Ирина Полещук. Понятие интерсубъективной темпоральности в философии Левинаса.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Ирина Полещук. Понятие интерсубъективной темпоральности в философии Левинаса.

Традиционная философия всегда ставила вопрос о способе существования одинокого субъекта. Понятие времени либо полностью оказывалось включенным в субъект, либо оставалось внешним, временем-объектом, по отношению к субъекту. Анализируя значимость времени в конституировании свободы субъекта, Левинас пишет, что в классической парадигме философствования «субъект черпал свою свободу в неопределенности небытия, которым кончается мгновение, отрицающее себя при приближении нового мгновения. Классическая философия проходила мимо свободы, состоящей не в отрицании себя, но в получении прощения своего бытия посредством самой инаковости другого. Она недооценивала инаковости другого в диалоге, посредством которого другой освобождает нас, так как полагала, что существует молчаливый диалог души с самой собой»36. Когда классическая онтология использует такие термины как первопричина, начало, конец, первичны, она понимает их в невременном, логическом или онтологическом смысле. Хайдеггер отмечал, что различие между временем и бытием, полагаемое в таком использовании, совсем не является понятным, ясным и что мы не можем отделять темпоральное измерение от бытия через простую абстракцию. Будучи ключевыми концептами для построения хорошо сконструированной модели мира, эти абстрактные понятия вынуждают нас воспринимать универсум как целое, которое может быть понято здесь и сейчас. Однако, такая ситуация представляет мир и время, в котором он разворачивается, в качестве тотальности настоящего. Прошлое и будущее представлены как вторичные формы настоящего;

воспоминание или ожидание возвращает их обратно или редуцирует к настоящему мысли, которая связывает все проявления темпоральности в одно вечное «сейчас». Для Левинаса ситуация отношений между субъективностью и Другим задает несколько иное понимание времени.

Впервые основная линия этической интерсубъективной теории времени Левинаса была намечены в работе «Время и Другой», опубликованной в 1948, а затем, получив более детальную разработку в «Тотальности и Бесконечном» (1961), продолжена в работе «По другому чем быть или по ту сторону сущности» (1974). Основанием интерсубъективной теории времени можно считать прежде всего гуссерлевскую концепцию времени, которой Левинас уделил большое внимание в работе «Открывая существование с Гуссерлем и Хайдеггером» (гл. «Интенциональность и ощущение»). Именно здесь Левинас впервые акцентирует внимание на этических основаниях темпоральности.

Для объяснения проблемы сознания времени Гуссерль приводит пример мелодии или последовательности тонов. Вопрос, который ставит Гуссерль и на который позднее обращает внимание Левинас, состоит в следующем: благодаря какой продуктивности сознания имеет место то, что мы воспринимаем не просто последовательность отдельных тонов, а мелодию. Это изменение не может быть объяснено только благодаря наличию акустических чувственных впечатлений. Гуссерль прелагает другое объяснение: как только первый тон отзвучит, начинает восприниматься второй, и далее следующий. Последовательность тонов будет восприниматься как мелодия, когда будет иметь место связь между актуальным и уже отзвучавшим тоном. Эта связь представляет собой результат работы сознания, которую Гуссерль объясняет, анализирую сознание времени.

Для анализа сознания времени Гуссерль использует три понятия: 1. Праимпрессия. 2. Ретенция. 3. Протенция. Праимпрессия - первое чувственное впечатление. Это способность сознания отделить тон мелодии от окружающих его шумов. Праимпрессия соответствует ощущению настоящего момента, временному теперь. За одной праимпрессией следуют следующие. Согласно Гуссерлю в ряду праимпрессий возникает некая связь: первый тон мелодии уже исчез, но все еще существует в сознании. С каждым новым тоном мелодии только что исчезнувший тон все еще ретенционально сознается. Таким образом возникает некий ретенциональный ряд, который с каждым новым тоном все более отдаляется от праимпресии. Гуссерль отмечает, что праимпрессия перетекает в пустое ре-тенциональное сознание. Сквозь протекание последовательности тонов мелодия схватывается как некое содержательное единство. Однако при восприятии сознание ожидает дальнейших тонов до тех пор, пока не будет получено впечатление, что мелодия закончена. Так, каждый теперь-момент оказывается связанным с некоторым перспективным моментом. Ретенциальное сознание делает возможной перспективу ожидания, которую Гуссерль обозначает как протенция. В результате постоянного соединения теперь-момента, ретенции и протенции возникает временной ряд.

