ГЛАВА II

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА II

10. Разновидности императивов. Классификация императивов как «приказов, «прошений», «замечаний» и др., которая зависит от многих обстоятельств, таких, как социальная ситуация, отношения сторон и их намерений по поводу применения силы, — это почти неисследованная область. Философские дискуссии по этому поводу в основном касаются: (1) отношения между императивом и индикативным или описательным языком и возможности свести первый к последнему (см. Bohnert, «ТЪе Semiotic Status of Commands II12 Philosophy of Science (1945)), или (2) вопроса о том, существует ли между различными типами императивов дедуктивная связь, и, если да, то какая (см. Hare, «Imperative Sentences II 58 Mind (1949); The Language ofMorals (1952); Hofstadter and McKinsey, «The Logic of Imperatives* II 6 Philosophy of Science (1939); Hall, What is Value (1952), chap. 6; Ross, «Imperatives and Logic II 11 Philosophy of Science (1944)). Исследование этих логических вопросов важно; однако есть большая потребность в различении разновидностей императивов по отношению к контексту, задаваемому социальной ситуацией. Вопрос о том, в каких стандартных ситуациях употребление высказываний в повелительном наклонении может быть классифицировано как «приказ», «прошение», «запрос», «команда», «указание» или «инструкция», является методом не только обнаружения лингвистических фактов, но и способом выявления сходств и различий между всевозможными социальными ситуациями и отношениями, распознаваемых в языке. Понимание всего этого очень важно для изучения права, морали и социологии.

11. Императивы как выражение желания, чтобы другие действовали определенным образом или воздержались от действий. Характеризуя стандартный способ употребления повелительного наклонения в языке, следует внимательно отличать случай, когда говорящий просто сообщает о том, что он желает, чтобы другой поступил определенным образом, в качестве информации о себе самом, от случая, когда он говорит с намерением сделать так, чтобы другой действительно поступил указанным образом. Для первого случая обычно будет уместно изъявительное, а не повелительное наклонение (см. об этом разделении: Hflgerstnrm, Inquiries into the Nature of Law and Morals, chap. 3, s. 4, pp. 116-26). Стандартная характеристика повелительного наклонения необходима, но не достаточна для того, чтобы выявить намерение говорящего заставить другого поступить так, как он желает; так как необходимо, чтобы говорящий хотел дал понять адресату, что цель его именно такова, и тем самым оказать на него влияние, побуждающее поступить именно так, как говорящий желает. Об этой дополнительной сложности (опущенной в тексте) см. Grice, «Meaning» II 66 Philosophical Review (1957) и Hart, «Signs and Words» II 11 Philosophical Quarterly (1952).

12. Ситуация с вооруженным грабителем, приказом и повиновением. Одной из сложностей, с которой сталкивается каждый, анализирующий общее понятие «императив», является то обстоятельство, что для приказов, команд, просьб и других разнообразных форм императивов не существует общего слова, которое бы точно выразило намерение говорящего, чтобы другой совершил или воздержался от совершения определенного действия; аналогично, нет одного слова и для обозначения совершения или воздержания от совершения этого действия. Все обычные выражения (такие, как «приказы», «требования», «повиновение», «подчинение») содержат в себе оттенки тех различных ситуаций, в которых они обычно используются. Даже наиболее бесцветные высказывания, такие, как «сказать кому-то» (telling to), предполагают определенное превосходство одной стороны над другой. Для описания ситуации с вооруженным грабителем мы использовали выражения «приказ» и «повиновение» потому, что выглядит естественным сказать, что грабитель приказал служащему отдать ему деньги, а служащий действительно ему повиновался. Верно, что абстрактные существительные «приказ» и «повиновение» едва ли адекватно описывают эту ситуацию, так как первое предполагает авторитетность отдающего приказ, а последнее нередко расценивается как добродетель. Однако, описывая и критикуя теорию права как приказа, подкрепленного силой, мы использовали эти существительные, так же как и глаголы «приказывать» и «повиноваться», пренебрегая имплицитно заложенными в них смыслами авторитетности или уместности. Это сделано для удобства и не предполагает заранее никакой интерпретации. Как Бентам (Fragment of Government, chap. 1, note to para. 12), так и Остин (The Province, p. 14) используют термин «повиновение» в этом смысле. Бентам прекрасно осознавал упомянутые здесь сложности (см. Of Laws in General, 298 n.a.).

