Книга первая
<…> Аньоло[192]. Вижу, все вы готовы слушать о том, что, как мне кажется, легко сумеете обратить себе во благо; так что начнем с Богом. Пусть отец[193], у которого родится сын, прежде всего возлагает на него высокие надежды и верит, что он должен сделаться человеком доблести и достоинства; ибо, в противном случае, было бы напрасным воспитывать и наставлять добродетели того, кто, как полагают, должен оказаться дурным человеком, и отец не снизошел бы душой до участия в ребенке, если бы думал, что это не даст добрых плодов. Поэтому все должны знать, что подобно тому, как природа сотворила птиц способными летать, косуль – бегать, хищников – быть жестокими, также людей она наделяла стремлением и способностью к познанию, склонностью употреблять разум в вещах тонких и благородных. Сие с очевидностью доказывает, что происхождением своим души наши обязаны Богу силы и доблести небесной. Когда же, бывает, встречают людей тугодумных и тупых[194], не способных ни к какому учению, их считают вопреки природе появившимися на свет скотоподобными уродами, несчастье коих должно возбуждать законное чувство сострадания.
Отцу, радеющему о приобретении сыном в жизни всевозможных похвальных качеств, должно быть известно, что в самом раннем возрасте дитя само по себе еще ни к чему не приспособлено и полностью нуждается в помощи и руководстве со стороны других. Поэтому первой заботой становится выбор кормилицы. Предпочтительнее всего, когда кормит собственная мать, тем паче если она отличается трудолюбием, способностями, благородным происхождением. Поэтому заслуживает одобрения та мысль, что матери благородного происхождения, отказывающиеся кормить своих детей, не достойны их любви. Природа, искусно производящая все вещи, в чреве беременной женщины сгущает кровь в животворную силу для того, чтобы создать человеческое существо; и, питая его этим вплоть до момента рождения, она, поскольку в ней более нет надобности здесь, устремляется в части, расположенные выше, то есть в материнскую грудь, дабы новорожденный мог извне получать подходящее ему природное питание, какое он имел, находясь во чреве. Поэтому всякое иное питание, кроме как полученное от собственной матери, менее пригодно для сохранения в малых детях их природных достоинств. Не верят же, что именно этим объясняется отличие нравов детей от родительских, поскольку не доказано обратное, то есть не установлено, будет ли вскормленный доброй матерью ребенок лучше[195]. <…>
Когда младенец начинает выговаривать слова и самостоятельно ходить, присмотр кормилицы ему более не нужен. В эти годы раннего детства он охотно предается веселым забавам со своими сверстниками, очень быстро зажигается смехом или яростью, то и дело меняя настроение. Отец в этот период должен следить за тем, чтобы дети, с коими его ребенок водит дружбу, держали себя и говорили благопристойно и стремились прежде всего усвоить добрые нравы, а не распущенные, которые воспитывает изнеженный образ жизни. Чрезмерная изнеженность весьма часто идет им не на пользу, ибо, повзрослев, они желают тех же удовольствий, к которым были приучены с детства. Понятно, что старшие стремятся и хотят иметь все нарядное, будучи воспитаны с детства привычными к роскошным и дорогим одеяниям. Неуемное чревоугодие (mala gola) развивается у того, кто, лишь начав говорить, уже умеет выпрашивать ягодку или конфетку, ибо к обжорству, а не к благонравию приучается он. Отвратительной речью обзаведется тот, чьи родители получают удовольствие, если он произносит что-то непристойное и грубое, и если слова, караемые у отпетых разбойников, мы, поощряя улыбками и поцелуями, разрешаем употреблять нашим детям.
Какой позор видеть, как ребенка научают делать кукиш и подбивают показывать его матери. После того как несчастные дети бессознательно усвоят столько порочных привычек, мы еще удивляемся[196], что они стали дурными людьми. Но именно в нас они их видели и находили, от нас они их восприняли; ведь ничуть не стыдясь присутствием детей, мы разглагольствуем о наших грешках, о наших подружках, о потакающих чревоугодию пирах, во время которых исполняются похотливые любовные песенки, рассказываются бесстыдные историйки, можно слышать и видеть такое, что передавать, а уж тем паче делать, – непристойно.
Все это для детей становится привычным, развращает их характер, приучает ко всякой мерзости. Желая уберечь сына от пороков, отец должен проявлять большую осмотрительность и заботиться, дабы в своей семье он сам подавал только достойные примеры. В доме всегда следует говорить о вещах добропорядочных и пристойных, и даже сказочки, повествуемые женщинами, должны заключать в себе побуждение к добропорядочной жизни, чтобы через них детям внушались отвращение ко злу и любовь к благим вещам, как, например, в рассказах о том, что в аду владыка подземного царства, косматый и рогатый, пожирает дурных, хорошие же дети разгуливают в раю, играя с ангелочками, и им подобных, которые способны благотворно воздействовать на детский возраст.
Так, взрослея, ребенок постепенно начинает выходить из лона семьи. Ум приобретает способность к усвоению, память – удерживать то, что было сообщено, – словом, приходит время учить его наукам. Нет единого мнения о том, с какого именно возраста следует начать обучение ребенка. Некоторые утверждают, что природные способности у детей неодинаковы, и в зависимости от них одни должны приступать к занятиям в более раннем возрасте, другие – в более позднем. Иные полагают, что до семи лет дети еще не пригодны к учению: так говорят те, кто озабочен не пользой учащегося, но скорее стремлением уменьшить труды и тяготы преподавателя.
Однако считается, что лучше ни один возраст не оставлять без хотя бы чего-то напоминающего учение и уже в первые годы ребенка, находящегося пока на попечении кормилицы, полезно знакомить с написанием букв. Только не надо здесь принуждать, вызывая у него отвращение[197] к тому, что пока не может доставить ему удовольствия. Много лучше последовать совету, согласно которому игры и развлечения, коими ребенка обычно занимают, должны быть так организованы, чтобы иметь некоторую пользу и для учения. Например, составив буквы из плодов, сладостей и других любимых детьми лакомств, пообещать ему эти лакомства, если он узнает в них буквы, говоря: «Эта кривая – буква “S”, этот круг – “О”, а полукруг – “С”» и так далее о других буквах. Эти первые упражнения могут показаться мало полезными, но если прикинуть, что к семи годам ребенок освоит столько, сколько полагается освоить с семи до девяти, а к девяти – столько, сколько полагается освоить с девяти до одиннадцати, то, беря во внимание его возраст, он предстанет сверх меры знающим, достигшим в учении весьма больших результатов. Когда будет замечено, что умом, сметливостью, физическим развитием ребенок достиг возраста, годного для обучения, нужно позаботиться, чтобы как можно быстрее он к нему приступил[198]. В этот момент отец должен направить все свое старание на подбор добродетельного и весьма сведущего учителя для сына, и с самого начала пусть берет лучшего, какого только сможет найти, – так рекомендуют наиболее авторитетные писатели. Филипп, царь македонский, пожелал пригласить Аристотеля, выдающегося философа, для обучения сына своего Александра, дабы он, постигая буквы алфавита, затем слоги и слова, овладел правильным и безукоризненным произношением; ни мудрый царь Филипп не обнаружил бы такого желания, ни выдающийся философ Аристотель не ответил бы на него согласием, если бы они не ведали, что знание первооснов, полученное от того, кто наилучшим образом их умеет истолковать, весьма помогает [преуспеть] в великих делах[199]. <…>
Посему очень внимательно стоит присмотреться к тому, кому вы доверите нравственное и умственное развитие ваших детей. Прежде всего моральные качества наставника должны быть безупречными: вопреки нашему намерению было бы допускать повреждение нравов ради образованности, ибо мы всегда предлагаем сочетать отменную ученость с добропорядочным образом жизни. Словом, наставник[200] не должен быть человеком порочным; он также не должен быть ни слишком суровым и жестоким, но и ни чрезмерно добрым. Пусть он постоянно ведет речь о предметах, добропорядочных и благопристойных, обучает похвальным нравам. Не сердится и не делает вид, что не замечает недостатки, которые должны быть исправлены. И любезно отвечает, когда ему задан вопрос; неожиданно пусть спрашивает тех, кто, не будь им вопросов, могли бы привыкнуть к безделью.
Найдя такого наставника, от детей отец должен потребовать, чтобы они слушались его и прилежно усваивали все, что он им скажет. Пусть он внушит ребенку, что наставник заместо отца ему, если иметь в виду не тело, но душу и нравы[201]. [Дескать] вы, дети, слушайтесь этого человека и знайте, что научит он вас только похвальному и полезному; имейте в виду, что образованность принесет вам уважение людей; не командуйте учителем, заявляя: «Обучи меня этому, а вот то, другое, я знать не желаю», – но целиком полагайтесь на его усмотрение, ибо каждый хорошо судит о том, в чем он сведущ, и наоборот, судит плохо о вещах, им еще не освоенных. Примите во внимание правило Пифагора, который[202] всякому поступающему к нему в учение предписывал определенное время, по крайней мере два года, проводить в молчании, так как считал, что необходимо долго слушать, прежде чем начать говорить. Пусть так же делают и ученики, сознавая, что они еще не в состоянии хорошо говорить: намного лучше молчать, нежели приучиться болтать неизвестно о чем. Ведь, если говорить нечасто и о том, в чем хорошо сведущ и разбираешься, то так вырабатывается наилучшее суждение и речь размеренная и приятная; если же говорить очень много, не придавая значения словам, которые произносят уста, то речь получается бестолковой, косноязычной и не блещет умом. Пройденный материал ребенок должен повторять про себя; пусть он разберет его самостоятельно, а если не получится, попросит помощи учителя; и пусть старается усвоить больше, чем кто-либо другой. Он должен стремиться догнать того, кто первый в учебе, и, если возможно, превзойти его. По отношению к другим школярам ему следует держать себя дружелюбно, водя компанию всегда с теми, кто выделяется добрыми нравами и умом. Пусть он будет приветлив и весел, не вздорит и не сердится, когда его поправляют и наставляют, но ответствует любезно и силы своего духа устремляет на то, чтобы одержать победу, каждый раз стараясь первым из всех стяжать заслуженную похвалу. Во всяком учении необходимо сочетание желания и готовности преподавателя обучать с жаждой познания и охотой питомца постигать науку; ибо действительная обязанность преподавателя в том, чтобы учить, а ученика – быть готовым к усвоению знаний: как рождение не может состояться без обоюдного участия родителей, так и обучение пройдет безрезультатно, если не сольются воедино желания учить и учиться[203]. <…>
Упражняя тело, не следует предаваться занятиям, не воспитывающим мужество и приличествующим женщинам, вроде каких-нибудь игр сидя – исключения составляют те, что весьма способствуют развитию ума. Малышам следует разрешить игры с мячом, бег, прыжки и все другие благопристойные действия телом, но чтобы при этом они никогда не выходили за границы приличных манер. В эти годы заслуживает большого одобрения занятие музыкой, которая размеренными ритмами настраивает тело, пробуждая в нем достойные наклонности, а также развивает и питает ум, совершенствует голос, заставляя его звук быть то мягким, то резким, то низким, то звонким – в соответствии с тем, как тебе понадобится. Для воспитания в детях сметливости ума очень полезной считается геометрия. Она состоит из двух главных частей, то есть из науки о порядке чисел и науки о различии фигур; их знание сообщает человеку гораздо более умения (industria), развивает дух, заостряет ум, делая его способным и готовым к рассмотрению вещей сложных. Такое знание весьма годится для ребенка и доставляет великое удовольствие мыслительной способности, отчего многие держатся убеждения, будто душа наша соединена с телом при помощи чисел по законам небесной гармонии.
Было бы излишне много говорить о грамматике, ибо ни у кого не может быть ни малейшего сомнения в том, что без нее ни одна наука, коей будут наставлять, не принесет плодов. Польза от грамматики и плоды ее оказываются гораздо значительнее и больше, чем может показаться с первого взгляда, поскольку она заключает в себе все совершенство латинского языка, которым если кто владеет недостаточно, тот не в состоянии хорошо понять, что бы он ни читал. С ней тесно связана наука красноречия, в коей, говорят, благовоспитанным людям настолько же пристало превосходить остальных, насколько людям – превосходить бессловесных животных[204].
Заведующей всеми этими дисциплинами и наиважнейшей из них и из всех дел людских является, далее, философия. Оная состоит из двух [равно] достойных частей. Одна связана с исследованием тайн природы, что является делом прекрасным и возвышенным, однако куда менее полезным для нашего существования, нежели то, которому посвящена другая часть, имеющая попечение о нравах и надлежащем образе жизни для людей добродетельных; ибо хотя знание о том, как собирается и выпадает дождь, град и снег, в чем причина разноцветья небесной радуги, полыхания молний и громовых раскатов, является важным и замечательным и заключает в себе великое достоинство, тем не менее от него мало проку в жизни.
Эта вторая часть философии целиком повернута к нам, она служит для людей руководством, обучает добродетели, изгоняет пороки, побуждает к благой жизни, направляет на добро, является надежной опорой в нашем существовании; держась ее, человек научается жить не волей случая, как животные, но по верным правилам, имеющим в виду истинную цель; опираясь на нее, следует воспитывать детей; ею должны руководствоваться взрослые во всех своих делах. О ней уже было сказано в начале нашего рассуждения и пойдет речь далее вплоть до его завершения.
Луиджи. Трудно было бы описать то радостное чувство, которое мы получаем от бесед с тобой; ибо они, содержа полезные для жизни наставления, весьма доступны пониманию и доставляемым удовольствием побуждают нас внимать им; но мы очень просим тебя время от времени указывать возрастные различия, дабы мы могли яснее уразуметь, какой образ жизни подобал бы каждому возрасту.
Аньоло. Просьбы ваши вполне справедливы и никоим образом не могут быть мной оставлены без внимания; речь моя имеет в виду вашу пользу, так что я нынче постараюсь сказать о том, о чем вы просите.
Жизнь человека можно делить по-разному; в самом общем плане она состоит из шести возрастов. Первый зовется детством – до того, как дети начинают говорить; второй зовется отрочеством или просто подростковым возрастом, длящимся до поры созревания; третий зовется юностью, и продолжается он, как считается, до двадцати восьми лет, поскольку до этого времени продолжается в человеке рост телесной силы. Далее следует возмужалость, длящаяся, как считается, до пятидесяти шести лет, – период, когда природные силы сохраняются в цветущем состоянии. <…> За этим следует пожилой возраст, длящийся до семидесяти лет. <…> За ним идет последняя пора нашей жизни – старость. Она, как считается, длится самое большее до ста двадцати лет. <…>
До сих пор в нашем разговоре речь шла о двух первых возрастах жизни, то есть о детстве и отрочестве, кои, следуя другому подразделению, можно было бы назвать периодом неведения.
Теперь наступает черед юности, когда душа получает представление о пороке и добродетели и по собственному усмотрению избирает в своей жизни путь того или другого. Однако поскольку чувства и помыслы людей с самого начала их земной жизни были во зло, как самолично объявил Господь Ною[205], нет человека, который не совершал бы ошибку, преследуя скорее удовольствия мира, нежели добродетели души. Почему и происходит, что мы, сбившись с пути, обнаруживаем себя погрязшими во грехах поодаль от благой жизни и не знаем, как выбраться, ибо попали туда, когда наша жизнь проходила период неведения. В этот период[206] [необходимы] труд и необычайное старание смертных, а также изначальная устремленность к добру и благой жизни, коей не достигнуть без особой благодати Божьей или стяжания высшей добродетели, исходящий от Него. В этот период пусть отец внимательно наблюдает за жизнью сына, которому кажется, что теперь он сам [все] понимает и волен выбирать жить, как захочет. В этот период он начинает постигать свой ум и естество, которые ранее в нем пребывали непознанными, когда возраст, страх, наставник и родители налагали на них запрет. В этот период молодые люди начинают вкушать мирские удовольствия и, потакая желаниям, тянутся к ним. Отчего заслуживающие доверия авторы[207] предупреждают против общения совсем еще молодых юношей с более взрослыми, ибо хотя по милости Божьей тот или другой [из этих последних] может быть человеком честной и незапятнанной жизни, все же нежный юный возраст, легко податливый для всех влияний, нужно ограждать от злокозненности тех, кто старше годами; и во всех делах человеческих нужно избегать не только достойных порицания бесчестных поступков, но также и намеков на них. Более чем в любом другом возрасте, нужно убеждать молодых людей быть восприимчивыми к критическим замечаниям в их адрес, которые обычно они с трудом переносят и которые так необходимы в их возрасте.
Франко. Я не стал бы прерывать твою речь, если бы к тому меня не вынуждало одно обыкновение, принятое у большинства людей; слыша почти ото всех, что молодежь надо наказывать подзатыльниками и розгами, и твое особое мнение о том, что в добром руководстве надо обходиться без каких-либо наказаний, я не могу не поинтересоваться и не узнать у тебя, почему ты отказываешься от них, ибо убежден, что ты этот вопрос хорошо обдумал.
Аньоло. Если бы я вел речь о тех, кто предназначен не для высокой доблести, но для механических искусств и услужения, я бы, пожалуй, сказал, что время от времени их следовало бы сечь. Но я против того, чтобы отец или наставник, желающие и старающиеся сделать своих детей добрыми людьми, прибегали к побоям. Прежде всего, это не пойдет им во благо, ибо это вопреки природе и может привить их душам раболепство; а подчас в дальнейшем, уже повзрослев, они, если увидят в таком средстве несправедливость, будут от этого в меньшей степени испытывать чувство естественной привязанности. Далее, душе благорасположенной (bene disposto) вполне достаточно будет выговора, лишь бы радетельный отец вновь и вновь не давал ей возвращаться к тому, от чего он не без труда ее отвадил. Увещевания бывают разные, а именно: доводы, убедительные для юного возраста, примеры других, похвала в адрес благонравных людей, известных молодежи, и порицание людей порочных; одобрение, если молодой человек поступает хорошо, и предпочтение ему перед теми, с кем он общается; если же дурно – выговор и обращение к нему в последнюю очередь (sgridarlo et postporlo); награда теми вещами, которые он ценит. Если он совершает ошибку, то следует отдавать эти вещи другим, если упорствует в ошибке, то следует наказывать его скорее тем, что заставит его основательно поразмышлять, нежели тем, что вызовет тяжелые переживания; например, оставлять его запертым одного, не давать ему тех кушаний и предметов, коим он более всего радуется, забирать у него верхнюю одежду и тому подобное, что способно побудить к серьезному размышлению о содеянном. Побои причиняют недолгую боль и плохо сохраняются в памяти молодого человека, побуждая его думать, что ими полностью искупается совершенный им проступок, отчего, забывая оный, молодой человек легко идет на совершение другого, думая, что за это ему ничего иного, кроме битья, не будет. Подвергнутый же более длительному наказанию, молодой человек вынужден лучше поразмыслить о содеянном, приходя к убеждению, что остерегаться его следует не из страха перед болью от побоев, но ради того, чтобы избежать ошибки. И от этого душой он менее негодует против того, кто его наказывает, ибо видит, что его не колотят из злости, но, скорее, увещевают, дабы сделать благонравным. Часто можно наблюдать, сколь велико негодование, охватившее души молодых людей, если оно уже больше никогда не позволяет им следовать водительству того, кого с самого начала из-за побоев они возненавидели; оттого и бывает, что многие даровитые люди, чрезвычайно способные ко всякому учению, по причине жестокости наставников никогда больше не возвращались к нему. Посему надо быть весьма осмотрительным, дабы не вызвать неприязни к какой-либо благородной науке у того, кто собирается ее постигать, напоминая ему, что [даже] при наличии любви и усердия она приобретается долгим трудом. Эту тему очень легко можно было бы продолжить, но, полагаю, что я понят в достаточной мере.
Мне следовало бы сказать несколько слов и о подобающем этому возрасту одеянии, которое тем больше способствует сохранению добронравия, чем менее оно отличается от того, что принято всеми. Рассуждая об этом, однако, следует принять во внимание, что иногда для праздников, общественных развлечений, а также домашних торжеств нужны красивые наряды: посему пусть в этих случаях будут дозволены одеяния любого покроя и качества, подобающие положению тех, кто в них облачается. В другие дни, когда нет праздников, никоим образом недопустимо употреблять иные одеяния, кроме как те, что общеприняты в городе. Нельзя позволять молодым людям носить роскошные, изящно отделанные, вышитые или же скроенные из разноцветных материалов одежды. И пусть всегда избегают всяких женских прикрас, ибо ни спускающиеся на плечи локоны, ни хорошо завитые, ни искусно подстриженные волосы не нужны тому, кто рожден для доблести.
<…> Итак, продолжаем наше рассуждение об образе жизни юношей, что постарше, возраст коих требует от них с прилежанием заниматься свободными искусствами, ибо нравственный склад, усвоенный в ранней молодости, предопределяет в очень многих случаях поступки взрослого человека, а занятия, коим предаются смолоду, очень многие сохраняют на всю жизнь. Коршун мышами и ящерицами вскармливает детенышей в гнезде, которые, вырастая и будучи способны и на более крупную добычу, питаются, однако, тем же, чем были вскормлены, когда росли. Орел же, охотясь, нападает на дичь и больших птиц и ими кормит беспомощных птенцов, а они затем, обретя силу и способность летать, отважно бьются, чтобы добыть себе ту прекрасную пищу, которую вкушали, лишь только вылупившись из яйца. Так и юноши в хорошее время приучаются к хорошим занятиям, из которых одни имеют отношение к телу, другие – к душе. Для развития тела в юном возрасте похвальными являются занятия с оружием, турниры и джостры[208], верховая езда и любые упражнения на ловкость. Кроме того, не возбраняется держать ловчих птиц и забавляться их охотой. Но наибольшую похвалу заслуживает охота на крупных зверей в гористой и труднодоступной местности, скитаясь по которой подвергаешь себя опасности и вместе с другими выдерживаешь нападение медведей и вепрей, подобно тому как, сказывают, было в молодые годы с Гектором, Энеем и многими другими именитыми людьми, слава которых еще живет в мире. Подобные дела, как считается, весьма возвышают и укрепляют наши души, а заодно настраивают тело на то, чтобы быть ему способным и готовым ко всевозможным поступкам, требующим силы и доблести. Полагается все же в подобных занятиях знать надлежащую меру и предаваться им не слишком, но с целью дать душе передышку и отдохновение от долгих трудов, положенных на размышления о нравственности и о блаженной жизни; ибо, кто проводит в подобных занятиях время, перестав питать душу и постигать науку жизни, тот никоим образом не может быть одобрен нами. Итак, перед всем другим предпочтение следует отдавать упражнениям души, каковыми являются все науки и некоторые виды ремесленного искусства: учиться у хороших наставников, общаться с философами, усваивая их предписания и сообразно этому действуя, рисовать, заниматься резьбой, ваять, замышлять прекрасные постройки и стараться быть сведущим во всех вещах человеческих и даже небесных (поскольку удается превозмочь немощь смертного тела), держась в качестве верного правила той мысли мудрых учителей и святых христиан, что всякий человек в земной жизни должен стремиться совершить немногое, и тем не менее он должен хотеть хорошо разбираться и судить обо всем том, что делают другие люди.
<…> Ум наш по природе своей столь разносторонен и так быстро реагирует на все вокруг, что не только в течение дня способен на многие вещи, но и в один и тот же момент порой осуществляет разные действия; к примеру, можно видеть, как преподаватели музыки, исполняя песню, правой рукой перебирают струны, левой управляют разнообразием голосов, ногами и другими частями тела в нужное время производят движение, а также следят за ошибками учеников, старающихся воспроизвести то же самое, и при этом их внимания хватает одновременно на все звучащие голоса, на любое выполняемое движение, любую модуляцию. Опыт этого не показал бы, не обладай ум способностью заниматься многими вещами сразу. Нам нет поэтому большой необходимости торопить время, но пусть сказанное будет [принято] за основоположение, дабы было известно, что ум наш в кратчайший срок способен на многое.
