4

Если информационные ниши, отвечающие за сегодняшние паттерны поведения и виды деятельности, застроены, то относительно завтрашнего дня все не так очевидно. Иными словами, текст может транслировать образы и стили, соотносимые с Будущим — неизбежным, возможным или вероятным. Традиционно книги, соотносимые с иной Реальностью, нежели Текущая, принято относить к фантастике.

Разговор о современной российской да и мировой фантастике уместно начать с констатации кризиса этого литературного направления, и вряд ли мы погрешим против истины, если свяжем этот кризис с отсутствием в обществе четких представлений о будущем, да и серьезного интереса к этой теме.

«Общество потребления» учит жить сегодняшним днем, и от количества «первых учеников» рябит в глазах. X. Мураками сунулся было к джаббервогам, они же бармаглоты, — те плохо приняли его героев. Из Будущего — ему за попытку спасибо! Произведение ругают. Жанр нарушен.

В СССР пророки были как–то не в чести, а вот фантастика проросла с обочин из–под запретов. Своим учителем считая М. Булгакова… Фальстарт Советов породил и фальстарт образов Коммунистического будущего. Девальвация прошла. М. Булгаков остался. И. Ефремова забыли или почти забыли. Стругацкие погрустнели, но стали онтологией для тех, кто сегодня вошел в элиту страны. Нерефлективной, капитализированной по шею, упертой, но элитой… Нового образа Будущего нет. Встречаются пока под таким. Сделано на совесть…

«В общем и целом» для современной фантастики характерно отсутствие нового в сравнении с классическими текстами советского периода видения Реальности — хоть как целостного Представления, хоть как набора деталей, значимых не только для антуража.

Тем интереснее отдельные исключения — нечастые что здесь, что на Диком Западе.

Д. Симмонс в своей тетралогии[24], новаторской как по форме, так и по содержанию, глубоко обсуждает проблемы новой трансценденции. Для того чтобы определить содержание «Илиона», не пересказывая книгу целиком, в моем распоряжении нет достаточного количества терминов. Скажем так: изображены не самые очевидные черты умирающей цивилизации, некогда владевшей сверхтехнологиями.

В. Виндж подробно и тщательно анализирует физически нетривиальную вселенную в «Пламени над бездной», не забывая по ходу дела иронизировать по поводу современных интернет–чатов. В той же книге автор ра ботает с негуманоиднои психикой, более того с распре деленной негуманоидной психикой. Интерес с точки зрения создания новых паттернов представляет и дилогия «Сквозь время» («Воина миру» — «Затерянные в реальном времени»)[25].

Российские советские авторы, когда–то лидировавшие на «рынке образов Будущего», сейчас почти не представлены на нем. Разумеется, в «Опоздавших к лету» А. Лазарчука[26] выстраивается метафорическая модель нестационарных информационных объектов, там же проводятся сложные аналогии между макро — и микровселенными, рассматриваемыми в вероятностном формализме, но этот роман относится не к нашему времени, а к началу 1990?х годов. В известном смысле, «Опоздавшие…» — последний советский фантастический роман. Что, впрочем, не мешает ему активно транслировать образы и паттерны.

Несколько более современным по времени написания является обстоятельный разбор Г. Л. Олди и А. Валентиновым мифологических динамических сюжетов в «Троянском цикле»[27]. Наконец, совсем недавно вышел «Портрет кудесника в юности» Е. Лукина[28], а этот насквозь ироничный текст способен формировать и образы Будущего, и общественные запросы.

Это не все, конечно, но почти все.

Слишком большой процент фантастов предпочитают выполнять хорошо оплачиваемые социальные заказы из настоящего. Литература Будущего замерла перед рывком — родиться или нет. Предыдущая фантастика родилась в застенках «железного занавеса». Фэнтези наших дней заменила детям мечту о кровавых битвах и белоснежных победах. Так, завернувшись в метафору, формируется современная «пятая колонна»: мы сделаем ваше Будущее из Прошлого, потому что иначе его больше не из чего делать. Р. Желязны и А. Азимов умерли в подозрительно похожем сюжете.