Глава IV Ключи

Путешествие героя

Герой мифа, покинув свой родной дом – хижину или замок, хитростью или колдовством заманивается, переносится или по собственной воле отправляется на поиски приключений. Там он встречается с призраком, который стережет порог. Герой может одолеть эту силу или расположить ее к себе и живым войти в царство тьмы (это может быть битва с братом, битва с драконом, подношение, заклинание) либо может быть убит своим противником и пасть замертво (подвергнуться расчленению, распятью). Преодолев порог, герой странствует в мире незнакомых ему сил, с которыми ощущает удивительную общность, одни из них угрожают ему (и устраивают испытания), другие волшебным образом помогают. Когда мифологическое путешествие приводит героя к абсолютному упадку, ему предстоит решающее испытание, и он завоевывает свою награду. Его победа может быть символически представлена как брачный союз с матерью-богиней мира (священный брак), как его признание отцом-создателем (примирение с отцом), или как обожествление героя (апофеоз), или же – если потусторонние силы остаются враждебными – миф повествует о похищении драгоценного дара, за которым он пришел (невесты, огня), в сущности, происходит сдвиг рамок сознания, и тем самым пределов бытия (просветление, преображение, освобождение). Путь пройден, и теперь нужно вернуться. Если трансцендентные силы благословили героя, тогда он отправляется в обратный путь под их защитой (посланник), если же этого не произошло, то он бежит, а за ним гонятся по пятам (и он претерпевает превращения или преодолевает препятствия). У порога, ведущего обратно, трансцендентные силы должны остаться позади, герой выходит из царства страха (возвращение, воскрешение). Драгоценный дар, который он приносит с собой, возрождает мир (эликсир).

Какими только деталями ни обрастает эта простая мифологическая схема! Во многих легендах выделяются и развиваются один или два типичных элемента полного цикла приключений героя (испытание, побег, похищение невесты), в то время как другие выстраивают в один ряд несколько независимых циклов (как в «Одиссее»). В повествовании могут совмещаться несколько разных типов персонажей и эпизодов или какой-то один момент может повторяться и воспроизводиться в разных вариантах.

Общие схемы мифов и сказок могут подвергаться различным изменениям и искажениям. Архаичные черты, как правило, или исчезают, или стираются. Заимствования переосмысливаются в соответствии с местными условиями или верованиями, и таким образом редуцируются. Кроме того, поскольку сюжеты бесчисленное количество раз пересказываются из поколения в поколение, они неизбежно претерпевают случайные или намеренные искажения. Чтобы объяснить смысл таких элементов, утративших смысл в силу тех или иных обстоятельств, слушателям предлагаются более поздние толкования, нередко весьма изобретательные.[353]

В эскимосской легенде о попавшем в чрево кита Вороне, эпизод о палочках для разведения огня подвергся искажению и последующей рационализации. Архетип героя, очутившегося в чреве кита, широко известен. Обычно его основная задача заключается в том, чтобы развести огонь с помощью этих палочек внутри чудовища и таким образом погубить его и выйти на волю. Разведение огня в этом случае символизирует половой акт. Две палочки: палочка – гнездо и палочка – веретено – соответственно символизируют женское и мужское начала; пламя – это рождение новой жизни. Герой, разжигающий огонь внутри кита, символизирует священный брак.

Но в нашей эскимосской легенде эта история о разведении огня претерпела изменения. Женское начало было воплощено в образе красивой девушки, которую Ворон встретил в огромной комнате внутри чудовища; между тем слияние мужского и женского начал отдельно символизировалось капающим из трубы в горящую лампу маслом. Вкушение Вороном этого масла и символизировало его участие в акте. Вызванный этим катаклизм представляет типичный перелом в момент упадка, конец старой эры и начало новой. Последующее освобождение Ворона символизирует чудо возрождения. Таким образом, поскольку изначальная роль палочек для разведения огня уже теряла смысл, для того, чтобы найти им место в сюжете, был придуман неплохой и занимательный эпилог. Оставив палочки для разведения огня в брюхе кита, Ворон смог преподнести их находку как дурной знак и этим отпугнул людей, а сам вволю попировал «на китовых поминках». Этот эпилог пример прекрасной поздней переработки сюжета. Здесь подчеркивается хитрость героя, но это не имеет отношения к тому, как строилось исходное повествование.

