От психологии здравого смысла к языку мышления

От психологии здравого смысла к языку мышления

Одно из двух основных допущений науки о мышлении заключается в том, что разум считают машиной, обрабатывающей информацию. Совершенно очевидно, что разум действительно получает информацию из окружающего мира. Часть этой информации поступает в виде световых волн, действующих на сетчатку глаза, часть — в виде звуковых волн, действующих на орган слуха. Очевидно и другое: то, как мы действуем, не продиктовано информацией, которую мы получаем. Разные люди, и даже один и тот же человек, в разные моменты времени по-разному реагируют на одинаковые ситуации. Например, нет стандартного ответа на рисунок звуковых волн, соответствующий (в английском языке) слову «помогите». Как мы поведем себя, зависит от того, что сделает наш разум с полученной им информацией, — от того, как он обработает эту информацию. Если я бегу к вам, услышав ваш крик «Помогите!», то это происходит потому, что мой разум каким-то образом декодировал ваше высказывание, идентифицировал его с английским словом, разобрался в том, что вы хотите сообщить, и принял решение отреагировать. Все это — весьма сложная обработка информации, которая в виде звуковых волн подействовала на мою барабанную перепонку.

Но каким образом происходит эта обработка информации? Каким образом вибрации барабанной перепонки приводят к сокращению моей мускулатуры, необходимому для того, чтобы вытащить вас из воды и спасти от утопления? У информации необходимо должны быть носители. Мы знаем, как передается информация в слуховой системе — вибрации барабанной перепонки поступают во внутреннее ухо по системе слуховых косточек. Что происходит дальше, по мере передачи информации от барабанной перепонки, известно хуже, но ясно, что интегральной частью общей картины разума как информационного процессора является обязательное наличие физических структур, передающих информацию, то есть структур, являющихся представительствами непосредственного окружения (а также, естественно, вещей более абстрактных или удаленных). Это второе основное допущение науки о мышлении. По сути, обработка информации — это вопрос трансформации представительств, что приводит к активации нервной системы, которая и отдает вам приказ броситься в воду.

Вот эти два базовых допущения науки о мышлении:

   1. Разум есть информационный процессор.

   2. Обработка информации предусматривает трансформацию представительств, являющихся физическими структурами для переноса информации.

Фодора, в частности, интересуют те представительства, которые соответствуют желаниям, убеждениям и сравнимым с ними психологическим состояниям — таким, как надежды и страхи. В философии их принято называть пропозициональными отношениями, потому что все они могут быть описаны наязыке мыслителя, находящегося в различных отношениях (например, пребывая в убеждении или питая надежду) к частным высказываниям (например, к высказываниям о том, что идет дождь или что скоро начнут ходить автобусы). Фодор убежден, что должны существовать также внутренние представительства, соответствующие пропозициональным отношениям. В какой-то степени, и даже довольно часто, мы можем объяснить и предсказать поведение других людей, зная, что они думают о мире и чего хотят достичь. Согласно Фодору, успех таких объяснений и предсказаний можно объяснить только тем, что убеждения и желания реально управляют нашим поведением. Это означает, что убеждения и желания должны иметь агентов во внутренних структурах, посредством которых они вызывают телесные движения, каковые мы пытаемся объяснить. Такое воззрение Фодор называет интенционалъным реализмом. Это форма реализма, поскольку связывает пропозициональные отношения с физическими сущностями. И этот реализм интенционален, поскольку пропозициональные отношения обладают свойством, которое философы называют целенаправленностью, то есть исходят из представления о мире, устроенном определенным образом.

То, что я называю «коронным аргументом» Фодора, есть аргумент, ведущий от интенционального реализма к особой версии компьютерной модели разума (которую он сам называет репрезентативной теорией разума). Интенциональный реализм требует, чтобы мы были способны думать об убеждениях и желаниях как о вещах, которые способны порождать поведение. Но это особый случай причинности. Есть фундаментальная разница между движением моей ноги, когда я стараюсь чего-то достичь (например, совершить путешествие длиной 1000 миль, делая первый шаг), и движением ноги, вызванным ударом молоточка невролога под коленную чашечку. В первом случае то, что вызывает движение, есть желание, желание целенаправленное — а именно совершить путешествие длиной 1000 миль. Это то, что философы называют содержанием желания. Если содержание изменится, то изменится и форма движения. Убеждения и желания становятся причинами поведения в силу того, что в них отражается представление о мире, — то есть в силу своих содержаний. Любое удовлетворительное высказывание интенционального реализма должно объяснить, каким образом становится возможным такой тип действий, причиной которых является содержание. В частности, необходимо рационально обосновать отношения между убеждениями и желаниями, с одной стороны, и обусловленным ими поведением — с другой. Убеждения и желания обусловливают поведение, приобретающее смысл благодаря этому. Движение ноги имеет смысл и является рациональным, если я хочу начать путешествие длиной 1000 миль и делаю шаг в верном направлении.

Однако причинная связь поведения с содержанием чрезвычайно загадочна. В некотором смысле представительства — простые объекты, такие же, как и любые другие, — это могут быть звуковые волны определенной длины, совокупность нейронов или листы бумаги. Если думать так, то не возникает особых трудностей с пониманием того, каким образом представительства могут стать причиной определенного поведения. По сути дела, эта причинность ничем не отличается от причинности, вследствие которой нога дергается в ответ на удар неврологическим молотком. Но все дело в том, что представительства, которые нас интересуют, — пропозициональные отношения, — обладают особым семантическим отношением к миру — то есть имеют смысл; они о чем-то говорят — например, о чьей-то матери или о планете Марс. Головоломка состоит не в том, как именно представительства могут становиться причиной поведения в окружающем мире, а в том, как они выполняют это — как они становятся функциями своего значения, функциями неких отношений, в которых они состоят с другими объектами в мире (объектами, которые, более того, могут и не существовать).

Большим преимуществом компьютерной модели разума, по мнению Фодора, является то, что она помогает решить задачу причинности, обусловленной содержанием. Для того чтобы понять, зачем нам надо более отчетливо сформулировать эту задачу, Фодор вместе с другими специалистами по науке о мышлении, а также вместе с подавляющим большинством философов придерживается того взгляда, что все манипуляции, производимые головным мозгом с представительствами, являются чисто физическими и механическими. Головной мозг и содержащиеся в нем представительства являются физическими сущностями, а это означает, что они могут быть чувствительны лишь к определенным типам свойств ментальных представительств. Когда я произношу слово «кошка», я произвожу лишь звуковую волну определенной конфигурации. Эта звуковая волна обладает определенными физическими свойствами, благодаря чему воздействует на головной мозг. Звуковые волны имеют амплитуду, длину, частоту и некоторые другие свойства, к которым головной мозг чувствителен благодаря органам слуха. Но то, что этот звук передает представление о кошке для англоговорящих людей, есть свойство совершенно иного типа. Это не такое свойство, к которому мозг чувствителен непосредственно (во всяком случае, таков аргумент Фодора).

Давайте назовем физические свойства, которые поддаются механическим манипуляциям в головном мозгу, формальными свойствами. Мы называем их так потому, что они имеют отношение к физической форме представительства. А свойства, в силу которых представительства представляют значения, назовем семантическими свойствами, поскольку семантика — это раздел лингвистики, занимающийся значением слов (тем, как слова представляют мир). Фундаментальным источником проблемы, касающейся причинных свойств содержания, являются семантические свойства, а не свойства формальные. Легко придумать примеры пар представительств, имеющих одинаковые формальные свойства, но разные семантические свойства. Вот, например, две записи чисел:

1101 1101

Очень легко дать формальное описание этих двух записей. Каждое можно описать, например, как две единицы, за которыми следует ноль, за которым, в свою очередь, следует единица. Или, более абстрактно, мы можем описать их с помощью вертикальных и горизонтальных черточек. Ясно, однако, что формальное описание левого числа будет идентично формальному описанию правого. Тем не менее вполне возможно, что эти формально идентичные записи могут иметь совершенно различные семантические свойства. Например, правое число можно прочесть, как тысяча сто один в десятеричной системе счисления, а левое — как тринадцать в двоичной системе счисления. Здесь мы имеем два представительства, идентичные по своим формальным и физическим свойствам, но совершенно различные по семантическим и смысловым свойствам.

Таким образом, в этом примере явственно проступает проблема причинности, обусловленной содержанием. Головной мозг — это машина для обработки информации, чувствительная только к формальным свойствам представительств. Пока речь идет о прямых входах в головной мозг, нет никакой разницы между левым и правым числами. Тем не менее есть большая разница между числом 1101 и числом 13. Каким-то образом наш мозг улавливает эту разницу. В конце концов, мы все же можем различать 1101 как число в двоичном коде — и 1101 как число в десятичном коде. Мы видим, что две эти записи несут различную информацию. Мало того, мы способны по-разному реагировать на эти две записи. Проблема причинности, обусловленной содержанием, сводится к проблеме ее возможности. Как может мозг обрабатывать информацию, если он слеп в отношении семантических свойств представительств? Как может мозг быть машиной, обрабатывающей информацию, если все, что он умеет, — это обрабатывать формальные свойства представительств?

В этом отношении можно провести важную аналогию между головным мозгом и компьютером. Компьютеры манипулируют исключительно с последовательностями символов, причем мы можем мыслить себе эти символы как представительства, имеющие определенную форму. Компьютер, запрограммированный в двоичном коде, например, манипулирует последовательностями, состоящими из единиц и нолей. Манипуляции, выполняемые компьютером, определяются исключительно формой этих символов. Последовательность единиц и нолей может представлять натуральное число. Например, 10 — это число 2, а 11 — это число 3. Однако те же последовательности могут представлять и совершенно иные вещи. Например, запись может обозначать, какие из пикселей в длинном их ряду включены, а какие выключены. В самом деле, используя подходящее кодирование, с помощью последовательности единиц и нолей можно представить почти все, что угодно. Однако с точки зрения компьютера совершенно безразлично, что именно представляет последовательность единиц и нолей, — то есть не важны семантические свойства этой последовательности. Компьютер просто манипулирует с формальными свойствами последовательностей единиц и нолей.

Тем не менее, и это очень важно, компьютер запрограммирован на такие манипуляции с последовательностями единиц и нолей, чтобы получился верный результат при осуществлении интерпретации, хотя сам компьютер в этом отношении слеп и не занимается интерпретациями. Если компьютер, например, выступает в роли калькулятора и ему даны две последовательности единиц и нолей, то он просто вычислит третью последовательность. Если две последовательности представляют два числа — 5 и 7 соответственно, — то третья последовательность будет двоичным представлением числа 12. Но эти семантические свойства несущественны для механики процесса, выполняемого компьютером. Все, что делает компьютер, — это механическое манипулирование единицами и нолями на основании их формальных свойств. Но при этом компьютер сконструирован таким образом, что эти формальные манипуляции приносят желаемый результат на семантическом уровне. Карманный калькулятор обрабатывает ноли и единицы таким образом, что это позволяет производить верные арифметические операции с числами, представленными нолями и единицами.

Итак, компьютеры манипулируют символами, опираясь только на их формальные свойства, но при этом учитываются неким образом также их семантические свойства. Именно это, утверждает Фодор, и делает головной мозг. Мозг — это физическая система, чувствительная только к формальным свойствам ментальных представительств. Но тем не менее, как машина для обработки информации, мозг (как и компьютер) обязан учитывать семантические свойства ментальных представительств. Мы можем понять применение аргумента Фодора, касающееся интенционального реализма, к компьютерной модели разума так: поскольку мозг и компьютер должны решать одни и те же задачи (а мы понимаем, как их решает компьютер), постольку самый простой путь понять, как работает мозг, — это представить себе мозг как своего рода компьютер.

