"Обнаженное" право.
"Обнаженное" право.
Война в Чечне потрясла Россию, сбросила с общества жалкий "маскарадный костюм", разом раскрыла, "кто есть кто" и "что есть что".
В результате войны в Чечне в обнаженном, во многом неприглядном виде предстала перед всем миром российская юридическая система. Она не только оказалась немощной, неспособной реализовать свое исконно правовое предназначение — предотвратить или хотя бы должным образом отреагировать на массовые нарушения прав человека, произвол власти и отдельных лиц. Российская юридическая система вообще оказалась другой — не той, какой ока выглядит по общим декларациям, когда Россия объявляется демократическим и правовым государством, в котором, по Конституции, "человек, его права и свободы являются высшей ценностью".
Уже сам по себе тот факт, что действующая российская Конституция и федеральные законы позволили принять решения о вводе войск в Чечню и о начале на ее территории боевых действий на основании президентских указов и правительственных постановлений, — свидетельство того, что существующий в России правопорядок еще далек от права современного гражданского общества.
Не меняет оценку действующего в российском обществе правопорядка и то обстоятельство, что в данном случае, как утверждает ряд специалистов, существует законодательный пробел: основания и порядок использования вооруженных сил внутри страны действительно не получили до сих пор достаточно полной законодательной регламентации.
Но, во-первых, если и есть в данном случае законодательный пробел, то он затрагивает именно основания и порядок использования войск, ибо сам принцип — недопустимость использования вооруженных сил без особого разрешения закона — вытекает из строго разрешительного характера регулирования деятельности государственных органов и должностных лиц: они вправе совершать только такие действия, которые прямо предусмотрены законом. Во-вторых, за три года конституционного кризиса в Чечне, предшествующих началу военных действий, соответствующие законодательные проблемы (в том числе об определении самого понятия "вооруженный мятеж" и о характере применяемых этом случае санкций), а также юридическая констатация соответствующих действий в правосудном порядке могли получить полную и конкретизированную и к тому же многократную реализацию. И наконец, в-третьих, в любом случае при отсутствии достаточных узаконений решающее значение приобретают природа и суть действующей юридической системы — те главные правовые идеи, которые лежат в ее основе, являются ее стержнем, определяющим звеном, влияющим на все стороны, грани правовой материи.
Последний из указанных пунктов является наиболее существенным для понимания особенностей юридической системы современной России.
Если бы в нынешней России возобладали начала гуманистического права, отвечающего требованиям современного гражданского общества, то проблема была бы предельно ясной: все вопросы, связанные с использованием вооруженных сил внутри страны, должны решаться исходя из того, что "человек, его права и свободы являются высшей ценностью" (ст.2) и что права и свободы человека "определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти..." (ст. 18). Добавим сюда и то, что по Конституции вопросы войны и мира относятся к ведению Федерального Собрания, его верхней палаты — Совета Федерации.
Увы, при обсуждении правовых вопросов, связанных с войной в Чечне, в официальных инстанциях доминирующее значение приобрел иной подход. И вовсе не такой уж "академической", оторванной от жизненных реалий была в свое время тревога в связи с тем, что положения о правах человека отодвигаются в конституционном тексте на более отдаленные позиции, а на первое место, как и в советских конституциях, возвращаются общие, декларативные положения. Ибо эти общие, декларативные положения в основном посвящены государству, его чертам и характеристикам в том числе и тому, что "Российская Федерация обеспечивает целостность и неприкосновенность своей территории" (ст.4).
Эта конституционная запись ("обеспечение целостности территории") и стала центральной при решении вопроса о конституционности ввода регулярных вооруженных сил на территорию Чечни и развертывания там широкомасштабных военных действий с использованием тяжелой техники — фронтовой и вертолетной авиации, тяжелой артиллерии, бронетанковых войск.
В этой связи и вся официальная правовая оценка чеченских событий, в том числе правовых актов, создавших юридическую предпосылку для использования с целью "наведения конституционного порядка" регулярных вооруженных сил, оказалась сориентированной не на права человека, а на категории государственности[165].
А если это так, если первостепенное значение в конституционно-правовой материи придается категориям государственности, то, следовательно, — и "все другое" в области государственно-правовой действительности начинает возвращаться на круги своя — к тем критериям и ценностям, которые являются выражением коммунистической доктрины в праве: ко всесильному государству, порядку и дисциплине как высшему правовому идеалу, допустимости насилия во имя этих ценностей и идеалов (теперь уже относящихся к государству, а не к человеку, его правам и свободам).