ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ЗА ГОРИЗОНТОМ ГЛОБАЛИЗАЦИИ[169]

В последнее время заметно возрос интерес к работам, посвященным среднесрочному прогнозированию Будущего. Актуальность подобных исследований обусловлена очевидным провалом политики «устойчивого развития», кризисом процесса глобализации, лежащего в ее основе, и отсутствием внятного анализа этого кризиса в современной футурологии. Мировые элиты постепенно осознают, что развитие не бывает устойчивым, а процесс глобализации — управляемым, но это понимание носит интуитивный характер и не подкреплено экспертными оценками.

Последние исследования таких авторитетных зарубежных «фабрик мысли», как «Rand Corporation», «National Intelligence Council», «Interdisciplinary Center for Technological Analysis & Forecasting», «Science and Technology Foresight Center», «National Institute of Science and Technology Policy», не в полной мере соответствуют реальным ожиданиям. Хотя и с некоторыми оговорками «ни выполнены в логике «устойчивого развития» и Не содержат развернутого анализа новых, нарождающихся угроз и вызовов.

Предлагаемый вашему вниманию прогноз созlан российскими исследовательскими группами «Конструирование Будущего» и «Санкт — Петербургская школа сценирования». Группы ставили перед собой задачу нарисовать карту того реального Будущего, которое не может быть вписано в общепринятое понимание «продолженного настоящего», характерное для существующих иностранных технологических форсайтов. По аналогии с энгельсовским «Анти — Дюрингом» может быть названа «Анти — Рэндом».

Основной предложенной методологической инновацией является переход от формального анализа перспективных исследований и естественных трендов к их проектной пересборке. При этом используется не событийный, а средовой подход: социальное, технологическое культурное, экономическое, научное развитие рассматривается как скачкообразное изменение базовых качеств соответствующих динамических сред, находящихся в непрерывном и интенсивном взаимодействии. Особое внимание уделено исследованию структуры информационного пространства, определяющего пути эволюции технологической среды.

Мы полагаем, что главным содержанием текущей исторической эпохи является кризис промышленной цивилизации. Этот кризис носит системный характер и неизбежно приведет к размонтированию современной индустриальной цивилизации. Тем самым мы анализируем и описываем Будущее, очень далекое от «продолженного настоящего» евро–американской прогностики.

Возможны три пути разрешения постиндустриального кризиса.

Во–первых, в кризисе можно законсервироваться — всеми мыслимыми и немыслимыми способами продлевая существование индустриальной цивилизации в неизменном виде. Эта версия приведет к катастрофическому исходу, худшему из всех возможных. Человечество, разумеется, не погибнет, но масштабы трагедии будут иметь поистине планетарный характер, сравнимый с последствиями термоядерной войны среднего масштаба.

Во–вторых, выходом из кризиса может стать «естественный демонтаж»: сравнительно медленный и в каких–то пределах управляемый, но ведущий к неуклонному разрушению цивилизации и ее институтов. Такой исход, напоминающий размонтирование Римской империи и начало Темных веков, инициирует неофеодальную эпоху длительностью в несколько веков (по взвешенно–оптимистической оценке). Необходимо понимать, что понятие «неофеодализм» используется как метафора. В действительности речь идет о мире, который лишь внешне похож на Средневековье, но содержит совершенно иные интенции к развитию. Дело даже не в том, что это будет «феодализм с автоматами Калашникова, позиционной записью числа и рядом других пороговых технологий[170]» Целый ряд признаков неофеодального мира окажется новацией по отношению не только к Средневековью, но и к индустриальной эпохе. Именно в этом смысле «естественный демонтаж» (или как его иногда называют «первичное упрощение») является сравнительно приемлемым способом разрешения постиндустриального кризиса.

Наконец, в-третьих, кризис может быть преодолен путем постиндустриального проектирования. В настоящее время четыре страны — США, Германия, Япония и Россия — пытаются осуществить собственные постиндустриальные проекты, но лишь Страна восходящего солнца официально заявила мировому сообществу о своих намерениях, опубликовав в Интернете рамочный документ «Внутренняя граница: развитие личностей и лучшее управление в XXI веке» (Our energy challenge… 2006). В данной версии к середине XXI века инсталлируется принципиально новая, не имеющая исторических аналогов культура, которую мы называем «когнитивной фазой». Этот сценарий отнюдь не является вариантом «устойчивого развития», поскольку подразумевает ожесточенную борьбу глобальных проектов как между собой, так и с реальностью индустриального мира. В общем можно сказать, что «множество некризисных возможностей развития цивилизации»[171], по–видимому, пусто.

В течение некоторого времени, которое мы оцениваем приблизительно в двадцать лет, три варианта Будущего будут сосуществовать, сложным образом взаимодействуя друг с другом. Иными словами, в мире 2020–2030?х годов будут представлены локусы неофеодализма, когнитивного общества, «продолженного индустриализма». Это подразумевает исключительно сложную, мультиструктурную, систему динамических сред, лишь очень отдаленно похожих на современные.

Мы полагаем, что мир уже преодолел первую ступень постиндустриального кризиса и ответом на соответствующий вызов была политика глобализации в ее «клинтоновской» модификации.

Особенностью индустриальной экономики является ее принципиально кредитный характер, проще говоря — наличие ссудного процента. Это обстоятельство приводит, во–первых, к инфляции — возрастанию денежной массы и обесцениванию накопленных сокровищ Во–вторых, к появлению в экономике инновационных элементов, созданию новых стоимостей. В-третьих, к экстенсивному росту рынков. Индустриальная экономика обречена расти. Через кризисы, через войны, через длинные циклы, но — обязательно расти.

Для роста нужны ресурсы: сырье, люди и рынки. И то и другое, и третье подразумевает пространство, свободное от индустриального производства. И вся история индустриальной фазы — это своеобразный «бег к морю», к границам мира обитаемого.

Мир оказался конечен, и волна индустриализации некогда выплеснувшаяся из Европы, «отразилась от его краев». Возникло стационарное состояние, не заключающее в себе никаких интенций пространственного развития. Дорога в космос оказалась закрытой — при современном техническом уровне нечего и мечтать о том, что другие планеты станут источниками сырья и рынками сбыта. Дорога в другие смысловые Вселенные была разрушена при подавлении «революции сознания» 1968 года в США, Франции и СССР. С миром, привыкшим к непрерывной экспансии, произошло то же самое, что нередко бывает с небольшими растущими фирмами, которые вдруг осознают, что период роста закончился, свою долю рынка они получили и другой уже не будет. Начинается борьба за снижение издержек, вводится политика экономии, создается штатное расписание, в котором каждому прописаны его функциональные обязанности. Быстро растет бюрократизация бизнес–процесса, вводятся технологические стандарты и должностные инструкции. Разделяется владение и управление, выстраивается система менеджмента. По мере продвижения фирмы в сторону организованности и заорганизованности «отцы–основатели», прежний креативный персонал, покидают ее.

Этот процесс многократно описан и носит название первого кризиса Грейнера (Greiner L., 1972), или кризиса лидерства. В сущности, глобализация — это грейнеровский кризис индустриального человечества.

Глобализационное снижение издержек проблему исчерпания свободного пространства, разумеется, не решает. Хуже того, эффективность бизнес–процессов растет очень недолго, а затем — по мере нарастания контроля и регламентации — начинает падать. В фирме это приводит к следующему этапу кризиса, а на уровне человечества — к падению производительности капитала и такому неожиданному явлению, как кризис его ликвидности. В результате глобализация с неизбежностью вступает во вторую и последнюю стадию: мир начинает объединяться не «по Клинтону», а «по Бушу», то есть — через агрессию и войну. Это, разумеется, увеличивает интенсивность всех процессов и в цивилизованной Ойкумене, и в варварской Окраине. Создается единый рынок труда, что, с одной стороны, позволяет развитым странам получить доступ к необходимым им человеческим ресурсам, а с другой — порождает антропоток, масштабы и значимость которого сравнимы с великим переселением народов. Кроме того, насилие порождает насилие, и Окраина находит свой ответ на вызов глобализации, разворачивая террористическую войну против Запада, которая, в свою очередь, приводит к антитеррористическим операциям, борьбе с «отмыванием денег» и установлению все больших и больших юридических ограничений, в том числе на частную жизнь людей. От этого производительность капитала падает еще быстрее… замыкается цепочка обратной связи.

На данном фоне разворачиваются две совершенно уже сюрреалистические компании: борьба с глобальным потеплением (с финансовой точки зрения это, разумеется, попытка ввести в обращение деривиативов очень высокого порядка — фьючерс на опцион хозяйственных последствий климатических изменений) и борьба с детской порнографией (это вообще никакому вменяемому экономическому анализу не поддается). На всякий случай, усилили меры безопасности в аэропортах, доведя их до полного абсурда. Таким способом удалось создать еще один квазирынок, но суммарный экономический эффект оказался отрицательным 171. Как правильно отметил М. Булгаков: «…вы, чуя неладное, бросаетесь к ученым врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье — совершенно бессмысленно, вы сами понимаете».

171 Время, которое теряют в аэропорту пассажиры, экипажи и авиакомпании, можно представить, как эквивалентную потерю самолетовылетов. Точные оценки этих потерь не производились (что само по себе интересно!), но оценка дает значения, сравнимые с деятельностью кайзеровских или гитлеровских субмарин в мировые войны.

Противоречие между принципиально открытым кредитным характером индустриального производства и конечностью мира (которое является одной из составляющих постиндустриального кризиса) не разрешено.

Мыслимы следующие способы разрешения этого противоречия:

• Глобальный экономический кризис, чем–то похожий на Великую депрессию 1929 года в США, но распространенный на весь мир и многократно усиленный глобализацией, то есть унификацией юридических и финансовых механизмов по всему миру.

• Военный кризис, силовое перераспределение обобщенных ресурсов между обобщенными игрокам, высокотехнологическая деструкция части промышленного потенциала.

• Построение постиндустриальной (когнитивной) экономики, выход из пространства индустриальных смыслов и ценностей.

Все три версии разрушают индустриальную фаз развития — полностью или частично. При этом первые два варианта до определенной степени исследованы и по крайней мере, являются интуитивно понятными.

Третий же вариант не изучен совсем, хотя именно он является наиболее интересным, поскольку описывает развитие человечества за горизонтом глобализации.

Анализу этого варианта и посвящена книга.