На более поздних стадиях развития мифов ключевые образы часто теряются во вторичных переработках сюжета, как иголки в стоге сена; ибо, когда цивилизация перешла от мифологических представлений к более реалистичным, старые образы уже не так остро воспринимались или вызывали неприятие. В Греции эпохи эллинизма и в Римской империи древние боги были низведены до ранга простых покровителей, домашних животных или литературных героев. Непонятные, доставшиеся по наследству темы, например тема Минотавра – темного и ужасного воплощения ночного древнеегипетско-критского образа божественного царя и воплощения бога солнца, – подверглись рационализации и были переосмыслены так, чтобы удовлетворять целям того времени. Гора Олимп погрузилась в мелочные скандалы и любовные интрижки, а матери-богини превратились в истеричных нимф. Мифы стали похожи на фантастические любовные романы. Так произошло и в Китае, где моральные постулаты конфуцианства почти полностью лишили древние мифологические образы их изначального величия; а сегодняшняя официальная мифология представляет собой собрание историй о сыновьях и дочерях провинциальных чиновников, которые за то или иное услужение своей общине были возвышены почти до божественного состояния в глазах своих благодарных подопечных. И в современном прогрессивном христианстве Христос, Воплощение Логоса и Спаситель Мира, – это в первую очередь историческое лицо, безобидный, провинциальный мудрец из полувосточного прошлого, который проповедовал милосердную доктрину «относись к другим так, как хотел бы, чтоб они относились к тебе», но, несмотря на это, его все равно казнили как преступника. Обстоятельства его смерти – это прекрасный урок цельности личности и духовной силы.

Если поэзия мифа интерпретируется как биография, история или наука, это ее убивает. Живые образы превращаются в смутные факты далекого прошлого или божественного Бытия. Кроме того, несложно продемонстрировать, что уравнивать миф с наукой и историей – это абсурд. Когда цивилизация начинает так переосмысливать свою мифологию, она становится безжизненной, храмы становятся музеями, миф и цивилизация оказываются отрезаны друг от друга. Именно такое несчастье постигло и Библию, и в значительной мере все христианское вероучение. Чтобы вдохнуть жизнь в древние образы, нужно не искать параллели с сегодняшней действительностью, а искать в прошлом источники вдохновения. Когда они найдены, обширные пространства иконографии, которая, казалось, была давно мертва, снова открывают для нас свои вечные общечеловеческие ценности.

Например, в пасхальную субботу в католической церкви, после освящения нового огня, пасхальной свечи и чтения проповеди, священник надевает пурпурную ризу, и процессия, состоящая из священнослужителей, с канделябрами и горящей освященной свечой, направляется к крестильной купели; в это время поют вот эти стихи из Псалмов: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже! Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь пред лице Божие! Слезы мои были для меня хлебом день и ночь, когда говорили мне всякий день: “Где Бог твой?”»[354]

Подойдя к порогу баптистерия, священник останавливается, чтобы вознести молитву, затем входит внутрь и благословляет воду купели: «Чтобы небесный отпрыск, зачатый освящением, мог явиться из чистого лона божественной купели, возродить новые создания и чтобы все, независимо от их телесного пола или их возраста, обрели начало от милости, от их духовной матери». Он касается воды рукой и молится, чтобы она очистилась от зла Сатаны; крестит воду; набирает воду своей рукой и «орошает» все четыре стороны света; крестообразно трижды дует на воду; затем погружает в воду пасхальную свечу и нараспев произносит: «Да снизойдет сила Святого Духа на всю воду этой купели». Вынув свечу из воды, он снова окунает ее глубже и громче повторяет: «Да снизойдет сила Святого Духа на всю воду этой купели». Затем снова поднимает свечу и в третий раз погружает ее в воду, на этот раз до самого дна, и еще громче повторяет: «Да снизойдет сила Святого Духа на всю воду этой купели». Затем, трижды подув на воду, он продолжает: «И сделает всю эту воду плодородной для возрождения». Затем он достает свечу из воды и после нескольких заключающих молитв служки, помогающие ему, окропляют людей освященной водой.[355]

Ил. 54. Источник Жизни (масло, дерево). Фландрия, 1520 г.

Символизирующая женское начало вода, духовно оплодотворенная огнем Святого Духа, представляющим мужское начало, – это вода преображения, известная во всех мифах. Этот обряд – вариант символического священного брака, где жизнь мира и человека зарождается и возрождается, это таинство, которое символизирует индуистский лингам. Войти в эту купель означает вступить в царство мифа; погрузиться в воду – значит пересечь порог, погрузившись в море ночи. Символически младенец совершает свое путешествие, когда вода льется ему на голову; священник – проводник, помощники – крестные родители. Цель путешествия – новое рождение от этих родителей, обретение себя в Вечной Самости, Духе Господнем, в Лоне Милости.[356] Затем младенец возвращается к родителям своего физического тела.

Немногие из нас имеют более-менее внятное представление о смысле обряда крещения, нашего обряда инициации, который вводит нас в лоно Церкви, но его смысл ясно прослеживается в словах Иисуса: «Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия». Никодим говорит Ему: «Как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» Иисус отвечал: «Истинно, истинно говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие».[357]

Общепринятое толкование крещения состоит в том, что оно «смывает первородный грех», с ударением скорее на очищении, чем на возрождении. Это вторичная интерпретация. Здесь если и подразумевается традиционный образ рождения, то умалчивается о предшествующем супружестве. Но необходимо проследить все тончайшие смыслы и намеки мифологических символов, и лишь тогда они откроют нам, каким образом, посредством аналогий, они повествуют о тысячелетних странствиях Души.