2. МИНИМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА

2. МИНИМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ЕСТЕСТВЕННОГО ПРАВА

Рассматривая излагаемые здесь простые трюизмы и их связь с правом и моралью, важно видеть, что в каждом случае упомянутые факты представляют основание того, почему при принятии выживания за цель право и мораль должны включать в себя определенное содержание. Общая идея этой аргументации состоит просто в том, что без такого содержания право и мораль не могут способствовать минимальной задаче выживания, стоящей перед объединяющимися друг с другом людьми [97]. При отсутствии такого содержания люди, такие, как они есть, не имели бы оснований добровольно подчиняться каким-либо правилам, и без минимального добровольного сотрудничества тех, кто находит, что в их интересах подчиняться правилам и поддерживать их, принуждение остальных, добровольно не подчиняющихся, было бы невозможным. Важно подчеркнуть отчетливо рациональную связь между естественными фактами и содержанием юридических и моральных правил в рамках этого подхода, потому что и возможно и важно задаться вопросом о различных формах связи между естественными фактами и юридическими или моральными правилами. Так, все еще молодые науки — психология и социология — могут открыть, или, возможно, даже уже открыли, что, пока некоторые физические, психологические или экономические условия не удовлетворены, например пока маленькие дети в семье не питаются или не воспитываются определенным образом, не может быть установлено никакой системы законов или правил морали, или что успешно функционировать могут только законы определенного типа. Такие связи между естественными условиями и системами правил не опосредованы основаниями, ибо они не соотносят существование некоторых правил с сознательными целями или задачами тех, чьи это правила. Может быть продемонстрировано, что тот или иной способ кормления младенцев является необходимым условием или даже причиной того, что данная группа населения развивает или сохраняет какую-либо систему юридических или моральных правил, но это не основание для таких действий этой группы. Конечно, подобные каузальные связи не противоречат связям, основывающимся на целях или сознательных стремлениях; действительно, первые можно посчитать более важными или фундаментальными, чем последние, ибо они (первые) могут на самом деле объяснить, почему люди имеют эти сознательные стремления или цели, которые принимаются за отправной момент естественным правом. Каузальные объяснения такого рода не основываются на трюизмах и не опосредованы сознательными задачами или целями: они должны быть найдены социологией или психологией, как и другими науками, с помощью обобщения и теоретизирования, основывающегося на наблюдении и, где возможно, на эксперименте. Поэтому такие связи отличны от тех, которые соотносят содержание некоторых юридических и моральных правил с фактами, сформулированными в следующих трюизмах.

(I) Уязвимость людей. Обычно право и мораль требуют в основном не активного оказания услуг, но воздержания от некоторых действий, что, как правило, формулируется в негативной форме как запреты. Наиболее важными из них для общественной жизни являются те, которые ограничивают применение насилия путем убийства или нанесения телесных повреждений. Фундаментальный характер таких правил может быть выявлен при помощи следующего вопроса: если бы этих правил не было, какой тогда смысл существам вроде нас было бы иметь правила любого другого рода? Сила этого риторического вопроса основывается на том факте, что люди одновременно и уязвимы для телесных повреждений, и склонны наносить их. Но, хотя это и трюизм, это не является необходимой истиной: дела могли и, возможно, еще будут обстоять по-другому. Есть виды животных, чья физическая организация (включающая экзоскелет или панцирь) делает их практически неуязвимыми для нападения со стороны других представителей своего вида и животных, не имеющих органов, позволяющих это сделать. Если бы люди потеряли свою уязвимость друг перед другом, исчезло бы одно очевидное основание для наиболее характерного требования права и морали: не убий.

(II) Примерное равенство. Люди отличаются друг от друга по своей физической силе, ловкости и еще более — интеллектуальным способностям. Тем не менее весьма важный факт для понимания различных форм права и морали состоит в том, что ни один индивид не настолько сильнее остальных, чтобы быть в состоянии, не прибегая к сотрудничеству, доминировать над остальными или подчинить их на более чем краткое время. Даже сильнейший иногда должен спать, и когда спит, временно теряет свое превосходство. Этот факт примерного равенства более чем какой- либо другой делает очевидной необходимость системы взаимной сдержанности и компромиссов, лежащей в основе и правовых, и моральных обязанностей. Общественная жизнь, с ее правилами, требующими таких уступок, иногда утомительна, но она, во всяком случае, менее отвратительна, менее груба и менее коротка[30] для таких примерно равных существ, чем это было бы при несдерживаемой агрессии. Конечно, с этим вполне совместимо и является в равной степени трюизмом то, что, когда устанавливается такая система сдержанности, всегда найдутся те, кто пожелает злоупотреблять ею, одновременно и живя под ее защитой, и нарушая ее ограничения. Это действительно, как мы покажем дальше, является одним из естественных фактов, делающих необходимым шаг от только моральных к организованным, правовым формам контроля.