Из опыта видно, что гораздо труднее заниматься одним и тем же много часов, нежели в течение дня проявлять прилежание в различных дисциплинах. Из-за чего и бывает, что, даже сделав за день многое, мы со свежими силами беремся за новое. Нельзя не устать, если целый день занимаешься с наставником одним и тем же предметом. Перемена занятий доставляет удовольствие, действуя так же, как разнообразие сменяемых кушаний на пресыщенный желудок. Итак, не нужно сперва хотеть в совершенстве овладеть грамматикой, затем стать прекрасным музыкантом, потом – скульптором или архитектором, ибо искусство, приобретенное первым, забудется, когда будешь постигать последнее, а, потеряв впустую бо?льшую часть затраченного времени, ты непременно придешь в уныние. Занимаясь большим числом избранных предметов, ты их осваиваешь с удовольствием, совмещаешь в себе многие и становишься весьма сведущим в делах человеческих; особенным преимуществом для тебя является то, что тебе совсем не надо тратить время на восстановление сил, ибо одно благородное занятие (buona arte) приносит отдохновение от другого и, занимаясь ими [поочередно], ты получаешь удовольствие.
<…> Если я не ошибаюсь, до того, как вы отвлекли меня другим, у нас шла речь о занятиях для юношей, что постарше. Итак, в соответствии с нашими предписаниями, пусть они во всех своих поступках следуют тому образу жизни, который вызывает наибольшее одобрение их города. В разговоре они должны быть сдержанны, дабы человеку, с кем они беседуют, было бы не только незатруднительно, но и приятно общение с ними. Всякого пусть располагают к себе честными делами; не проявляют высокомерия и недоброжелательства к друзьям и держат себя любезно, чтобы хорошей дружбой заслужить похвалу. В этом возрасте каждый юноша должен, изучив и оценив способности ума своего, а также и тела, избрать жизнь, к коей считает себя наиболее пригодным, надеясь прожить ее наилучшим и наиболее достойным образом. Нужно остерегаться совершить выбор вопреки прирожденным своим способностям; напротив, оберегая оные, нужно следовать собственной природе. И хотя другие вещи могут быть значительнее, лучше и достойнее, пусть тем не менее юноши оценивают себя в соответствии с тем, на что они способны, к чему расположены их дарования, ибо ни в коем случае нельзя противиться фортуне и стремиться к тому, в чем природой тебе отказано. И, конечно же, напрасно преследовать то, что невозможно приобрести; а нельзя приобрести ничего такого, что было бы враждебно нашей природе.
Красоте и благолепию нашей жизни служит справедливость (l’equabilita) и надлежащее отношение к делам человеческим. На них не способен тот, кто, пренебрегая природными наклонностями, следует другому.
Итак, пусть каждый узнает, каковы его природные задатки, умело судит о своих достоинствах и недостатках и в тех вещах, к коим находит себя наиболее пригодным, проявляет наибольшее упорство. Случись какая-то необходимость заняться такими делами, к коим не расположена наша природа, мы должны все наше старание, все наши помыслы, все наше трудолюбие обратить на то, чтобы осуществить оные, если не получается как следовало бы, то по крайней мере не из рук вон и до постыдного плохо. Благовоспитанному человеку не обязательно знать все благородные искусства, коли природа этому препятствует, однако ему крайне необходимо избегать всех тех пороков, к которым он от природы тяготеет и расположен. Чтобы лучше это получилось, пусть каждый поразмышляет о себе самом, вспомнит, что, будучи рожден человеком, он подвержен всем превратностям фортуны, от которой если он хочет себя оградить, то не нужно ему искать ничего, кроме добродетелей души, единственных среди благ человеческих ей не подвластных. И помышлять мы должны не о том, чтобы жить, но о том, чтобы жить хорошо и честно. И пусть будет в жизни поставлена какая-нибудь определенная цель, к коей были бы направлены все наши действия. Ошибки наши проистекают из того, что мы живем без установленной цели, отчего и пути наши пролегают во тьме и мраке, не озаренные светом стези, которая нами избрана и определена; скорее, наоборот, мы идем, блуждая по кривым и сомнительным дорогам; и часто теряясь, мы сами не знаем, как нам вернуться туда, откуда вышли. Из-за этого подчас обременительными для нас