1. От психологии к метафизике

Современный интеллектуал признает, что символы мифов несут в себе психологический смысл. В частности, после исследований психоаналитиков почти ни у кого не вызывает сомнений тот факт, что мифы и сновидения имеют одну и ту же природу и что сновидения отражают психические процессы. Зигмунд Фрейд, Карл Густав Юнг, Вильгельм Штекель, Отто Ранк, Карл Абрахам, Геза Рохейм и многие другие на протяжении нескольких последних десятилетий получили убедительные доказательства и неопровержимые факты, способствующие истолкованию сновидений и мифов; и, несмотря на то что эти ученые иногда расходятся во мнениях, они единодушно признают основополагающие принципы, которые объединяют это направление исследований. После того как они доказали, что принципы и логика волшебных сказок и мифов коррелируют с логикой сновидений, химеры архаического человека, которые давным-давно подверглись дискредитации, снова властно заявили о себе как о первооснове современного сознания.

В соответствии с этими представлениями, похоже, что волшебные сказки, которые описывают жизнь легендарных героев, могущество божественных сил природы, духов смерти и тотемы предков данного рода, представляют собой символическое выражение бессознательных желаний, страхов и конфликтов, лежащих в основе сознательных моделей человеческого поведения. Иными словами, мифология – это психология, которую принимают за биографию, историю и космологию. Современный психолог может восстановить, к чему эти символы исходно относились (восстановить их исходные денотаты. – Примеч. пер.) и таким образом спасти для современного мира богатые и выразительные свидетельства величайших глубин человеческой души. Таинственные процессы духовной жизни homo sapiens – западного и восточного, первобытного и цивилизованного, современного и архаичного – высвечиваются здесь, как на рентгене. Нам теперь открыто все. Осталось лишь прочесть историю, осмыслить повторяющиеся шаблоны и вариации сюжета, и так прийти к пониманию глубинных сил, сформировавших главные линии человеческой судьбы, которые по-прежнему продолжают влиять на всю нашу личную и общественную жизнь.

Но если мы попытаемся осмыслить всю информацию, которую содержат эти бесценные источники, нам придется признать, что мифы и сновидения не идентичны. Их образы берут начало из одного источника – бессознательного нагромождения фантазий, они говорят на одном и том же языке, но мифы – это не просто сны разума. Напротив, их правила построения контролируются сознанием. Их роль состоит в том, чтобы образно передать традиционную мудрость. Это наблюдалось уже во времена так называемой первобытной мифологии. И шаман, вещающий в состоянии транса, и владеющий тайнами магии колдун в теле антилопы познали и мудрость этого мира, и мастерство строить повествование по аналогии. Метафоры, которыми они жили и на языке которых общались, были плодом глубоких раздумий, поисков и дискуссий на протяжении столетий и тысячелетий; более того, от них зависели и стиль мышления, и повседневная жизнь разных сообществ. В соответствии с ними формировались культурные шаблоны. С их помощью обучали молодежь, а люди старшего возраста обретали мудрость, изучая, проживая и осознавая эффективные формы инициации, которые в этих метафорах заключались. Благодаря им выявлялись и приводились в движение все энергетические источники человеческой психики. Они связывали сферу бессознательного с практической деятельностью – это происходило не иррационально, по законам невротической проекции, напротив, все происходило таким образом, чтобы зрелое и отрезвляющее, практическое отношение к реальному миру могло жестко контролировать мир детских желаний и страхов. И если это происходило даже в сравнительно простых народных мифах (в системах мифов и ритуалов, в которых черпали силы первобытные племена охотников и рыболовов), то что уж говорить о таких воистину космических метафорах, которые нашли свое выражение в великих эпосах Гомера и «Божественной комедии» Данте, в Книге Бытия и вечных храмах Востока? Вплоть до последних десятилетий люди черпали в них силы для жизни и находили источник философского вдохновения, поэзии и искусства. К этому символическому наследию обращались такие непревзойденные вдохновенные мастера, как Лао Цзы, Будда, Зороастр, Христос или Магомет, считая их кладезем нравственной мудрости и источнику метафизического образования, поэтому мы вынуждены согласиться с тем, что перед нами – торжество сознания, а не сумраки души.

Итак, если нам предстоит осмыслить все традиционные мифологические образы, которые до нас дошли, мы должны понять, что они представляют собой не только симптомы бессознательного (как, безусловно, все человеческие мысли и действия), но также являются целенаправленным выражением вполне определенных духовных принципов, которые остались неизменными на всем протяжении человеческой истории, подобно тому, как неизменными остались и физический облик человека, и строение, и функционирование его психики. Короче говоря, общая для всех мифов мысль заключается в том, что все доступные нашему чувственному восприятию структуры мира – все вещи и существа в нем – результат воздействия некой вездесущей силы, которая их породила, которая их питает, и поддерживает, и наполняет, пока они пребывают в материальном мире, и в которую они должны вернуться, чтобы раствориться в ней. Эта сила известна науке как энергия, меланезийцы называют ее мана, индейцы племени сиу – ваконда, у индусов она носит имя шакти, а у христиан как могущество Господне (благодать. – Примеч. пер.). Ее проявление в психике психоаналитиками определяется как либидо.[358] А в космосе она проявляется как структура и всеобщий поток самого универсума.

Постижение источника этого неопределенного, но при этом вездесущего субстрата бытия искажается нашими органами восприятия. Формы чувственного восприятия и категории человеческого разума,[359] будучи сами проявлением этой силы,[360] помещают наш разум в такие жесткие рамки, что обычный способ мышления и восприятия не позволяет не только видеть, но даже вообразить ее многокрасочность, быстротечность, бесконечное разнообразие и невероятное богатство. Функция ритуала и мифа заключается в том, чтобы сделать возможным, а затем и все более простым столь резкий переход из одного мира в другой – посредством аналогии. Формы и понятия, доступные разуму и чувствам, представлены и упорядочены в мифах и ритуалах таким образом, чтобы намеками подготовить к восприятию истины или же открытое пространство нового мира. Далее, когда условия для медитации заданы, человек остается в одиночестве. Миф – это предпоследний шаг, последний же есть откровение – пустота или бытие по ту сторону категорий[361] – небытие, в которое разум должен сам погрузиться и в нем раствориться. Следовательно, и Бог и боги представляют собой лишь средства, сами принадлежащие миру форм и имен, но они красноречиво свидетельствуют о существовании высшего мира и в конце концов приводят к нему. Это символы, которые должны привести ум в движение, пробудить его и провести дальше, в мир, в котором им самим уже нет места.

Признание, что личность любого божества, которому поклоняются, вторична, свойственно многим мировым традициям. Но в христианстве, в исламе, в иудаизме личность божества представляется в учении как финальная – и поэтому представителям общин достаточно трудно осознать, каким образом можно выйти за пределы собственного восприятия антропоморфного представления о божественном. В результате, с одной стороны, представления об этих символах божества стали запутанными, с другой стороны, это привело к беспрецедентному в истории мировых религий фанатизму. Более подробное обсуждение этого феномена представлено в работе Зигмунда Фрейда «Моисей и монотеизм».[362]

Небеса и ад, золотой век и Олимп, – эти и все другие сферы пребывания божественного интерпретируются в психоанализе в качестве символов бессознательного. Таким образом, в качестве ключа к современным системам психологической интерпретации можно рассматривать следующее тождество: метафизическая реальность = бессознательное. И для того, чтобы иначе открыть эту дверь таким ключом, необходимо прочесть это тождество в обратном порядке: бессознательное = метафизическая реальность. Иисус возглашал: «Ибо вот, смотрите, Царствие Божие внутри вас».[363] Безусловно, в утрате сверхсознания и впадении в состояние бессознательности и заключен смысл библейского грехопадения. Сужение сознания, из-за которого мы видим универсальную силу лишь в форме ее феноменологического проявления, низвергает сверхсознание в область бессознательного, но именно в это мгновение, именно так происходит сотворение мира. Спастись и искупить свои грехи – значит вернуться к сверхсознанию и растворить в нем окружающий мир. Вот великая тема и формула космогонического цикла, где мифический образ мира проявляет себя и затем вновь уходит из поля нашего восприятия. Точно так же рождение, жизнь и смерть индивида можно рассматривать как погружение в бессознательное и возвращение из него. Герой – это человек, который еще при жизни знает и воплощает в себе зов сверхсознания, который никем в сотворенном мире более не осознается. Приключение героя описывает тот момент в его жизни, когда он достигает просветления – кульминационный момент, когда он, еще будучи жив, обнаруживает и открывает дорогу к свету – по ту сторону темных стен нашего бренного существования.

Таким образом, космические символы предстают перед нами в форме сложного для восприятия и осмысления возвышенного парадокса. Царство Божие «внутри вас», но оно также и вовне, но Бог есть лишь удобный способ пробудить спящую принцессу – нашу душу. Жизнь – это ее сон, смерть – это ее пробуждение. Герой, который сам пробуждает свою душу, сам себя растворяет в небытии. Бог, пробуждающий душу к жизни, – это его собственная смерть.

Пожалуй, наиболее выразительный из всех возможных символов этой тайны – это распятие бога, принесение бога в жертву «себе самому».[364] Если прочесть это утверждение только в одном направлении, то смысл этого символа состоит в переходе феноменального героя в область сверхсознания: тело, наделенное пятью чувствами – как принц Пяти Оружий, пятикратно плененный великаном – пятикратно отмечено (пригвожденные руки и ноги, голова, увенчанная терновым венцом[365]) и распято на кресте познания жизни и смерти. Но при этом Бог добровольно нисходит в мир людей и переносит физические страдания. Бог проживает человеческую жизнь, и человек освобождает Бога в себе самом, в средоточии распятия «единства противоположностей»,[366] на пороге двери, распахнутой в мир света, через которую Бог низошел, а Человек вознесся ввысь – каждый питая собою другого.[367]

Современный исследователь, конечно, может по-своему интерпретировать эти символы, например, как симптом невежества других людей, то есть как знак его собственного невежества, или приравнивая метафизику к психологии, или наоборот. В рамках традиционного подхода их можно рассматривать в обоих смыслах. Но они, бесспорно, являются несущими глубокий смысл метафорами судьбы человека, его надежды и веры, и его темной тайны.