13. Законы как принуждающие приказы: отношение к доктрине Остина. Простая модель закона как приказа, подкрепленного угрозой, сконструированная в разделе 2 главы II, отличается от доктрины Остина, изложенной в The Province, в следующих отношениях.

(a) Терминология. Фразы «приказ, подкрепленный угрозами» (order backed by threats) и «принуждающие приказы» (coercive orders) используются вместо «команды» по указанным в тексте причинам.

(b) Универсальность законов. Остин (op. cit., р. 19) проводит разграничение между «законами» и «отдельными командами» и утверждает, что команда является законом или правилом, если она «как правило, обязывает к действиям или воздержанию от действий определенного класса» (obliges generally to acts or forbearances of a class). С этой точки зрения команда была бы законом, даже если бы она была обращена сувереном к отдельно взятому лицу и предписывала ему совершать или воздерживаться от определенного класса или типа действий, а не только конкретного действия или ряда различных действий, индивидуально специфицированных. В модели правовой системы, сконструированной в тексте, приказы носят общий характер в том смысле, что они относятся как к классам людей, так и к классам действий.

(c) Страх и обязанность. Остин считает, что данное лицо только тогда связано или обязано, если оно реально боится санкции (op. cit., pp. 15, 24, и The Lectures, Lecture 22 (5th edn.), p. 444): «Сторона связана или обязана делать или воздерживаться от деяния, потому что ей неприятно зло и потому что боится его». Однако его основной установкой, по- видимому, является утверждение, согласно которому в действительности достаточно «малейшего шанса того, что произойдет незначительное зло», независимо от того, боится ли этого лицо или нет (The Province, p. 16). В нашей модели принуждающих приказов мы предполагаем лишь, что должно иметь место общее убеждение, что неповиновение может привести к злу, которым угрожают.

(d) Власть и правовая обязанность.. Аналогично, анализируя команды и обязательства, Остин сначала допускает, что автор команд должен обладать действительной властью (be «able and willing) причинить возможный вред; однако затем он ослабляет это требование, предполагая, что на самом деле достаточно малейшего шанса малейшего зла (op. cit., pp. 14, 16). Об этих двусмысленностях в определении Остином команд и обязательств см. Hart, «Legal and Moral Obligation* II Melden, Essays in Moral, Philosophy (1958) и второй раздел главы V данного исследования.

(e) Исключения. Остин трактует декларативные, разрешающие (например аннулирующие те или иные постановления) и несовершенные законы как исключения из общего определения права в категориях команд (op. cit., pp. 25-9). Это обстоятельство не учитывалось в тексте книги.

(f) Легислатура как суверен. Остин считал, что в демократическом обществе электорат, а не его представители в законодательном органе, конституируют или формируют часть суверенного образования, хотя в Англии единственным проявлением суверенитета электората является назначение представителей и делегирование им всей остальной суверенной власти. И хотя он говорит, что «выражаясь аккуратно», эта позиция верна, он позволяет себе говорить (как это делают все специалисты по конституционному праву), что парламент обладает суверенитетом (ор. cit., Lecture VI, pp. 228-35). В тексте этой главы законодательный орган, такой, как парламент, идентифицируется с сувереном; детальный анализ этого аспекта доктрины Остина см. в разделе 4 главы IV.

(g) Уточнение в доктрине Остина и оговорки в ней. В последних главах этой книги детально рассмотрены определенные идеи, которые использовались для защиты теории Остина от его критиков, однако в модели, построенной в данной главе, они не нашли отражения. Эти идеи были высказаны самим Остином в ряде случаев, хотя фрагментарно и несовершенно предвосхитив доктрины последующих авторов, таких как Кельзен. В их число входят понятия «молчаливой» команды (см. главу III, раздел 3, и главу IV, раздел 2); ничтожности как санкции (глава III, раздел 1); доктрина «реального» права как правила, адресованного официальным лицам и предписывающего им применить санкцию (глава III, раздел 1); электората как экстраординарного суверенного законодателя (глава

IV, раздел 4); единства и непрерывности суверенного органа (глава IV, раздел 4). При анализе позиции Остина следует обратить внимание на работу W. L. Morison, «Some Myth about Positivism* II 68 Yale Law Journal, 1958, в которой указывается на серьезные заблуждения ранних исследователей Остина. См. также главу 5 книги A. Agnelli, John Austin alle origini delpositivismo giuridico (1959).