Задачи
Исследуйте, какие из следующих выводов являются гипотетическими и какие выводами по аналогии; в случае гипотетических выводов определите логический тип гипотезы:
1) «Если два небесных тела сталкиваются в пространстве, то бо?льшая их часть, несомненно, расплавляется. Но представляется столь же достоверным и то, что во многих случаях во все стороны разлетается масса осколков, среди которых многие подвергаются не бо?льшим повреждениям, чем обломки скал при обвале или же при взрывании скал порохом. Если бы наша земля в её настоящем состоянии, с её растительным покровом, столкнулась с небесным телом, равным ей по величине, то в пространстве рассеялось бы, без сомнения, много осколков, несущих на себе семена, живые растения и животных. Так как, без сомнения, уже с незапамятных времён существуют звёздные миры, являющиеся носителями жизни, то мы должны считать в высшей степени вероятным, что существует бесконечно много метеоритов, которые странствуют в пространстве, неся на себе семена. Если бы на земле не существовало никакой жизни, то такой метеорит, упавши на землю, мог бы явиться источником жизни на ней».
2) «Человек назван древними малым миром, — и нет спора, что название это уместно, ибо как человек составлен из земли, воды, воздуха и огня, так и тело земли. Если в человеке есть кости, служащие ему опорой, и покровы из мяса — в мире есть скалы, опоры земли; если в человеке есть кровяное озеро, — там, где лёгкое растёт и убывает при дыхании, — у тела земли есть свой океан, который также растёт и убывает каждые 6 часов, при дыхании мира; если от названного кровяного озера берут начало жилы, которые, ветвясь, расходятся по человеческому телу, то точно так же и океан наполняет тело земли бесконечными водными жилами. В теле земли отсутствуют сухожилия, которых нет потому, что сухожилия созданы ради движения, а так как мир находится в постоянном равновесии, то движения здесь не бывает, и так как не бывает движения, то и сухожилия не нужны. Но во всём прочем они весьма сходны»1.
3) Один слой жидкости не может скользить по другому слою без того, чтобы на поверхности, разделяющей эти слои, не образовались волны. Мы отлично знакомы с этим явлением при образовании волн на поверхности воды при ветре. Математик легко может доказать, что период колебания маятника меняется пропорционально квадратному корню из его длины. Доказательство вовсе не зависит от полного решения задачи о периоде колебания маятника какой-либо определённой длины, так что, если бы этого решения мы не знали вовсе, всё-таки мы были бы уверены в правильности соотношения между длиной и временем колебаний различных маятников. Если данный маятник завершает своё колебание в определённый период времени, то мы знаем наверное, что подобный же маятник, в четыре раза более длинный, требует для своего колебания в два раза больше времени.
Волнообразное движение на поверхности, разделяющей две жидкости различной плотности, представляет собою задачу как раз такого же типа, и если результаты известны для одной пары жидкостей, их можно надёжно предсказать и для другой пары. Именно, океанские волны, образованные ветром, можно считать изученными и хорошо известными.
Мелкие «барашки», которые мы часто видим на небе, доказывают приложимость теории морских волн к воздушным течениям. При этом влага атмосферы сгущается в облаках на гребнях воздушных волн, а во впадинах волн влага снова переходит в пар. Таким образом, получается пестрящая смена узких облачков, которые прозвали барашками. Эти барашки не могут быть видны в небе в штормовую погоду, так как их присутствие доказывает, что один слой воздуха скользит по другому лишь со сравнительно умеренной скоростью. Расстояние между гребнями последовательных волн, выраженное в линейной мере, должно быть очень значительно, но всё-таки мы должны считать эти барашки простой рябью, образованной в зависимости от малой относительной скорости обоих слоев. Делая правдоподобное допущение о плотностях обоих слоёв воздуха и об их относительной скорости, можно показать, что морские волны в десять ярдов длины соответствуют воздушным волнам с длиной более чем в двадцать миль. Волна такой длины должна покрыть весь небосклон и может иметь период, равный получасу. Ясно, что барашки исчезают при штормовой погоде, так как мы находимся тогда слишком близко к гребням волн, чтобы наблюдать их правильную смену и видеть раздельность облачных форм1.
4) Для объяснения процесса образования органических форм Дарвин обратился к наблюдениям над процессом изменения этих форм под влиянием сознательной воли человека. «Это сопоставление было до того смело, что для многих долгое время представлялось непонятным... Между падением тела на земной поверхности и движением планеты по её орбите различие, конечно, не было так глубоко, как различие между процессом, руководимым разумною волей человека, и процессом, являющимся роковым результатом физических факторов, определяющих существование органического мира. А с другой стороны, где же было искать ключа к объяснению, как не в тех единственных примерах превращения органических форм, которые нам достоверно известны? Необходимо было прежде узнать, как действовал человек в таких случаях, в которых он являлся, так сказать, творцом новых форм, а затем искать аналогию для творчества природы.
Перебирая все средства, которыми человек оказывает своё влияние на органические формы, мы можем подвести их под три общие категории. Эти категории: 1) непосредственное воздействие через влияние внешних факторов, 2) скрещивание и 3) отбор. Из этих трёх путей только первые два исключительно обращали на себя внимание мыслителей и учёных, пытавшихся найти естественное объяснение для происхождения органических форм в природном состоянии. Это казалось тем более очевидным, что только эти процессы совершаются одинаково как при участии, так и без участия человека. Но именно они и не давали искомого объяснения, не разъясняли самой загадочной стороны явления, поражающей всякого, даже поверхностного наблюдателя природы, — её целесообразности, сквозящей в целом и в частностях организации каждого живого существа. Третий путь, в котором главным фактором является сознательная деятельность человека, был упущен из виду всеми предшествовавшими учёными...
Подводя итоги результатам, достигнутым человеком в направлении улучшения искусственных пород животных и растений, Дарвин признал за отбором самую выдающуюся роль на основании следующих соображений. Путём непосредственного воздействия внешними факторами и путём скрещивания человек, конечно, может вызывать изменения формы, но эти изменения не глубоки, ограничены, не прочны, мало подчиняются его воле, в смысле предвидения получаемого результата, и в действительности не играли такой роли в образовании известных пород, какая принадлежит отбору. Только путём отбора человек подвигался в определённом желаемом направлении, причём изменения развивались постепенно, а не случайными резкими скачками, — словом, только путём отбора получались произведения, отмеченные ясными следами идеи и требований человека, носящие тот отпечаток целесообразности, который, в ином только направлении, поражает нас и в произведениях природы... Человек как бы лепит, черта за чертой, желаемую форму, но не сам, а лишь пользуется присущею ей, так сказать, самопроизвольною пластичностью. Природа доставляет ему богатый готовый материал; человек только берёт из этого готового материала то, что соответствует его целям, устраняя то, что им не соответствует, и таким только косвенным, посредственным путём налагает на организм печать своей мысли, своей воли. Следовательно, результат достигается не сразу, а в два приёма, двумя совершенно независимыми процессами. Того же будет искать Дарвин и в природе...
Но что же аналогическое сложному процессу отбора может представить нам природа? Первая половина процесса — доставление материала — и в процессе отбора принадлежит природе, осуществляется без участия человека; значит, в первой своей стадии оба процесса тождественны. Весь вопрос в том: что поставим мы на место совершенствующего этот материал воздействия человека? Что будет налагать на этот, и здесь и там, безразличный материал печать целесообразности?
...Во-первых... процесс отбора, задолго до его применения в его современной сознательной форме, человек осуществлял совершенно безотчётно и, следовательно, по отношению к получившемуся результату являлся таким же бессознательным деятелем, как и другие факторы природы. Но, допустив в деятельности человека рядом с сознательным и бессознательный отбор, мы тем вынуждены допустить возможность такого же бессознательного отбора, в ещё более широких размерах, и в бессознательной природе. Во-вторых, отметим, что результаты, осуществляемые искусственным отбором, носят отпечаток полезности лишь с точки зрения человека, результаты же аналогического естественного процесса носят отпечаток исключительной полезности для обладающего данною особенностью организма. Наконец, в-третьих, обратим внимание на то, что, в самой своей широкой форме, процесс отбора сводится не столько на выделение и охранение неделимых, обладающих избранной особенностью, сколько на истребление неделимых, ею не обладающих. Подставив все эти три условия в общее понятие об отборе, мы получаем представление о процессе, который может вполне соответствовать ему в природе. Это будет процесс, в котором роковым, механическим образом все организмы, не обладающие полезными для них самих особенностями или обладающие ими в меньшей степени, чем другие, будут обречены на истребление. Такой процесс, по своим результатам, должен быть признан вполне аналогичным отбору»1.
5) «Когда мы наблюдаем, что одно тело действует на другое на расстоянии, то, прежде чем принять, что это — действие прямое и непосредственное, мы обыкновенно исследуем, нет ли между телами какой-либо материальной связи; и если находим, что тела соединены нитями, стержнями или каким-либо механизмом, способным дать нам отчёт в наблюдаемых действиях одного тела на другое, мы предпочитаем скорее объяснить действия при помощи этих промежуточных звеньев, нежели допустить понятие о прямом действии на расстоянии.
Так, когда мы, дёргая за проволоку, заставляем звонить колокольчик, то последовательные части проволоки сначала натягиваются, а затем приходят в движение, пока, наконец, звонок не зазвонит на расстоянии посредством процесса, в котором принимали участие все промежуточные частицы проволоки одна за другой. Мы можем заставить колокольчик звонить на расстоянии и иначе, например, нагнетая воздух в длинную трубку, на другом конце которой находится цилиндр с поршнем, движение которого передаётся звонку. Мы можем также пользоваться проволокой, но, вместо того чтобы дёргать её, можем соединить её на одном конце с электрической батареей, а на другом — с электромагнитом и, таким образом, заставим колокольчик звонить посредством электричества.
Здесь мы указали три различных способа приводить звонок в движение. Но во всех этих способах есть то общее, что между звонящим лицом и звонком находится непрерывная соединительная линия и что в каждой точке этой линии совершается некоторый физический процесс, посредством которого действие передаётся с одного конца линии на другой. Процесс передачи — не мгновенный, а постепенный; так что, после того как на одном конце соединительной линии дан импульс, проходит некоторый промежуток времени, в течение которого этот импульс совершает свой путь, пока не достигнет другого конца.
Ясно, следовательно, что в некоторых случаях действие между телами на расстоянии можно объяснить себе тем, что в ряду тел, занимающих промежуточное пространство, совершается ряд действий между каждыми двумя смежными телами ряда; и сторонники действия посредствующей среды спрашивают: не разумнее ли в тех случаях, когда никаких посредствующих агентов мы не замечаем, — не разумнее ли будет, говорят они, допустить в этих случаях существование среды, которую указать пока мы не можем, нежели утверждать, что тело может действовать там, где его нет.
Кому свойства воздуха незнакомы, тому передача силы посредством этой невидимой среды будет казаться столь же непонятной, как и всякий другой пример действия на расстоянии, и однако в этом случае мы можем объяснить весь процесс и определить скорость, с которой действие передаётся от одного участка среды до другого.
Почему же не можем мы допустить, что знакомый нам способ сообщения движения посредством толчка и тяги нашими руками является типом и наглядным примером всякого действия между телами, даже в тех случаях, когда мы не можем заметить между телами ничего такого, что видимо принимало бы участие в этом действии»1.