О природе, наставлении, поведении философа сообразно Платону

Марсилио Фичино приветствует светлейшего мужа графа

Джованни Франческо Ипполито Гацольти

Я уже давно писал Бернардо Бембо венецианцу довольно длинное письмо о похвале философии, а недавно – нечто на сей предмет Марку Аврелию, светлейшему посланнику. Похоже, мне остается написать о природе, наставлении, поведении философа согласно Платону, чтобы стало яснее, каким путем нам лучше всего отыскать драгоценнейшее сокровище философии, а, отыскав, на каком законном основании обладать им и употреблять его.

Так как «философия» определяется всеми как любовь к мудрости (что выражает само это наименование, введенное Пифагором), мудрость же – созерцание божественного, то, несомненно, цель философии – познание божественного. Это утверждает в седьмой книге «О государстве» наш Платон, где говорит, что истинная философия – это восхождение от того, что преходит, рождается и погибает, к тому, что воистину есть и всегда пребывает в постоянстве[532]. Следовательно, философия имеет столько частей и служебных даров, по скольким ступеням она восходит от низшего к высшему.

Эти ступени одолеваются отчасти природой, отчасти человеческим усердием. Ибо, как сообщает Платон в шестой [книге] «О государстве», любой будущий философ должен быть самой природой предрасположен, во-первых, к легкому и быстрому [усвоению] всех родов наук[533]. Во-вторых, пусть он будет от природы правдив и совершенно чужд всяческой лжи[534]. В-третьих, пусть, презрев все, подверженное тлению, он направляет ум к тому, что пребывает неизменным. Надобно ему также быть великодушным и отважным – ни смерти не страшиться, ни суетной славы не желать. Кроме того, ему некоторым образом надлежит родиться уравновешенным, а те части души, которые обычно влекутся страстями, воспринять от природы укрощенными. Ибо всякий, алчущий мудрости, обращает ум к созерцанию божественного и пренебрегает наслаждениями тела. Далее, философ должен быть свободен духом. Ибо ценить ничтожные вещи – противно и весьма отвратительно для того, кто намеревается созерцать истину. Если же он будет изо всех сил стремиться к истине, воздержности, свободе, то воля его сверх того возлюбит справедливость.

Как видно, ему более всего необходимы острота ума, память и величие духа[535]. Если сии три дара природы, или острота ума, память, великодушие, сочетаются с обучением и подобающим воспитанием, то это произведет мужа совершенной добродетели. Если же ими пренебрегут, это станет причиной величайших злодеяний, говорит Платон[536]. Следовательно, по отношению к этой природе должна быть проявлена величайшая человеческая забота, и тот, кто столь одарен от природы, пусть с самого детства изучает буквы, первоосновы всех наук. Благодаря же игре на кифаре его дух должен сделаться неуравновешенным[537]. Тело следует упражнять гимнастическими играми, чтобы хорошее [физическое] состояние способствовало изучению философии. Между тем, следует внушать ему основоположения наилучших законов. Дух подростка следует так формировать добродетельными назиданиями, чтобы он стал умеренным и умиротворенным. Сие моральное воспитание называют этикой.

Когда же ум, освобожденный посредством вышесказанного от волнения влечений, начнет отрешаться от тела, тогда его [философа] сразу надо обучать математическим наукам, которые имеют отношение к числам, плоским и пространственным фигурам и к их размеренным движениям. Ибо числа, и фигуры, и соотношения движений относятся в большей степени к мышлению, нежели к внешним чувствам; посредством их изучения дух отделяется не только от телесных влечений, но и от чувств, обращаясь к внутреннему размышлению. Оно суть приготовление к смерти (Платон писал в «Федоне», что оно – обязанность философа[538]), посредством которого мы уподобляемся Богу, как узнаем из «Федра» и «Теэтета»[539].

В овладении же указанными науками у платоников [такой] порядок[540]: за арифметикой должна следовать геометрия, за геометрией – стереометрия, потом астрономия, и, наконец, за астрономией – музыка. Ибо числа предшествуют фигурам, а плоские фигуры предшествуют пространственным. Неподвижные же тела первичны по отношению к движущимся. Порядок же и соотношения голосов следуют за движением. Итак, арифметика, которая имеет дело с числами, предшествует; [за ней] следует геометрия, изучающая плоские фигуры, далее идет стереометрия, рассматривающая пространственные [тела]; четвертое место занимает астрономия, которая рассматривает движение пространственных тел, то есть сфер. Последняя – музыка, которая исследует порядок звуков, порождаемых движением.

Когда это усвоено[541], Платон предлагает диалектику, то есть науку о доказательстве истины. Он утверждает[542], что диалектика – не только логика, которая обучает начальным и ничтожнейшим правилам умозаключений, но и высокое искусство подготовленного ума, предназначенное для постижения самой истинной и чистой сущности всех вещей посредством вначале физических, затем метафизических приемов, чтобы быть в состоянии разуметь все и, наконец, чтобы свет разума постиг природу чувств и тел, и были познаны бестелесные формы вещей, кои мы зовем идеями; через них будет узрен сам единый источник всех форм, рождение и свет умов и душ, начало и конец всего (его Платон именует самим Благом).

Сие узрение есть мудрость, любовь к которой совершенно правильно именуется философией. После того, как душа философствующего созерцала первое Благо само по себе, на этом основании он судит о том, что в делах человеческих хорошо, а что плохо; что постыдно, а что добропорядочно; что вредно, а что полезно. По этому примеру он устраивает все дела житейские, отвращая от зла, направляя к добру; и, руководствуясь этим благоразумием, он вершит свои собственные, семейные и государственные дела; учит законам и способам управления. Так возникают законы.

Вот почему Платон в «Тимее» признает философию даром Божьим[543], превосходнее которого нет ничего из того, что дал нам Бог. Ибо ничего лучше не могло даровать человеку само Благо, которое есть Бог, нежели его сколь возможно полное подобие Божественному. Ибо кто усомнится, что Бог есть свободная от тела истина, имеющая обо всем попечение?

Философ же посредством морального наставления и того первоначального образования (о котором мы уже сказали) освобождает душу от телесных влечений и чувств; посредством диалектики достигает истины; посредством гражданской науки промышляет о людях. Из этого следует, что философия – и дар Божий, и подобие [Ему], и удачнейшее подражание. Если кто ей предан, то по причине подобия Богу на земле он является тем же самым, чем Бог на небесах. Ибо философ занимает среднее положение между Богом и людьми – человек для Бога, бог для людей.

Он близок к божественной истине, обладает собственной свободой, благодаря гражданскому благоразумию главенствует над прочими людьми. Считается, что в его правление золотой век[544], который был некогда, вернется, по предсказанию Платона[545], ибо в одной душе соединятся власть и мудрость[546]. У Платона души философов, вернув себе крылья мудрости и справедливости, сразу же по отделении от тела возлетают в небесное отечество[547]; на небе так же, как и на земле, они исполняют обязанности: с Богом радуются истине, между собой тешатся свободой.

Благодаря благочестию они промышляют о людях; и здесь, и там они выступают в качестве толкователей и пророков Божьих. Они обращают души людей к Богу и разъясняют умам людей сокровенные божественные тайны. Поэтому древние богословы заслуженно почитали умы философов, отделенные от тела, точно так же, как те тридцать тысяч духов у Гесиода[548], словно полубогов, героев и блаженных духов.

Итак, философия (как мы вкратце изложили) есть восхождение души от низшего к высшему, от тьмы к свету. Ее начало – божественное вдохновение ума, середина – способности и науки, о коих мы повествовали, завершение – обладание высшим Благом, плод же, наконец, – правильное руководство людьми.

Этим я поделился с Франческо Берлингьери, нашим философским другом. И ты поделись этим с нашим Джулиано Борго. Прощай.

Ficinus M. Opera. Basileae, 1576. Vol. 1. P. 761–763.

Пер. и комм. Т. Д. Стецюры