В главе «Интенциональность и ощущение» Левинас обращает внимание на значимость ощущения в консти-туировании теории интерсубъективной темпоральности. Если для Гуссерля ощущения суть элементы внутри Erlebnis, которые сами по себе не являются интенциональными актами и не играют активной роли в конституировании смысла, но скорее являются не-интенциональными содержаниями (и требуют иного к себе подхода через пассивность ощущения), то для Левинаса именно ощущение и не-интенциональные содержания являются тем центральным моментом, который задает новое прочтение интенциональности. Несмотря на тот факт, что Гуссерль допускает присутствие гилетических данных в основании интенциональности, он не придает должного значения конституирующей роли пассивности ощущения. В пределах статического анализа, однако, пассивность ощущения остается скрытой, поскольку статический анализ всегда производит подобие или аналогию между ощущениями и объективными качествами. Это значит (даже несмотря на то, что Гуссерль признает не-интенциональный статус ощущений), что статический метод анализа не справляется с задачей сохранения этой не-интенциональности. Не-интенциональность первичных ощущений требует генетического учета впечатленного сознания. Понятие времени, возникающее в левинасовском анализе впечатленного сознания, позволит говорить о инаковости первичного чувства в терминах радикального и нередуцируемого.

Только темпоральный анализ ощущения позволит Левинасу прояснить не-интенциональные содержания, обозначенные в основании интенциональности. Гуссерль моделирует ощущение исходя из характера появления внешнего объекта. В этом случае ощущения даны как бы идеально, но одновременно в некотором «сокращенном виде». Дж. Драбински, рассматривая в работе «Sensibility and Singularity. The problem of phenomenology in Levinas» аспекты темпоральности в философии, обращает внимание на два типа отношения, возникающих между сознанием и его объектом: конститутивное, или коррелятивное, отношение и контрастирующее отношение37. Конститутивное отношение сознания к своему объекту - где объект является чистым ощущением - определяет ощущение как вплетенное в идеальность, и впредь ощущение проявляется как идеальность, отягощенная аспектами субъективности, или как объективное внутри субъективного. В контрастирующем же отношении возникает нередуциру-емое различие между идеальностью и материальностью ощущения. Эта нередуциремость учреждается благодаря источнику ощущения - впечатлению.

Для Левинаса, как и для Гуссерля, важным моментом оказывается двойной характер ощущения. С одной стороны первичное чувствование возникает благодаря наличию «чужого». Именно «чужое» впечатляет. С другой стороны, впечатление принадлежит Эго - тому, что затронуто впечатлением пережитого опыта. Когда структурированное ощущение модифицировано в параимпрессию, впечатление имеет два отличительных момента - момент, когда впечатление появляется в качестве ощущения, и момент, в отношении которого параимпрессия есть «не идеальность»: «любое различение восприятия и воспринятого основано на времени, на сдвиге по фазе между направленностью и тем, на что она направлена. Только про-то-впечатление свободно от всякой идеальности. ... прото-впечатление преимущественно не-идеально»38.

В свою очередь конститутивное отношение является отношением отождествления идеальности и ощущения, несмотря на изначальное феноменальное кажущееся отличие. Различие значимое, т.е. различие, которое обозначает за пределами диапазона каких-либо возможных совпадений, артикулируется только в контрастирующем отношении, берущее начало в первичном, производящем впечатление ощущении.

