Часть вторая. Романтики и прагматики

Еще в те времена, когда слово фэнтези в СССР обозначало «марку», я пытался дать определение этого жанра. Определив фантастику вообще как абстрактную модель действительности, связанную с Текущей Реальностью через исследуемую проблему, я предположил, что фэнтези связана с объектным миром только и исключительно через эту проблему. Иными словами, фэнтези отличается от научной фантастики степенью абстрактности, а поскольку и сам фантастический прием есть абстрагирование, построение проектора, то фэнтези в рамках такого определения оказывалась как бы квинтэссенцией фантастики, «фантастикой в фантастике». Определение было красивое, оно даже «как бы работало», но на какой–то стадии оно перестало меня удовлетворять.

Конечно, для рафинированного позитивиста и материалиста появление в произведении бессмертного эльфа или, скажем, господина Воланда сразу же относит текст к жанру фэнтези, а модель мира — к абстрактным. Но если мыслить в рамках исторического континиума, окажется, что и эльфы, и демоны существуют — в том же смысле, в котором вообще существует мир наблюдаемый. Во всяком случае, они менее абстрактны, нежели фотонный звездолет.

Содержание понятия «научный» склонно к расширению. Информационные технологии конца столетия включили в кругооборот науки понятие магии: магия есть способ воздействия информационного мира на объектный без промежуточных носителей. Во вполне сциентической игре «Ascendancy»[92] среди технологий, которые приходится развивать ради успеха в космической экспансии, есть «научное волшебство», а на корабли приходится ставить устройства, порожденные «высокими маготехнологиями». Соответственно, определение фэнтези через степень абстрактности модели оказывается таким же внешним и случайным, как определение «литература меча и колдовства».

Поскольку найти решение путем дедукции нам не удалось, перейдем к использованию индуктивного метода — выделим особенности, которые постоянно или хотя бы часто встречаются в произведениях, которые мы интуитивно относим к фэнтези. Понятно, что все эти особенности вместе, как правило, не встречаются в одном произведении. Итак, для фэнтези характерно:

• Средневековая картина мира в пространстве, противопоставление освоенного огороженного участка — Мидгарта и остального мира — таинственного, населенного чудовищами и демонами;

• Средневековая картина мира во времени: мир существующий есть узкая полоса между двумя разными полюсами небытия, он ограничен днем Творения и днем Апокалипсиса;

• Средневековое или же посттехнологическое взаимодействие между тонким и объектным миром. Это может проявляться в тексте как более или менее примитивная магия/техномагия, может быть задано через механизм воплощения, в особо замаскированных случаях создается через анагогическую цепочку соответствий;

• Средневековая структура тонкого мира. Расшифровка этого понятия выходит за рамки темы. Достаточно описать основное структурообразующее противоречие как противоречие между реально существующими Абсолютным злом и Абсолютным добром.

Последовательная эстетика романтизма — романтическое восприятие (автором, героями, читателями) войны, любви, подвига, смерти.

Две последние особенности порождают сюжетообразующее противоречие почти всех произведений жанра фэнтези («Ан масс», как сказал бы профессор Выбегалло): борьбу Главного Героя против Главного Злодея Ставкой в этой борьбе как минимум является жизнь обычно же речь идет о судьбах Вселенной.

Итак, произведение жанра фэнтези содержит последовательный средневековый синтез современного аналитического мировосприятия, выполненный в романтической эстетической манере.

К этому определению не следует относиться слишком серьезно, но, по крайней мере, оно включает в себя все предыдущие: фэнтези есть ненаучная фантастика, фэнтези есть литература меча и магии, фэнтези есть предельно абстрактная модель Реальности.

Схоластическое средневековое восприятие мира было предельно абстрактным и сложным. Пожалуй, только современные математики приблизились в своих построениях к тому уровню обобщенной логики, который был характерен для эпохи «доопытного знания». С этой точки зрения произведения жанра фэнтези обязаны быть очень умными. Нередко так и бывает: «Изваяние» Г. Гора[93], «Ворон» А. Столярова[94], «Кесаревна Отрада между славой и смертью» А. Лазарчука[95].

И сразу же раздаются голоса: «Это не фэнтези!» Чаще же автор воспринимает средневековое мышление — как умеет. То есть как современное мышление, но значительно упрощенное. То есть мир фэнтези оказывается для него грубой и простой — глупой! — моделью Текущей Реальности.

Аляповатые декорации можно спасти великолепной актерской игрой, но низводя до своего уровня великолепный средневековый Образ (pattern) мира, автор, как правило, упрощает и сюжетообразующее противоречие и собственно героев: дуалистичность превращается в простое расслоение мира «на своих и врагов».

Здесь кроется причина похожести многих произведений «фэнтэзи» и примитивности их. Сюжет борьбы абсолютного добра с абсолютным злом известен многие тысячи лет, и почти все, что можно было сказать на эту тему, было сказано «еще до полета братьев Монгольфье». Ошибка тривиальности. Притом, сюжетообразующего уровня. Но дело даже не в этом. Проблемы, которые можно было решить в рамках антагонистической дуальной модели Вселенной, тоже давно решены. В современном обществе они вытеснены в детскую субкультуру — потому книги жанра «фэнтэзи» и становятся книгами только для детей, что воспринимается, как критерий литературы второго сорта. Взрослые, увы, понимают, что разбиение на друзей и врагов «не только случайно по своему содержанию, но и выражает, скорее, субъективное умонастроение».

Упрощенность сюжетообразующего конфликта играет с авторами «фэнтэзи» злую шутку. Прежде всего они, часто не представляя этого, создают произведения довольно сомнительного этически характера. Даже умный и гуманный Толкиен, нарисовав своих орков неким воплощением зла, без зазрения совести много раз «вырезал» поселения этого народа до последнего человека — не щадя женщин, стариков и детей. Толкиен не стал акцентировать на этом внимание, но последователи и критики Профессора пройти мимо этого обстоятельства, конечно, не могли — смотри «Кольцо тьмы» Н. Перумова[96], «Последний кольценосец» К. Еськова[97]. Далее, подчиняясь индуктивной процедуре упрощения, переняв в средневековой формуле мира лишь законы формальной симметрии, авторы с неизбежностью приходили к тому, что А. Свиридов назвал «типовым набором для создания произведений в жанре «фэнтэзи». И в рамках этого набора была создана не одна массовая серия произведений…

Умный автор, пытаясь выйти за рамки железного фэнтэзийного миропорядка, как правило, пытался рассматривать основное противоречие с изрядной долей юмора. («Там, где нас нет» М. Успенского[98], «Заклинание для Хамелеона» П. Энтони[99]). За немногими исключениями вроде поименованных выше это приводило, скорее, к негативному эффекту: дополнительного смысла в текст авторская ирония не прибавляла, а вот отпугнуть часть читателей могла. Формула: он издевается над святым!

Итак, в рамках средневековых «фэнтэзи» — критериев можно создать или очень хорошее, очень сложное и очень трудоемкое произведение либо — очередную крупносерийную халтуру. Третьего — нормального среднего уровня — не дано. Халтура лучше оплачивается, лучше продается и проще в изготовлении. Наконец, согласно кривой Гаусса, халтурщиков просто много больше, нежели хороших писателей.

Мы приближаемся к ответу. «Фэнтэзи» не обязана быть глупой, но имеет высокую статистическую вероятность оказаться такой.

Следует заметить, что упрощенность сюжетообразующего конфликта, нацеленность на детскую аудиторию привели к существованию антиотбора в издательских кругах, публикующих фэнтези. Иными словами, стандартные издательские и редакторские критерии при оценке произведений этого жанра резко снижаются. В связи с этим количество явных «ляпов» (неустранимых ошибок) в фэнтези превосходит среднестатистический уровень литературы. Приходится согласиться, что фэнтези, как жанр, действительно «не удостаивает быть умной».

Это. конечно, сугубо статистический вывод, который нельзя применить к конкретному произведению.

Нужно иметь в виду, что романтический мир фэнтези, романтический взгляд фэнтези чрезвычайно притягателен. Некоторое, хорошо бы — не чрезмерное, упрощение мира возвращает читателя в юность, а это — не самое дурное для человека возвращение. И быть может, в упрощенном мире фэнтези кому–то удастся увидеть что–то важное, но во взрослой Текущей Реальности скрытое от его глаз нагромождением других проблем.