К. МАРКС ПОЛИТИКА АВСТРИИ. — ДЕБАТЫ О ВОЙНЕ В ПАЛАТЕ ОБЩИН

К. МАРКС

ПОЛИТИКА АВСТРИИ. — ДЕБАТЫ О ВОЙНЕ В ПАЛАТЕ ОБЩИН

Лондон, пятница, 28 июля 1854 г.

В одной из моих предыдущих статей я дал вам анализ австро-турецкого договора от 14 июня и указал, что целью этой любопытной дипломатической сделки является, во-первых, дать повод армии союзников не переходить Дуная и не приходить в соприкосновение с русскими; во-вторых, помешать туркам снова занять всю Валахию и вытеснить их из уже завоеванной ее части; в-третьих, восстановить в Дунайских княжествах прежний реакционный режим, навязанный румынам Россией в 1848 году. Сейчас мы действительно узнаем из Константинополя, что Австрия заявила протест против намерений Омер-паши перейти Дунай; что она претендует на исключительное право оккупации Дунайских княжеств и на право закрыть туда доступ не только англо-французских войск, но даже и турок. В ответ на этот протест Порта якобы приказала Омер-паше в настоящее время не переходить Дунай, но в принципе отказалась признать исключительное право Австрии на оккупацию Дунайских княжеств; злополучный Решид-паша, кое-чему уже научившийся у своего учителя и покровителя лорда Пальмерстона, конечно, не имеет серьезных возражений против того, чтобы допустить на деле то, что он отвергает в принципе. Можно подумать, что Австрия уже нарушила и фактически аннулировала договор 14 июня тем, что не вступила в Валахию в тот момент, когда русская армия в беспорядке отходила в трех различных направлениях и, не отступив сразу за Серет, была с фланга и с тыла открыта для австрийского нападения. Но нужно вспомнить, что по условиям этого знаменитого договора Австрия не обязана ни вступить немедленно в Дунайские княжества, ни очистить их к определенному сроку, ни даже заставить русских эвакуировать их в течение какого-либо установленного срока. Теперь сообщают, что австрийцы действительно вступают в Малую Валахию, а русские отзывают свои войска с Карпатских перевалов и концентрируют их в Фокшанах. Это, однако, только означает, что австрийцы, вместо того чтобы вытеснить русских из Большой Валахии, решили прогнать турок из Малой Валахии и помешать таким образом их действиям у берегов Алюты. Нельзя было придумать лучшего плана для того, чтобы вызвать восстание в турецкой армии, чем удаление ее из области, завоеванной ею, и занятие Болгарии англо-французскими войсками, которые, тщательно уклоняясь от столкновения с русскими, держат Турцию чуть ли не в осадном положении. Это ясно из совместного воззвания английского и французского командования к населению Болгарии, — воззвания, почти дословно списанного у Будберга, Горчакова и tutti quanti [им подобных. Ред.]. Я уже давно предсказывал вам, что западные державы окажут делу прогресса одну услугу — они революционизируют Турцию, этот краеугольный камень устаревшей европейской системы.

Австрия не только оспаривает стремление турок оккупировать турецкие области, но и требует восстановления в правах обоих господарей, которые сейчас проживают в Вене и вместе с австрийскими войсками должны возвратиться в Молдавию и Валахию, о чем г-н фон Брук довел до сведения Порты. Решид-паша отвечает, что Порта обсудит, насколько уместно восстанавливать их в правах, по г-н фон Брук, со своей стороны, настаивает на соблюдении 3-й статьи договора, оговаривающей восстановление старого правительства. Читатели, может быть, помнят, что я обратил в свое время их внимание на двусмысленную редакцию этой статьи [См. настоящий том, стр. 306. Ред.]. Решид-паша на это возражает, что восстановление господарей в правах не может иметь места, пока Порта не убедится в том, что они не нарушили своего верноподданнического долга. Против молдавского князя Гики Порта не имеет серьезных возражений, но поведение Штирбея, валашского господаря, носило очень вызывающий характер: он самым скандальным образом выступал как сторонник России, и его изгнание стало для Порты обязательным. Тогда г-н Брук апеллировал к султану. Последний созвал чрезвычайный совет, выработавший компромисс, согласно которому оба господаря временно возвращаются на свои посты, а Порта назначает верховного комиссара для расследования их поведения, после чего будет принято окончательное решение. Князь Гика, против которого Решид якобы не имеет серьезных возражений, разумеется, лишь номинально возвращается к власти, поскольку Молдавия остается в руках русских. Напротив, возвращение князя Штирбея, которого Порта сама прогнала и заклеймила как русского агента, является реальным фактом, так как часть Валахии уже эвакуирована русскими, а остальная часть будет, по-видимому, эвакуирована в скором времени.

Но деятельность австрийской дипломатии этим не ограничивается. Во вчерашней «Morning Post» мы читаем следующую телеграмму из Белграда от 19 июля:

«Вчера из Константинополя получен приказ немедленно прекратить дальнейшее вооружение и все военные учения. Конфиденциально сообщают, что последует другой приказ — о разоружении. Эти сведения были немедленно переданы князю Александру».

Итак, вот ответ Порты на сербский протест против австрийской оккупации. Так жалкое турецкое правительство лишается возможности оказать сопротивление своему открытому врагу и одновременно вовлекается во враждебные и узурпаторские действия по отношению к своим собственным, оставшимся лояльными вассалам. Договором 14 июня турецкое правительство разорвало свое соглашение с Дунайскими княжествами, а приказом о разоружении нарушило основные законы Сербии. Так один и тот же политический ход создает угрозу восстания в турецкой армии и толкает Сербию и Дунайские княжества в объятия России. Австрийские требования об эвакуации Дунайских княжеств превращаются в запрет туркам вступить в эти княжества, а пресловутые военные приготовления Австрии — в разоружение Сербии.

Глупая Австрия, являясь простым орудием в руках царя и его английских сообщников, лишь подготовляет элементы всеобщей революции, первой жертвой которой явится она сама и сожалеть о наступлении которой могут только утопические реакционеры вроде Давида Уркарта.

Читатели уже знают о начавшемся движении в Италии. Газеты сообщают о волнениях в Генуе, Модене, Парме и др. Но, по моему мнению, больше, чем все остальное, напоминают всеобщее восстание 1848 года события, происшедшие в Ферраре.

Насколько я с самого начала правильно охарактеризовал «патриотический добровольный» заем надменного и терпящего банкротство австрийского правительства, читатели увидят из недавнего воззвания барона Бургера к верноподданным Ломбардии. В нем сообщается, что доля добровольного займа, которую должна выложить Ломбардия, определяется в 40000000 флоринов, что соответствует 104400000 франков; если эту сумму разделить на число населения, то на каждого человека придется 40 франков.

«Этот добровольный заем», — пишет «Unione», — «превращается в гигантскую контрибуцию: каждая провинция, каждый муниципалитет, каждое отдельное лицо должны уплачивать определенную долю добровольно».

Для того чтобы более не оставалось никакого сомнения в истинном характере этого «добровольного» займа, воззвание барона Бургера заканчивается следующими словами:

«Каждому должно быть ясно, что в случае неуспеха добровольного займа будет наложена чрезвычайная и принудительная контрибуция, которая ляжет соответственным образом на различные виды доходов с земли, капитала, торговли и промышленности».

На заседании палаты общин в понедельник председатель Тайного совета и лидер палаты [Джон Рассел. Ред.] взял слово, якобы с целью подробно изложить намерения кабинета, а шестью часами позже, — факт небывалый в летописях парламента, — с того же самого места полностью все взял обратно. В 7 часов вечера он заявил, что Севастополь, подвергшийся бомбардировке, разрушен и отторгнут от России; в 1 час 15 мин. пополуночи — что русский флот в Севастополе потерял одно или два линейных судна, а «Россия в настоящее время сохраняет весь свой престиж и свое положение». В течение шести часов маленький Джонни [Джон Рассел. Ред.] бранился, важничал, хвастался, шумел, буянил, поздравлял и врал перед членами палаты общин. В продолжение шести часов он заставлял их носиться в эмпиреях, но достаточно было острого словечка г-на Дизраэли, чтобы этот пузырь лопнул и мнимый лев вынужден был снова покрыть свои плечи привычной телячьей шкурой. Для министерства это был «день унижения», но свое предложение о трех миллионах фунтов оно провело.

На заседании во вторник происходили дебаты по внесенному лордом Стюартом предложению об отсрочке роспуска парламента. Ассигнования уже были утверждены голосованием; что же еще оставалось делать, как не принять вотум доверия министерству? Так как достопочтенные члены палаты все это понимали, то на заседании присутствовало мало членов палаты, дебаты были вялые, министерство вело себя более вызывающе, чем когда-либо, и предложение Дадли Стюарта было отвергнуто единогласно. Министерство ухитрилось превратить свой собственный позор в победу над членами палаты общин. Это был «день унижения» для парламента. И все же заседание оказалось заслуживающим внимания благодаря защите военного ведомства, представленного г-ном Гербертом, британским секретарем по военным делам и шурином Воронцова, благодаря нескромности лорда адмиралтейства Беркли и благодаря высокомерным тирадам маленького Джонни о положении внутри английского министерства.

Г-н Герберт, человек с изящной головкой, бывший «молодой тори», ответил на жалобы относительно неудовлетворительной организации интендантства восхвалением главного интенданта Филдера, который, бесспорно, является самым подходящим человеком для занятия этой должности, потому что пятьдесят лет тому назад пользовался доверием «железного герцога» [Веллингтона. Ред.] и занимал при нем высокие посты. Неприятным письмам газетных корреспондентов он противопоставил приукрашенные отчеты «лучших казначеев армии» и вынужденные комплименты нескольких французских офицеров. Он ни слова не сказал по поводу полного отсутствия транспортных средств армии, в которой не было ни мулов, ни лошадей для перевозки багажа и запасов воды, необходимых для армии, совершающей переход из Варны и Девни к Дунаю, и многого другого, что необходимо в походе. Он ни слова не сказал о недостатке средств для продовольственного снабжения армии. Он не оспаривал факта, что интендантство было создано лишь после отправки многочисленных дивизий и после прибытия флота в Константинополь. Он не осмелился оспаривать утверждение, что по собственным словам лорда Раглана его войска в течение двух месяцев простояли на одном месте, не имея возможности продвигаться вперед из-за плохой работы интендантства, хотя они находились чуть ли не на расстоянии пушечного выстрела от почти изнемогшего от голода противника.

Точно так же изобретательный шурин князя Воронцова отвечал на жалобы по поводу материальной части артиллерии. Он пространно отвечал на упрек, выдвинутый им самим, а именно, что армия имела с собой в Турции лишь шестифунтовые орудия. Зато он упорно обходил молчанием тот факт, что в армии нет осадных орудий и что для поддержки пехоты почти нет кавалерии, самого необходимого рода войск для операций в равнинах Валахии, и что армия в 40 000 солдат в Варне не могла противопоставить русским и 40 орудий, тогда как у русских корпус в 40000 человек располагает 120 орудиями.

На обвинения в адрес правительства по поводу проявленной им халатности в деле снабжения армии необходимым боевым снаряжением шурин Воронцова ответил возмущенной защитой военного командования, которое якобы ни в чем нельзя было упрекнуть.

Что касается несчастных случаев и монополии англичан на такие случайности, которых никогда не бывает во французской экспедиции, достопочтенный г-н Герберт заявил, во-первых, что действительно одно судно, на борту которого находилась часть 6-го драгунского полка, стало жертвой пожара, но что капитан, «благородный старый моряк, находясь перед лицом самой ужасной смерти, какая только возможна, отказывался, несмотря на просьбы экипажа, покинуть судно, пока, увы! не стало слишком поздно, и он погиб на своем посту». Одураченные члены палаты общин встретили этот бессмысленный ответ возгласами одобрения. Что касается потери «Тигра»[194], то ее нужно отнести к числу случайностей. «А печальное происшествие в Балтийском море, — ну, оно лишь доказывает безрассудную храбрость наших моряков».

Господин с изящной головкой перешел затем к поставленному ему вопросу: «были ли достигнуты какие-либо практические результаты нашим флотом и нашей армией?» и хвастался «полной, успешной и непреодолимой блокадой русских портов». Эта блокада столь успешна, что, например, восемь русских военных паровых судов пришли из Севастополя в Одессу, несмотря на бомбардировку, бои и всякие преграды. Она столь успешна, что русская торговля в Балтийском море продолжается в широком масштабе, и русские товары продаются в Лондоне по ценам, лишь незначительно превышающим довоенные; что в Одессе торговля производится точно так же, как и в прошлом году, и что даже номинальная блокада Черного и Белого морей всего несколько дней назад была навязана англичанам Бонапартом.

Но, утверждает благородный молодой человек по фамилии Герберт, английское правительство сделало еще больше. Разве оно но лишило Россию возможности перевозить подкрепления Черным морем и не отрезало России всякий доступ к морю? При этом он совершенно забывает, что в течение четырех месяцев английское правительство предоставляло русским господствовать на Дунае; что оно позволило им лишь с 15000 человек занять европейские житницы — Молдавию и Валахию, захватить у него под носом богатые стада Добруджи и что оно помешало турецкому флоту уничтожить русскую эскадру у Синопа. Англичане оказали не малое содействие военным успехам турок, так как, являясь резервом турецкой армии, они таким образом дали ей возможность использовать каждого солдата и каждое орудие против вторгнувшейся армии.

Нужно ли напоминать читателям, что пока русские не могли сосредоточить в княжествах превосходящих сил, английское правительство запретило Омер-паше использовать численный перевес его армии и плоды его первых побед? Что же еще было сделано английскими войсками?

«Сколько фунтов стерлингов было затрачено Россией на сооружение линии фортов вдоль черкесского побережья? И в течение одной короткой кампании все эти сильные крепости, сковывавшие Черкесию как цепи, за исключением одного форта перешли в руки англичан или их союзников».

Воронцов! Воронцов! Разве ты забыл, что когда в начале сессии тебе советовали взять эти форты, ты отказался это сделать, предоставив, таким образом, русским возможность перевести гарнизоны этих фортов в Севастополь? Ты взял лишь те форты, которые русские сами захотели оставить, и единственное «исключение», которое не было ни разрушено, ни взято и даже не подверглось нападению, это как раз тот единственный форт, который стоил того, чтобы его взять, и который русские считали заслуживающим того, чтоб его удержать, это единственный форт, открывающий сообщение с черкесами, — Анапа.

Пошлая болтовня г-на Герберта достигла своего апогея, когда он заявил, будто в славной обороне Силистрии, которую Англия не только сама не поддержала, но и не позволила Омер-паше поддержать, Англия участвовала, так как в числе убитых был один молодой человек по имени капитан Батлер. Об оставшемся в живых лейтенанте Несмите, конечно, не было сказано ни слова. Должен сказать, что капитан Батлер отправился в Силистрию только после того, как правительство отказалось послать его туда, и маршал Герберт тем более имеет все основания одобрить его образ действий. Что касается лейтенанта Несмита, то он относится к тому сорту людей, которому предстояло вскоре быть изгнанным из английского лагеря, и он отправился в Силистрию в качестве военного корреспондента.

Поскольку лорд Дадли Стюарт напал на правительство за то, что оно не приобрело паровых судов, с осадкой не более трех футов и оснащенных одним-двумя тяжелыми орудиями, адмирал Беркли, говоривший после генерала Герберта, просил благородного лорда «научить инспектора кораблестроения, как строить такие суда». Таков был ответ отважного адмирала из вигов на вопрос, сможет ли адмиралтейство снарядить флот для операций в Балтийском море, не обеспечив сооружения большого числа канонерских лодок. Храбрый Беркли и его ученый инспектор кораблестроения лучше бы обратились за инструкциями в шведское и русское адмиралтейства, чем искать совета у бедного осмеянного лорда Дадли Стюарта.

Не будем останавливаться больше на защите британского командования элегантным Гербертом и отважным Беркли и перейдем к откровениям, выболтанным тем же Беркли. Если накануне вечером маленький Джонни проколол севастопольский мыльный пузырь, то в этот день лопнул кронштадтский мыльный пузырь в результате выступления Беркли. Поскольку вся борьба в Дунайских княжествах будет вестись исключительно австрийцами, то для «сильнейших армии и флота, какие только были когда-либо снаряжены и посланы какой-либо страной», с их винтовыми пароходами, пушками Пексана и прочими чудовищами разрушительной силы не остается поля деятельности. Из письма доблестного командующего балтийским флотом [адмирала Чарлза Нейпира. Ред.] доблестный Беркли приводит такую фразу:

«Я не смог ничего предпринять с этим сильным флотом, так как всякое нападение на Кронштадт или Свеаборг означало бы верную гибель».

Но мало того. Доблестный Беркли, упиваясь мыслью о том, чего не мог сделать этот сильнейший флот, продолжает лепетать:

«Адмирал Чадс, более чем кто бы то ни было обладающий обширными научными знаниями, также писал об этом следующее: после двухдневного наблюдения с маяка и подробного осмотра фортов и судов я убедился, что форты слишком массивны для нашей судовой артиллерии. Это — огромные глыбы гранита. О возможности нападения на неприятельские суда там, где они стоят, нечего и думать».

Относительно Нейпира бравый Беркли делает такое заключение:

«Никогда еще ни одному британскому офицеру не была так предоставлена carte blanche [буквально: «чистый бланк», здесь — «свобода действий». Ред.] по части военных операций. Правительство не только не связывало ему рук, но, напротив, всячески поощряло его в продвижении вперед» — из Бомарсунда в Кронштадт и из Кронштадта в Бомарсунд.

На замечание тори г-на Хилдьярда, что «еще ни разу за всю свою жизнь он не слышал, чтобы так все разбалтывали», что Беркли говорил как явный агент России и что все хвастливые разглагольствования о Кронштадте тем не менее имели его молчаливое одобрение, храбрый Беркли взял частично свои нескромные сообщения назад, заявив, что Нейпир имел ввиду только свое нынешнее положение, когда он располагает только судами и не имеет поддержки сухопутных сил. О том, что без сухопутных войск и без союза с Швецией ничего нельзя добиться в Балтийском море, я твержу с тех пор, как Нейпир покинул английские берега, и это мнение разделяют все научно мыслящие военные.

Теперь перейду к последнему пункту этих незабываемых дебатов, к высокомерным заявлениям лорда Джона Рассела. Добившись своего чека на три миллиона, он стал таким же бесстыдным, каким он был стыдливым двадцатью часами раньше, когда извивался под ударами сарказма Дизраэли.

«Он отнюдь не считал необходимым вдаваться в дальнейшие разъяснения относительно сделанных им вчера вечером заявлений». По поводу «досадных разногласий», которые кое-кто пытается создать между Абердином и его коллегами, он скажет:

«Что касается общих мероприятий в отношении войны, эти мероприятия обсуждались изо дня в день теми советниками ее величества, которые составляют так называемый кабинет, и ответственность за вынесенные решения несут перед парламентом и страной в равной мере как лорд Абердин, так и все его коллеги по кабинету».

Он решился даже, не подвергаясь, впрочем, никакому риску, сказать палате:

«Если нас считают достойными быть министрами королевы, то мы должны обладать правом по своему усмотрению созывать или не созывать парламент; если же нас считают недостойными пользоваться этим правом, значит мы тем более не можем оставаться министрами».

Побывав на заседаниях английского парламента в понедельник и во вторник, я понял, насколько заблуждался в 1848 г., когда в «Neue Rheinische Zeitung» клеймил берлинское и франкфуртское Национальные собрания, как самые жалкие проявления парламентской жизни[195].

Вашим читателям будет интересно сопоставить с декларациями британского шурина Воронцова, с плоским хвастовством Рассела и рыканием передовых статей «Times» следующие выдержки из последнего сообщения корреспондента «Times» в британском лагере в Варне, 13 июля:

«Вчера вечером все были убеждены, что скоро будет заключен мир, поскольку сообщалось, будто с генералом Брауном обедал австрийский посланник, а этот посланник едет из Шумлы, где он имел длительные переговоры с Омер-пашой, в Варну, где он будет совещаться с лордом Рагланом и маршалом Сент-Арно. Сообщалось, будто герцог Кембриджский заявил, что кавалерия вернется в Англию к ноябрю, а пехота к маю. Положительно нельзя сказать, находимся ли мы в состоянии воины и союзные армии действительно являются воюющей стороной, или же они только совершали видимость военных действий с момента своей высадки в Турции. Наши парады, смотры, учения и ревизии носят такой: же безобидный характер, как если бы они происходили в Сатори и Чобеме, и все наши операции на суше ограничиваются: первая — разведывательной экскурсией лорда Кардигана, вторая — посылкой нескольких инженеров и саперов в Силистрию и Рущук, третья — отправкой туда же нескольких французских понтонеров, четвертая — посылкой еще одной группы саперов и 150 матросов в Рущук для сооружения моста между одним берегом и островами и далее до другого берега».

В Англии нет Бастилии, но есть больницы для умалишенных, в которые можно на основе lettre de cachet просто заключить любого человека, неугодного королевскому двору или мешающего уладить какие-нибудь семейные дела. Во время дебатов, происходивших в среду по делу д-ра Пейтмана, это было полностью доказано г-ном Отуэем, поддержанным г-ном Хенли. Достаточно было нескольких слов лорда Пальмерстона, этого civis romanus[196] и известного защитника «прав и привилегий британского подданного», чтобы замять вопрос. Пальмерстон даже не утверждал, что Пейтман является действительно умалишенным, а лишь, что «он, по-видимому, вообразил себя в праве предъявить какой-то иск правительству» и предполагает весьма назойливым образом предъявить этот иск королеве или, вернее, анонимному персонажу — принцу Альберту. Кобурги проникли повсюду; в данный момент они претендуют на то, чтобы прибрать к рукам Испанию,

«Это», — говорит правительственная «Globe», — «вопрос о правах доктора и королевы и мы уверены, что ни один человек в парламенте или вне его не может колебаться в суждении об этих правах».

Не приходится удивляться, если «Права человека» Томаса Пэйна были публично сожжены в этой свободной и благословенной стране.

Еще одна маленькая парламентская комедия разыгралась в ту же среду вечером. На заседании в прошлую пятницу г-н Батт внес предложение о запрещении британским подданным под страхом наказания торговать ценными бумагами русского правительства, но с тем, чтобы этот билль относился только к русским займам, выпущенным во время настоящей войны. Британское правительство не вносило такого билля, но и: не могло решиться выступить против него, так как Бонапарт уже опубликовал в «Moniteur» ложное сообщение, будто английское правительство разделяет его точку зрения, рассматривая подписку на русский заем как незаконную. Пальмерстон поэтому поддержал предложение Батта, но встретил довольно нелюбезные возражения со стороны г-на Уилсона, мудрого издателя журнала «Economist» и секретаря казначейства. И вот тот же Пальмерстон, который в понедельник защищал коалиционное министерство, во вторник воздержался от выступления и этим фактически обеспечил успех коалиции, все же не мог в среду упустить случая снова выступить в роли «беззащитной женщины» кабинета. Он вещал тоном и с важностью Сивиллы. мужского пола, как бы всецело во власти своих патриотических чувств, которые ему, бедняге, скованному железной дисциплиной своего официального положения, приходилось подавлять в течение предыдущих двух вечеров. Неизбежный бурный восторг достопочтенных обманутых слушателей покрыл его слова:

«Этот билль только подтверждает принцип, что британские подданные не должны предоставлять русским средства для ведения войны. Доводы, представленные секретарем казначейства, клонят к тому, чтобы заставить нас отменить законы о государственной измене. Подобные аргументы — чистейшая бессмыслица».

Нужно заметить, что это тот самый человек, который в течение двадцати четырех лет навязывал Англии русско-голландский заем, а в настоящий момент является самым влиятельным членом кабинета, все еще выплачивающего и капиталы и проценты по этому займу и предоставляющего таким образом ему, Пальмерстону, «средства для ведения войны».

Написано К. Марксом 28 июля 1854 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4152, 9 августа 1854 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке полностью публикуется впервые

Подпись: Карл Маркс