Опять же, могло бы быть и по-другому. Вместо приблизительного равенства могли бы существовать некоторые люди, неизмеримо более сильные, чем остальные, и лучше способные с ними справиться либо потому, что некоторые в этом отношении значительно превосходили бы нынешний средний уровень, либо потому, что большинство было бы намного ниже его. Такие исключительные люди могли бы многого добиться агрессией и мало чего — взаимной сдержанностью или компромиссами с другими. Но нам не нужно обращаться к фантазиям о гигантах среди пигмеев для того, чтобы увидеть принципиальную важность факта приблизительного равенства, ибо это можно лучше проиллюстрировать фактами международной жизни, там где есть (или было) большое неравенство в силе или уязвимости между государствами. Как мы позднее увидим, это неравенство между субъектами международного права является одним из тех факторов, которые придали ему характер столь отличный от внутригосударственного права и ограничили степень, в которой оно способно действовать как организованная система принуждения.

(III) Ограниченный альтруизм. Люди — не дьяволы, у которых господствует желание уничтожить друг друга, и демонстрация того, что при наличии всего лишь скромной цели выживания основные правила закона и морали являются необходимостью, не должна отождествляться с ложным представлением о том, что люди преимущественно эгоистичны и не имеют никакого бескорыстного интереса в выживании и благосостоянии своих собратьев. Но если люди не дьяволы, они и не ангелы; и тот факт, что они — нечто среднее между этими двумя крайностями, делает систему взаимной сдержанности и необходимой, и возможной. Для ангелов, никогда не подверженных искушению вредить другим, правила, диктующие сдержанность, не были бы необходимостью. Для дьяволов, готовых уничтожать невзирая на то, чего это будет стоить им самим, эти правила не были бы возможны. Но вещи таковы, что альтруизм людей ограничен в своих пределах и непостоянен, а тенденция к агрессии проявляется достаточно часто, чтобы стать фатальной для общественной жизни, если эту агрессию не контролировать.

(IV) Ограниченные ресурсы. Это всего лишь случайный факт, что люди нуждаются в еде, одежде и крыше над головой; что все это не имеется под рукой в неограниченном изобилии, но скудно, должно быть выращено или отвоевано у природы или построено трудом. Сами по себе эти факты делают необходимой какую-то минимальную форму института собственности (хотя не обязательно индивидуальной собственности) и определенной формы власти, требующей ее (собственность) уважать. Простейшие формы собственности можно видеть в правилах, запрещающих всем, кроме «владельца», входить на какой-то земельный участок, или пользоваться им, или брать и использовать какие-то материальные вещи. Для роста посевов необходимо, чтобы по полю не мог ходить кто угодно, и пища, в промежутках между ее ростом или поимкой и потреблением, должна быть защищена от посторонних лиц. Во все времена и везде сама жизнь зависит от этих минимальных проявлений сдержанности. И опять, в этом отношении дела могли бы обстоять по- другому. Организм человека мог бы быть устроен как у растений, мог бы извлекать пищу из воздуха, или же все, что требуется, могло расти в беспредельном изобилии.

Правила, которые до сих пор были рассмотрены, статичны в том смысле, что налагаемые ими обязанности и сфера действия этих обязанностей не варьируют от индивида к индивиду. Но разделение труда, которое должны развить все, кроме самых малых групп, для того чтобы получать достаточное количество продуктов, порождает необходимость динамичных правил в том смысле, что они позволяют индивидам создавать обязанности и менять сферу их охвата. Среди них — правила, позволяющие людям передавать, менять или продавать произведенное ими, ибо эти сделки предусматривают способность менять охват первоначальных прав и обязанностей, определяющих простейшую форму собственности. То же неизбежное разделение труда и постоянная потребность в сотрудничестве являются также факторами, делающими необходимыми для жизни социума другие формы динамичных или создающих обязанности правил. Такие правила гарантируют признание обещаний как источника обязательств. С помощью этого механизма индивиды имеют возможность словами, устными или письменными, сделать себя подлежащими порицанию или наказанию за несовершение некоторых оговоренных действий. Где альтруизм не является безграничным, требуется установленная процедура для таких действий по связыванию самих себя обязательствами для того, чтобы создать минимум уверенности в будущем поведении других и обеспечить предсказуемость, необходимую для сотрудничества. Это с особенной очевидностью необходимо там, где совместно планируются или обмениваются взаимные услуги или где товары, подлежащие обмену или продаже, не всегда одновременно или немедленно имеются в наличии.

(v) Ограниченное понимание и сила воли. Факты, делающие необходимыVи для общественной жизни правила об уважении индивидов, собственности и обещаний, просты, и взаимная выгода от этих правил очевидна. Большинство людей способны это видеть и жертвовать ближайшими краткосрочными интересами, чего требует подчинение этим правилам. Действительно, они могут повиноваться, исходя из разных мотивов: некоторые — из продиктованных благоразумием соображений о том, что приобретения стоят жертв, некоторые — из бескорыстной заинтересованности в благополучии других и некоторые потому, что воспринимают правила как сами по себе заслуживающие уважения и находят свой идеал в преданности им. С другой стороны, ни понимание долгосрочных интересов, ни сила или благость воли, от которых зависит эффективность этих различных мотиваций для повиновения, не разделяются всеми людьми в равной степени. Все временами испытывают искушение отдать предпочтение своим собственным ближайшим интересам, и в отсутствие особой организации для обнаружения и наказания многие поддались бы искушению. Несомненно, что преимущества взаимной сдержанности столь ощутимы, что число и сила тех, кто добровольно сотрудничал бы в поддержании системы принуждения, обычно будет значительно больше, чем любое возможное объединение преступников. Но, за исключением очень маленьких, объединенных тесными узами обществ, подчинение системе ограничений было бы глупостью, если бы не было организации для принуждения тех, кто попытался бы пользоваться преимуществами системы, не подчиняясь при этом налагаемым ею обязанностям. Поэтому «санкции» требуются не в качестве нормального мотива для подчинения, но как гарантия, что те, кто подчинились добровольно, не станут жертвами тех, кто этого не сделал. Подчиняться без этого означало бы рисковать оказаться в безвыходном положении. Учитывая эту постоянную опасность, разум требует добровольного сотрудничества в системе принуждения.

Следует заметить, что тот же естественный факт примерного равенства между людьми имеет решающее значение для эффективности организованных санкций. Если бы некоторые люди были значительно сильнее других и не так зависели от проявлений сдержанности с их стороны, сила преступников могла бы превзойти силу сторонников закона и порядка. При таком неравенстве использование санкций не могло бы быть успешным и было бы связано с угрозами не меньшими, чем те, которые предполагалось подавить. При таких обстоятельствах вместо общественной жизни, основанной на взаимной сдержанности, лишь изредка с применением силы против меньшинства преступников, единственно жизнеспособной системой была бы та, при которой слабые подчинились бы сильным на лучших условиях, которые они могли бы получить, и жили под их «защитой». Это, в связи со скудостью ресурсов, привело бы к возникновению нескольких конфликтующих центров силы. Каждый из них группировался бы вокруг своего «сильного человека»; они время от времени воевали бы друг с другом, хотя возможная санкция в виде риска поражения, всегда сколько-нибудь значимая, могла бы обеспечить с трудом поддерживаемый мир. Тогда могли бы быть приняты правила для урегулирования вопросов, из-за которых «державы» не желали воевать. И снова нам не нужно заниматься фантазиями о пигмеях и гигантах для того, чтобы понять простую логику примерного равенства и его важность для права. Международная арена, где игроки очень разнятся в силе, предоставляет достаточно иллюстраций. В течение столетий неравенство между государствами привело к такой системе, где организованные санкции были невозможны и право было ограничено вопросами, не затрагивающими «жизненно важные» темы. Остается увидеть, насколько атомное оружие, став доступным всем, выровняет неравенство сил и сделает формы контроля более напоминающими внутригосударственное уголовное право.

Простые трюизмы, рассмотренные нами, не только выявляют ядро здравого смысла в доктрине естественного права. Они жизненно важны для понимания права и морали и объясняют, почему определение их базовых форм в чисто формальных понятиях, без указания на какое-либо содержание или социальные потребности, оказалось столь неадекватным. Возможно, наибольшая польза этого мировоззрения для юриспруденции в том, что оно дает выход из некоторых вводящих в заблуждение дихотомий, которые часто затемняют обсуждение особенностей права. Так, например, традиционный вопрос о том, должна ли каждая правовая система обеспечивать санкции, может быть изложен в свежем и более ясном виде, когда в нашем распоряжении будет тот взгляд на вещи, которым характеризуется эта простая версия естественного права. Нам больше не придется выбирать между двумя неподходящими альтернативами, которые часто считаются единственными: с одной стороны, утверждением, что этого требует «само» значение слов «право» и «правовая система», и, с другой, утверждением, что это «всего лишь факт», что большинство правовых систем действительно обеспечивают санкции. Ни одна из этих альтернатив не является удовлетворительной. Нет никаких установленных принципов, запрещающих использование слова «право» по отношению к системам, где отсутствуют централизованные санкции, и есть хорошие основания (хотя нет и принуждения) использовать выражение «международное право» в отношении системы, их не имеющей. С другой стороны, нам необходимо выявить то место, которое санкции должны занимать в рамках системы внутригосударственного права для того, чтобы она служила минимальным целям существ, устроенных так, как люди. Мы можем сказать, учитывая структуру естественных фактов и целей, которые делают санкции и возможными и необходимыми в гражданском праве, что это — естественная необходимость; и какая-то фраза в таком же роде нужна для того, чтобы выразить статус минимальных форм защиты личности, собственности и обещаний, которые сходным образом являются обязательными характеристиками внутригосударственного права. Именно такую форму должен принять наш ответ на позитивистский тезис о том, что «право может иметь любое содержание». Ибо довольно важная истина в том, что для адекватного описания не только права, но и многих других социальных институтов должно быть зарезервировано место не только для дефиниций и фактуальных утверждений, но и для высказываний третьего рода: тех, чья истинность зависит от человеческих существ и мира, в котором они живут, от сохранения их наиболее характерных особенностей.