Здесь для Левинаса и возникает другой смысл интенциональности, интенциональности, которая демонстрирует иную структуру отношений между ощущением и свершившейся интенцией. Для Левинаса время есть «не только форма, живущая в ощущениях и влекущая их в будущее; это чувство ощущения - не просто совпадение ощущающего и ощутимого, но интенциональность и, следовательно, минимальная дистанция между ощущающим и ощутимым - дистанция как раз временная» . Осмысленная таким образом интенциональность открывает фундаментальное различие между «интенциональностью, которая направлена на опознаваемые идеальности» и «впечатленным сознанием»39. Внутри такого различия лежит то, что Левинас обозначает как связь (lien) и сдвиг (ecart). Сдвиг - «уже не», но также и «еще здесь», то есть, также «присутсвие для». Эта связь обозначает, в качестве отделенного, впечатленное сознание, сознание, которое направленно на впечатление, но не является сознанием впечатления, и идеальность в свершившейся интенции. Идея сдвига позволяет Левинасу акцентировать значение момента прошлого, который принадлежит первичному ощущению: «Уже прошедшее» «прошедшее только что» - это сам сдвиг прото-впечатления, модифицирующегося по отношению к совершенно новому прото-впечатлению»40. Связь и разрыв, присутствующие в интенциональности, представляют собой диахроническое отношение, в рамках которого для Левинаса становится возможным описать этическое отношение к инаковости.

Такая комбинация впечатления и идеальности, создаваемая Левинасом при помощи на первый взгляд парадоксальных понятий разрыва и связи, возможна только лишь в контрастирующем отношении. Так, в самой интенциональности Левинас отмечает наличие временной дистанции, эксплицированной как диахрония. Такого рода диахрония указывает на некий провал, существующий между сознанием как свершенным в интенции, которое нацелена на идеальное и впечатленным сознанием, которое структурировано исходя из первичного ощущения. Сама интенциональность как таковая не делает очевидным наличие диахронии, скорее, диахрония заявлена в связи с проблемой темпоральности сознания. Несмотря на то, что этот провал открывается между двумя моментами сознания, это не означает, что диахрония, присутсвующая в интенциональности, обозначает абсолютное разделение. Как раз потому, что диахрония присутствует исключительно в интенциональности, впечатленное сознание и свершенная интенция сплетаются в самом истоке.

Согласно Гуссерлю, параимпрессия представляет собой «первичное создание» сознания. Затем она модифицируется в ретенцию в потоке абсолютной субъективности. В свою очередь ретенция, несмотря на свою модифицированную структуру, связана с первичным ощущением, параимпрессией. Параимпрессия предшествует ретенции и делает ретенцию возможной, что означает тот факт, что первичное ощущение не модифицировано полностью. Однако параимпрессиия лежит в самом источнике сознания, и этот чувственный источник, во время и после его творческой функции, обречён на неспособность поддерживать своё присутствие в пределах жизни сознания: первичное ощущение всегда отсутствует, поскольку существует временной промежуток между первичным ощущением и свершившейся интенцией.

Первичное ощущение Левинас определяет как «начало всякого сознания и всякого бытия». Мысль как интенция, возникает из своего чувственного истока в параимпрессии. Левинас указывает на этот исток как на присутствие инаковости, чуждости. В гуссерлевской концепции внутреннего сознания времени Левинас обнаруживает качество инаковости, составляющей аспект темпоральностии: «Абсолютная инаковость другого мгновения - если время все же не является иллюзией топтания на месте - не может заключаться в субъекте, окончательно являющемся самим собой. Такая инаковость приходит ко мне лить от другого. ... Если время создается моей связью с другим, оно - внешнее по отношению к моему мгновению, не являясь при этом объектом созерцания. Диалектика времени и есть диалектика связи с другим, то есть диалог, который, в свою очередь, необходимо изучать не в терминах диалектики одинокого субъекта»41. Этот чувственный источник подвергается модификации в процессе перевода чувства в ретенцию. Для Левинаса ретенция не есть конституированное содержание, в том смысле, что она не конституирована свершившейся интенцией. Единственный конститутивный пункт ретенции есть состояние параимпрессии, которая сама по себе только проходит через абсолютную пассивность чувственного ощущения. Несмотря на свою модифицированную структуру, ретенция несет в себе след первичного ощущения параипрессии. Темпоральная интерпретация ощущений в качестве пара-импресии, даже в своей модификации в качестве ретенций, представлена как неинтенциональное содержание, которое находится в самой интенциональности. Так, исходя из всех вышеизложенных размышлений, ощущение лежит у самого истока интенциональности и само по себе является временем. Иначе говоря, время ипмлицировано в ощущение постольку, поскольку структурные компоненты ощущения неизбежно влекут за собой тепмораль-ную артикуляцию. Левинас указывает на тот факт, что время обозначает и описывает разрыв и дистанцию, которая характеризует ощущение как изначально предданное. С другой стороны ощущение также структурирует переход от неинтенционального к интенционального. Ощущение дает возможность возникнуть времени, моменту живого настоящего, и является основанием для рождения абсолютной субъективности.

Итак, речь идет о не-интенциональном ощущении (времени), которое указывает на первичную неразличимость двух моментов, каждый из которых обуславливает другой: ощущение как темпоральный разрыв и время как переход отсутствия к присутствию через ощущение -ощущение инаковости. Данный тезис можно проиллюстрировать известным примером со звучащей мелодией. Левинаса интересует не восприятие звука, а восприятие музыки как некоего смыслового произведения. Гармоничность звучания мелодии может нарушить присутствие фальшивого тона. Такое появление фальшивого тона не укладывается в гуссерлевскую концепцию темпоральности. Для Гуссерля фальшивый тон не нарушает ретенциально-протенциальной структуры, но является лишь моментом суждения. Для Левинаса же само присутствие фальшивого тона есть момент рождения субъективности, самосознания.

Таким образом, темпоральности Гуссерля Левинас дает иное измерение, артикулируя аспект инаковости через понятие ощущения: «прото-впечатление предстает как восприимчивость «иного», проникающая в «то же самое»42. То, что Левинас определяет как тайну интенциональности, состоит для него в фундированности интен-циональности на неинтенциональных содержаниях. Не-интенциональное содержание оказывается источником свершившегося интенционального сознания. Левинас уточняет, что размышления о темпоральности сознания не приводят к пониманию лишь того факта, что сознание есть сознание времени. Как раз наоборот, важнейшее достижение Левинаса состоит в том, что «Осознание времени - не рефлексия о времени, но сама темпорализация: после осознания есть после самого времени»43. Время источника ощущения, которое не включено во время живого настоящего трансцендетального сознания, всегда уже прошло в момент, когда ощущение ретенционально модифицировано в качестве данного сознанию содержания. Сознание для Левинаса это не момент-теперь, но момент прошлого, оно всегда запаздывает по отношению к самому себе: то первичное время источника ощущения всегда остается в прошлом и не совпадает с моментом живого настоящего.

Если в своих ранних работах «Открывая существование с Гуссерлем и Хайдеггером» и «Время и Другой» Левинас только намечает концепцию интерсубъективной темпоральности, то в работах более позднего периода вопрос о взаимосвязи времени и Другого занимает центральное место. В эссе «Диахрония и репрезентация» тезис от том, что субъект всегда уже запаздывает и «сознание есть задержка по отношению к самому себе, способ задержаться в прошлом» связывается с понятием ответственности: «темпоральность, которая оформляется в своеобразное «от меня к Другому», но которая также сгущается, свертывается в абстракцию синхронного в синтезе «я мыслю», который схватывает ее предметно. Следует ли в означивании отдать безусловный приоритет этому предметному и теоретическому схватыванию и тому порядку, который является его ноэматическим коррелятом порядку присутствия, бытию в качестве бытия и объективности? Появляется ли здесь значение? Способно ли вообще познание вопрошать себя о самом себе и о собственном обосновании? Не возвращают ли нас эти принципы к теме ответственности перед Другим, то есть к теме близости ближнего, к теме подлинной разумности?»44. В противовес феноменологической традиции Левинас утверждает, что субъект не может быть сведен к некоему событию, внутри которого всякое сущее разворачивается в своем бытии. Субъективность не может ограничиваться ролью, которую она играет в качестве сознания. Если принять во внимание возможность феноменологии включить нечто большее чем сознание, то это откроет ряд смыслов, находящихся за пределами того, что описывает сознание. Это нечто большее, чем сознание, может быть описано в терминах «себя самого», своей уникальности, что свидетельствует о невключенности этого в сознание. Субъект феноменологии заключает в себе некий скрытый аспект «самого себя», что остается недоступным для философии в целом постольку, поскольку субъект, в конце концов, оказывается растворен в потоке сознания. Ощущение самого себя существует прежде всякой рефлексии о самом себе и лежит в основе всякого дальнейшего отношения с другими сущими. Этот аспект самого себя становится возможным в левинасовой интерпретации параимрессии и не-интенциональных содержаний интенционального акта. Ощущение самого себя — это впечатленное сознание, сознание структурированное из первичного ощущения. Левинас находит в субъекте некую такую отличительную особенность, которая не конституируется самим субъектом и не может быть интерпретирована в терминах сознания. Это своего рода трансценденция в имманентном. Согласно Левинасу, сознание не может совершить рефлексию до конца, если до этого момента оно не имело представления о самом себе. На наш взгляд, понятие «самого себя» является в некотором смысле продолжением чистого Эго, которому Гуссерль не уделил должного внимания, поскольку его феноменология остается феноменологией интенциональности. Понятие самого себя может быть сравнимо с понятием чистого Эго не потому, что оно является зрителем в сознании, но потому, что оно является важнейшей предпосылкой идентичности субъекта.

Понятие самого себя предшествует интенциональному акту; такое сознание ни на что не направлено, т.е. ни на что не нацелено. Левинас определяет его как не-интенциональное сознание. Не-интенциональное сознание невинно, но одновременно оно уже обвинено; оно обвинено в своем праве быть здесь и сейчас, поскольку оно было определено инаковостью, Другим задолго до того как смогло сказать «Я». Не-интенциональное сознание - это сознание пассивности, потому, что оно опоздало по отношению к самому себе и по отношению к Другому. Оно не имеет ни места, ни имени; это - некое состояние присутствия, но присутствия не в моменте настоящего, но всегда в прошлом. Оно лишено той дерзости, которая свойственна интенциональному сознанию, дерзости утвердиться в своем бытии. В то же время оно боится этого факта присутствия. Такое сознание не имеет «родины» и «жилища», оно не осмеливается войти, совершить действие. Не-интенциональное сознание - это бытие не как бытие-в-мире, а как бытие под вопросом. Мое ощущение Другого всегда в прошлом, оно всегда уже прошло в момент, когда я готов ответить Ему. Именно поэтому мое сознание это «всегда старение и поиски утраченного времени». Я всегда запаздываю, и факт моего опоздания обуславливает мою пассивность. Только в пассивности не-интенционального сознания, прежде всякой формулировки метафизических вопросов, ставится под сомнение сама справедливость места в бытии, которое утверждается с интенциональной мыслью. В отношении с Другим я с самого начала обнаруживаю себя как уже «обеспокоенный» лицом Другого, как заложник Другого. Поэтому невозможно рассматривать себя в качестве какого-либо начала. До какого-либо свободного выбора, до возможности принять или не принять обязательства Я уже выбран Другим. Я являюсь заложником ещё до того, как узнаю об этом.

Согласно Левинасу, ответственное Я не способно реализовать свою собственную идентичность только путем рефлексии над своим собственным сознанием. Поскольку ответственное Я мобилизовало себя (или открыло себя) в ответственности, благодаря наличию Другого или абсолютной инаковости, оно уже было идентифицировано извне еще до того, как эго генерировало себя в ин-тенциональном акте. Это означает, что ответственное Я не является объективацией себя через Эго, но представляет собой идентичность, конституируемую стремлением к Другому, стремлением, которое существует еще до того как, Эго заявит о себе. В своей пассивности, ответственное Я не свободно оценивать или осудить призыв идущий от Другого, так же как и не способно принять или отказать Другому. Ответственность, согласно Левинасу, не является сознанием себя самого или сознанием Другого, который призывает субъективность к ответственности. На самом деле, там, где возможно говорить о наличие сознания, ответственности более нет. Я могу предложить себя Другому только в пассивности, ее невозможно конвертировать в акт. С одной стороны, ответственность не есть акт сознания Эго, которое существует прежде всего для себя и затем принимает решение быть ответственным. С другой стороны, ответственность не есть вид пассивности, принадлежащей сознанию Эго, пассивности, которая способна получать нечто через модификацию протенции и ретенции; пассивность не возможно обратить в удовлетворенность Эго или в высокомерность Эго. В ответственности я сдерживаю свои ожидания того, что может произойти и что может быть результатом моего отношения с Другим. Ответственность есть что-то вроде бездны в центре Эго. Она возникает благодаря диахронии, значение которой было описано выше. В поздних работах, а именно в эссе «Диахрония и репрезентация», Левинас ин-дентифицирует момент, когда субъект чувствует себя ответственным, с моментом разрыва (ecart). Ответственность - это не-интенциональное ощущение, ощущение как темпоральный разрыв и время, как переход от отсутствия к присутствию. Поэтому возможно сказать, что ответственность - незапамятна, это и не память и не свободный выбор.

Субъект в пассивности не может быть описан на основе интенциональности или объективизации, но только на основе темпоральности. Согласно Левинасу, в ответственном Я время темпорализуется несколько другим образом, нежели это происходит в сознании: время понимается как некий провал во времени, некое упущение времени. Вместо того, чтобы описать пассивность субъекта, субъекта без интенциональности, Левинас указывает на темпорализацию времени, но делает он это постольку, поскольку эта темпорализация понимается не как накопление темпоральных модификаций в и посредством интен-циональных актов сознания (концепция времени у Гуссерля), но как разрыв. Момент настоящего, таким образом, не схватывается, а теряется: «В этической первичности ответственности «для-Другого», в ее примате над рассуждением существует прошлое, не сводимое к настоящему, которое должно было уже когда-то состояться. Это прошлое существует вне какого бы то ни было отнесения к тождеству; оно - простодушно, безыскусно, обеспечено сами правом на присутствие, где все должно было когда-то начаться. В этой ответственности я отброшен назад к тому, что никогда не было моей виной или моим поступком, к тому, что никогда не было в моей власти, не было моей свободой, моим настоящим, что никогда не запечатлевалось в моей памяти. В этой анархической ответственности, не требующей воскрешения в памяти каких-либо обязательств, заключена этическая значимость. В этом обнаруживается смысл прошлого, которое затрагивается меня, «имеет ко мне отношение», но это «имеющее ко мне отношение» находится за границей какой-либо реминисценции, ретенции, репрезентации или связи с запоминаемым настоящим» 45.

Факт того, что я не могу оказаться в моменте настоящего, что я всегда отброшен в прошлое, подтверждается еще и тем, что ответственное Я, идентифицируемое извне еще до того, как оно оказалось способным ответить на просьбу Другого, всегда оказывается опоздавшим; Я никогда не нахожусь в полном распоряжении Другого, чтобы взять на себя ответственность целиком. Мой ответ Другому всегда запаздывает. Поскольку Я всегда определено в своей идентичности определением, которое предшествует его существованию, ответственное Я не способно ухватить истоки своего происхождения. Оно никогда полностью не является самому себе. Невозможность ухватить себя целиком не есть результат неких перерывов в сознании, того, что рефлексия еще не смогла прояснить. Это скорее результат запаздывания. Ответственность подвергает меня давлению еще до того, как я начинаю осознавать это. Она воздействует на меня, не давая возможности появиться настоящему в сознании. Запаздывание ответственного Я означает, что оно не разделяет момент настоящего с тем, что воздействует на него, т.е. с Другим. Настоящее всегда принадлежит Другому. Ответственное Я прибывает на помощь всегда слишком поздно, поскольку просьба со стороны Другого остается в прошлом, она существует до того момента, когда Я оказывается способным ответить на нее. Таким образом, я всегда оказываюсь обвиненным, я вынужден отвечать за свое опоздание.

Если прошлое проявляется для меня в том, что я всегда запаздываю, всегда прихожу слишком поздно на призыв Другого, то будущее является для меня как угроза смерти Другого. «Будущность будущего не настигает меня как «наступающее», как горизонт моих предчувствий и предвидений»46. Смерть ассоциируется с Другим не потому, что я отношусь к своей собственной смерти, но потому, что испытываю потерю своей сингулярности только в случае смерти Другого: «Лицо другого человека демонстрирует свой собственный, императивный способ наделения смертного Эго тем или иным значением путем истощения его эгологического Sinngebung»47. Если понятие собственной сингулярности приходит ко мне от Другого, то тогда мое собственное самосознание в своей основе есть сознание чувства обязанности, чувство обязанности, которое оборачивается опять же бесконечной ответственностью за Другого.

Время как соотнесенность настоящего, прошлого и будущего не может возникнуть вне отношения с Другим, оно возможно только в рамках ответственности. «Значимость прошлого, которое не было бы моим настоящим и не затрагивало моих воспоминаний, и значимость будущего, которое управляет мной в смертности или перед лицом Другого - за пределами моих сил, моей конечности, поверх моего бытия-к-смерти, более не членят готовое к репрезентации время имманентного и его историческое настоящее» .

Важный момент в понимании концепции темпоральности состоит, на наш взгляд, в интерпретации ситуации лицом-к-лицу не как момента настоящего принадлежащего субъекту, или момента, в котором Я и Другой встречаются в одно и то же время. Время интерсубъективности не синхронно Только перед лицом инаковости интерсубъективного контакта Я сталкивается с необратимым сломом реальности. Время Другого и мое время не происходят одновременно. Интерсубъективное время или, следуя определению Левинаса, подлинное время, представляет собой эффект или событие разъединенного соединения двух различных темпоральностей: время Другого разрывающее мое время. Однако время Другого и мое время являются всего лишь выражениями для определения понятия темпоральности, время не является в полном смысле моим, или временем Другого. Это некое странное соединение, не интегративное введение времени Другого в мое. В этом одновременно присутствующем и разрыве и не интегративном соединении Левинас видит подлинное время - интерсубъективное.

Если феноменология времени Гуссерля приводит к принципу синхронизации, то Левинас стремится к диахронии, где изначальная инаковость не схватываема памятью. Ретенциально-протенциальная концепция времени Гуссерля приводит к тому, что субъект оказывается лишенным таких понятий как надежда, спасение, прощение, которые могут быть сформированы только благодаря присутствию другого человека. Главная особенность понимания времени Левинасом состоит в том, чтобы найти возможности этического изменения человека, которое может состояться только благодаря фигуре другого человека - этическая интерсубъективная темпоральность.