становятся вещи, которые прежде мы с трудом сумели приобрести, и познается, что неохватна та надежная вещь, в коей могли бы найти успокоение желания людские. При выборе, как нам жить, перво-наперво надо установить, кем и какими людьми мы хотим быть и какой образ жизни вести. Такое решение труднее любого другого. Оно происходит в ранней молодости, когда ум и суждение наши еще шатки; каждый в этот момент выбирает то, что больше ему по нраву, отчего и происходит, что мы отдаем предпочтение какому-либо образу жизни прежде, чем смогли рассудить, какой является наилучшим. На эту первую ошибку способны не только люди неокрепшего ума, ибо даже Геракл, доблестью превосходящий всех смертных, готов был совершить ее, как читаем у Ксенофонта[209]: достигнув возраста, предназначенного природой для избрания жизненного пути, он удалился в пустынное место и, находясь там и видя две дороги, одну – наслаждения, другую – доблести, долго раздумывал, по которой из них ему пойти, и затем избрал ту, что приносит больше славы. Таким образом, по рассказам, правильного суждения был по милости свыше удостоен Геракл, происходящий из семени Юпитера; мы же, конечно, – нет, ибо, не очень раздумывая, в этом возрасте следуем по пути, нам по видимости понравившемуся. По разным причинам мы, не размышляя, направляемся туда, куда игрой случая увлекает нас судьба: многие следуют родителям[210] и живут в соответствии с их обыкновениями и нравами; другие считаются со взглядами и мнением толпы, одобряя и избирая то, что кажется самым прекрасным большинству людей; есть и такие, кто – вследствие то ли особой благодати, то ли великости ума, то ли необыкновенной учености и образованности, то ли и сего и другого – имели возможность решить, по какому пути они хотят следовать в жизни. При таком решении[211], как уже говорилось, пусть каждый сообразовывает выбор с наклонностями своей природы, ибо, если во всех делах нужно стремиться к тому, что наиболее подобает, то много больше нужно стремиться к этому же в определении всего жизненного пути, дабы суметь лучше на нем преуспеть, не изменяя ему и не перебегая на другой. В его определении наибольшее значение имеет наша натура, а затем – фортуна; хотя принимать во внимание надо и ту и другую, но в первую очередь – натуру, ибо она в действительности намного более надежна и стойка, так что иногда, как можно видеть, фортуна, будучи смертной, борется с бессмертной природой. Пусть тот, кто в соответствии с нашим пожеланием, использует все свое благоразумие в выборе для себя образа жизни, неизменно держится его, ибо так надлежит поступать человеку добродетельному, если только он не пришел к убеждению, что ошибся в своем выборе. Случись это, нужно изменить установленный строй жизни, ибо не то худо, что мало знаешь, но то, что при малом знании ты долго и без толку упорствуешь: первое есть общее свойство человеческой немощи, второе же имеет характер особого недостатка того, кто ошибается. Поэтому и говорит Гесиод:
Тот наилучший над всеми, кто всякое дело способен
Сам обсудить <…>
Чести достоин и тот, кто хорошим советам внимает.
Кто же не смыслит и сам ничего и чужого совета
В толк не берет – человек пустой и негодный[212].
Такая перемена никоим образом не должна быть поспешной, но осуществлена шаг за шагом в положенное время, дабы было видно, что она – результат зрелого и обстоятельного размышления. Когда образ жизни, определяемый наилучшей целью, уже избран, человек легко приобретает первоначала всех наших благ и предрасположен к усвоению любой благородной науки. Пусть обязанностью молодых будет уважительное отношение к добропорядочно живущим старикам, выбор тех, кто заслужил наибольшую славу и уважение, дабы следовать их совету и руководству. Подрастающее поколение должно всегда искать одобрение и поддержку стариков, упражняться в нелегких занятиях для души и для тела, дабы изжить всякое похотливое желание, развить навыки и обрести умелость в делах военных и гражданских. Затем, захотев отдохнуть душой и вкусить удовольствия, пусть молодежь ведет себя благоразумно, уважая границы, положенные стыдливостью; а это им будет легко, если они не потяготятся держать в памяти предупреждения древних и достойных почитания отцов.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК