Борьба с монголо–татарами

На формирование русского военного искусства наложили отпечаток следующие обстоятельства:

• Молодость этноса, отсутствие у него предшествующего опыта государственности, политических и военных традиций

• Крайне слабое индукционное воздействие со стороны более цивилизованных народов

• Отсутствие майората, что ускоряло раздробление княжеств

• Сложное в военном отношении положение на границе Леса и Степи

• Преимущественно закрытый характер местности, ее слабая культурная освоенность

• Вытекающая из этого инфраструктурная ценность необеспеченность

Необходимо особо подчеркнуть то обстоятельство, что у Киевской Руси отсутствовали серьезные военные и политические противники. Взаимодействие с Великой Степью и государственными образованиями, время от времени актуализирующимися на южных границах, носило в целом добрососедский характер по Е. Лукину:

«… не обидит свата сват

и побег устроит,

и напишет кто–нибудь «Слово о полку…»

Как следствие, армия приобрела опыт «карнавальной войны», ведущейся по определенным правилам и не имеющей ясной стратегической цели.

В XIII столетии это привело к государственной и национальной катастрофе.

Причина неожиданного всплеска пассионарности народов Центральной Азии, привычно объединяемых идентификатором «монголо–татары», не вполне ясна до сих пор. Кажется естественным связать ее со вступлением Земли в очередной климатический оптимум, что подразумевает не только виноградники на Ньюфаундленде и леса в Гренландии, но и изменение режима увлажнения Великой Степи. Резкое увеличение продуктивности пастбищ в XIII веке объясняет принципиальную возможность трансконтинентальных конных рейдов, но не отвечает на вопрос, откуда в этносе, до того не знавшем военного искусства, возникло вдруг поколение гениальных полководцев?

Монголы ввели в военный обиход концепцию массовой подвижной армии, состоящей из легкой и тяжелой конницы и подвижного обоза. Их командиры умели увязывать между собой действия стратегически разобщенных армейских групп на огромном евразийском театре военных действий[300] (задача, с которой так и не удалось справиться фельдмаршалам III Рейха). Монголы с одинаковой легкостью превращали в стратегические победы и частные тактические успехи, и серьезные оперативные неудачи.

Все военные кампании полководцев Чингисхана преследовали решительные цели. Речь шла не об ординарной победе, но о полном разгроме противника, об уничтожении его армии, физическом истреблении административной и военной элиты, разрушении государственной экономики.

Понять подобные действия как действенный способ ведения войны русские князья были не в состоянии. Уже это предопределило их поражение: четкой и целеустремленной стратегии монголов они смогли противопоставить лишь простейшую оборонительную тактику. Монголы, однако, умели не только осаждать крепости, но и брать их прямым штурмом, так что тактика обороны с опорой на укрепленные пункты была против них заведомо самоубийственной.

Результатом кампании 1237–1239 гг. стало уничтожение Киевской Руси. Теперь перед русским военным искусством стояла только одна задача: сохранить существование народа. Это подразумевало необходимость поиска «модуса вивенди» с победителем.

В течение последующих двухсот лет вся политическая история России строилась вокруг взаимоотношений с Ордой, а вся военная стратегия русских княжеств сводилась к попыткам найти «асимметричный ответ» на вызов ордынской конницы[301].

Во второй половине XIII века характер монгольского завоевания меняется: победители пытаются организовать жизнь на подвластных им территориях. Выжившие русские князья становятся лояльными вассалами Орды. На Русь постепенно проникают элементы культуры самой Монголии, Китая, Хорезма. Начинается генетическое перемешивание победителей и побежденных.

В этот период формируется русский национальный характер и русская армия обретает ряд специфических черт, которыми она будет отличаться на протяжении всей своей истории.

Русские учились военному делу у Орды, хотя применяли полученные знания к совершенно другой военной машине. Монголы действовали массой: «множество пугает…», — и русская армия всегда, во все эпохи, стремилась к максимально возможной численности. Монголы использовали глубокие расчлененные построения, и такие построения на века стали «визитной карточкой» русского стиля ведения войны. Монголы были равнодушны к боевым потерям, и подобное равнодушие по сей день характеризует русское командование.

Такая безжалостность имела стратегическое обоснование. В XIII–XIV веках речь шла, как уже отмечалось, о физическом выживании народа. Это подразумевало ряд ситуаций, в которых боевая задача войска состояла именно в том, чтобы истечь кровью.

Именно тогда сформировалась как характерная особенность русской армии устойчивость в обороне: если русские солдаты действительно решили защищать какую–либо позицию, то овладеть ей можно было только полностью уничтожив защитников. «В воле Вашего Величества бить русских правильно или неправильно, но они не побегут…» Среди боев, выигранных благодаря экстраординарной стойкости войск, следует назвать Грюнвальд (1410), Цорндорф (1758), Кунерсдорф (1759), оборону Шипкинского перевала (1877–1878).

Не случайно, что именно оборонительные по своей структуре сражения — Куликовская битва (1380), Полтава (1709), Бородино (1812), Сталинград (1942) — знаменовали собой этапы возвышения Руси /России/СССР.

Монгольскому игу мы обязаны и такой отличительной чертой русской военной политики, как нацеленность на конечный результат. Война могла продолжаться веками (примером тому борьба с Оттоманской Портой), сопровождаться тяжелыми поражениями, но в конечном итоге Россия получала то, что хотела. Цена победы — и это тоже наследие ордынского военного искусства — значения не имела. Очень интересно проследить в масштабах столетий эту неторопливую целеустремленную стратегию, часто маскирующуюся под локальную неустойчивость и «сиюминутность» политики. Исторически значителен феномен создания Англией великой Британской империи, но превращение Московского княжества в Россию — процесс не менее впечатляющий, особенно если вспомнить, что в начале этого пути Русь не обладала даже политической независимостью.

Столетия борьбы с монголо–татарами принесли Руси скорее опыт поражений, чем счастье побед. Тем не менее в этот период была выиграна самая важная в истории страны битва и проведена самая красивая военная кампания. Речь идет о сражении на Куликовом поле и о «стоянии» на реке Угре.

Схема великой победы Дмитрия Донского, как и предшествующего четкого и грамотного стратегического маневрирования, есть в любом школьном учебнике по истории. Есть смысл добавить только одно: продуманность подготовки к войне, порядок сосредоточения войск, пятичленное построение оборонительных порядков, принятая тактика боя, — все это показывает знакомство Дмитрия Донского уже не с монгольским, а с китайским военным искусством. Равным образом блистательная блокадная операция, проведенная Иваном III на реке Угре (ограничение подвижности конной в своей массе ордынской армии, неожиданное отступление, «приглашающее» противника переправиться через реку и принять бой в самых невыгодных условиях, последовательное стратегическое использование овладевшей врагом растерянности в целях полного его разгрома и ликвидации самой государственности без боя), заставляет вспомнить стратегическое искусство Сунь Цзы.

В своей последующей военной истории Россия и пользовала метод, названный английским историком Б. Лиддел Гартом непрямыми действиями, гораздо реже. Может быть, непрямая стратегия рассматривалась русскими полководцами как последний резерв и приберегалась на тот крайний случай, когда иного спасения уже не видно?