севастополь.

Очередной пароход из Ливерпуля, «Африка», направляется прямо в Нью-Йорк, не заходя в Галифакс. Едва ли он прибудет раньше пятницы и до этого дня у нас нет надежды получить какие-либо достоверные сведения по этому в высшей степени интересному вопросу. Пока что, может быть, будет наиболее уместным принять за истину всю историю турецкого курьера, и мы надеемся, что те, кто так сделает, не попадут в такое унизительное положение, в какое попал в Булони в связи с этим наш друг Луи Бонапарт. Как наши читатели смогут увидеть на других столбцах нашей газеты[290], император на состоявшемся на днях смотре объявил об этом событии в весьма мелодраматическом стиле ясными и категорическими словами: Sebastopol est prise [Севастополь взят. Ред.]. При этом он, вероятно, казался самому себе подлинным Наполеоном, объявляющим своим войскам о большой победе. К сожалению для племянника, его дяде никогда не приходилось объявлять о своих победах: он сам сражался во главе своих войск, и его солдаты, видя, как враг бежит, не нуждались ни в каких подтверждениях. К еще большему сожалению, сообщение, от которого Луи Бонапарт не мог воздержаться, подверглось вечером переоценке со стороны булонского су-префекта, расклеившего на стенах бюллетень, в котором говорилось, что получено донесение о взятии Севастополя, но за достоверность его, мол, поручиться нельзя. Таким образом, императорский су-префект в Булони поправил самого императора французов! Весьма примечательно также, что последний полученный нами номер официальной газеты французского правительства от 3 октября не дает подтверждения сообщениям о великом событии. И все же, это может оказаться правдой, и мы с напряженным интересом ждем точной информации.

Написано Ф. Энгельсом 2 октября 1854 г.

Напечатано в гaзeme «New-York Daily Tribune» № 4211, 17 октября 1854 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые