7. Герой как святой

Прежде чем мы перейдем к последнему эпизоду жизни, нам остается рассмотреть еще один тип героя: святого или аскета, удалившегося от мира.

Очистив свой разум, сурово ограничивая себя во всем, отказавшись от предметов чувственного удовлетворения, отказавшись от звуков и всего остального, отринув и любовь, и ненависть, пребывая в одиночестве, питаясь скудно, контролируя речь, тело и мысли, вседа пребывая в состоянии медитации и сосредоточенности, культивируя освобождение от чувств, отвернувшись от высокомерия и стремления к власти, гордости и похоти, гнева и стремления обладать чем-то, с покоем в сердце и освободившись от собственного Я – человек становится достоин единения с Непостижимым.[457]

Похоже на сюжет воссоединения с отцом, но скорее в его скрытых, а не явных аспектах: свершение шага, от которого отрекся Бодхисаттва, обретая форму, из которой нет пути назад. Цель не в парадоксальном двойственном видении мира, а в единении с Невидимым. Эго уничтожено. Как сухой лист на дереве, подхваченный ветром, тело продолжает передвигаться по земле, а душа уже растворилась в океане блаженства.

После того, как Фома Аквинский пережил мистический опыт во время служения мессы в Неаполе, он отложил перо и чернила и поручил другому человеку закончить последние главы своей «Суммы теологии». «Дни моего писательства закончились, – заявил он, – ибо такое было открыто мне, что все, что я написал и чему учил, представилось мне никчемным, поэтому уповаю я на Бога моего в том, что, равно как пришел конец моему учению, так и жизни моей наступит конец». Вскоре после этого, на сорок девятом году жизни, он умер.

Будучи по ту сторону жизни, эти герои оказываются по ту сторону мифа. Им уже незачем обращаться к мифу, так и мифу уже нечего сказать о них. Легенды о них существуют, но неизбежно представляют в искаженном виде и всю их набожность, и уроки, которые можно извлечь из их жизни; это описания на грани пошлой банальности. Эти герои вышли из царства форм, куда ведет нисходящий путь инкарнации и где остается Бодхисаттва – из царства видимого профиля Макропрозопа, Великого Лика. Когда сокрытое обнаруживается, оказывается, что миф – это предпоследнее, а безмолвие – последнее слово. В тот момент, когда душа уходит в сокрытое, дальше – тишина.

Царь Эдип узнал, что женщина, которую он взял в жены, – его мать, что человек, которого он убил, – его отец; он ослепил себя и в раскаянии бродил по земле. Фрейдисты утверждают, что каждый из нас убивает своего отца и берет в жены свою мать, всегда – но это происходит бессознательно: иносказательные символические пути осуществления этого действия и рационализации последующего вынужденного действия определяют наши биографии и общие пути цивилизации. Если бы чувствам было дано проникнуть в реальный смысл наших земных поступков и мыслей, мы бы познали то, что познал Эдип: мы внезапно обрушиваем жестокое насилие на собственную плоть. В этом суть легенды о Папе Римском, Григории Великом, рожденном от инцеста и жившем в инцесте. В ужасе он бежит на скалу в море и там раскаивается в самой своей жизни.

Дерево теперь превратилось в распятие: Белый Юноша, вкушающий молоко, становится Распятым, глотающим желчь. Разрушение приходит в былое царство весны. Однако за этим порогом, – ибо крест это сам путь (солнечная дверь), а не конец пути, – лежит блаженство в Боге.

Ил. 75. Эдип ослепляет себя (деталь, барельеф). Древний Рим, Италия, II–III вв. н. э.

Он отметил меня своей печатью, чтобы я не предпочла иной любви, кроме любви к Нему.

Зима минула; горлица поет; расцвели виноградники.

Господь Иисус Христос обручил меня Своим кольцом, и как Свою невесту короновал меня венцом. Платье, в которое облачил меня Господь, – это золотом расшитое платье великолепия, а ожерелье, которым он меня украсил, – бесценно.[458]