Но как конкретно можно представить действие такой аналогии? Три следующих утверждения суммируют положения о компьютерной модели, предложенной Фодором:

   1. Причинно-следственные отношения между элементами содержания в конечном итоге сводятся к причинно-следственным отношениям между физическими состояниями.

   2. Эти физические состояния имеют структуру предложений, и их структура определяет, как они будут расположены и как будут взаимодействовать друг с другом.

   3. Причинно-следственные переходы между предложениями языка мышления учитывают осмысленные отношения между содержаниями этих предложений на языке мышления.

Второе и третье утверждения выражают вклад Фодора в разработку проблемы причинно-следственных отношений между содержаниями. Важен взгляд Фодора, согласно которому средой мышления является то, что философ называет языком мышления. Согласно Фодору, мы мыслим предложениями, но это не предложения естественного языка, например, английского. Язык мышления больше похож на формальный язык — например, на язык исчисления предикатов, разработанный логиками для представления логической структуры предложений и суждений в английском языке. Подобно языкам, с помощью которых программируют компьютеры, — и язык логики на самом деле очень им близок, — язык исчисления предикатов представляется свободным от двусмысленностей и неточностей английского языка.

Аналогия между языком мышления и компьютерными языками и языком исчисления предикатов является ядром предложенного Фодором решения проблемы причинноследственных отношений между содержаниями. Именно это подразумевается в утверждении № 3. Основное принятое Фодором условие, свойственное формальным языкам, заключается в том, что следует четко различать формальные и семантические свойства. С точки зрения синтаксиса формальный язык, — например, язык исчисления предикатов, — это просто набор символов различного типа вместе с правилами оперирования этими символами, причем эти правила зависят от типов символов. Символы в исчислении предикатов распадаются на несколько типов. Некоторые символы, обычно представленные строчными буквами латинского алфавита (а, b и т.д.), представляют индивидуальные объекты. Другие символы, как правило, заглавные буквы латинского алфавита, представляют свойства. Сочетания символов дают представление о положении вещей. Так, например, если «а» представляет Джейн, a«F» — свойство «бежать», то символ «Fa» представляет положение, когда Джейн бежит. Исчисление предикатов содержит символы, соответствующие различным логическим операциям, как, например, символ «&» соответствует конъюнкции символов, а «-?» — отрицанию символа, кванторы «3» и «V» обозначают «по меньшей мере один» и «все» соответственно.

Правила, управляющие сочетаниями символов, образующими предложения, могут формулироваться только в понятиях формальных свойств индивидуальных символов. В качестве примера можно привести правило, согласно которому пространство после заглавной буквы (например, пространство «F -») может быть заполнено только строчной буквой (например, «а»). Это правило на синтаксическом уровне выражает интуитивное понимание того, что свойства изначально принадлежат вещам, но это ни в коем случае не заставляет отказаться от идеи о том, что заглавные буквы служат именами свойств, а строчные буквы именами вещей. Все это — в чистом виде синтаксис языка. Применение правила — чисто механический процесс совершенно того же типа, что и действия, блестяще выполняемые компьютером.

С другой стороны, связь между формальной системой и ее содержанием проявляется на уровне семантики. Это происходит, когда в соответствии с семантикой формального языка мы приписываем объекты определенным константам, свойства — предикатам, а логические операторы — связям. Обеспечить язык семантикой — это значит дать интерпретацию символам, содержащимся в языке, чтобы превратить совокупность бессмысленных символов в репрезентативную систему.

Как позволительно рассматривать символы формальной системы с точки зрения синтаксиса и с точки зрения семантики, точно так же двояко можно рассматривать и переходы между символами. Правило экзистенциального обобщения в исчислении предикатов, например, может быть рассмотрено как синтаксически, так и семантически. С точки зрения синтаксической правило допускает, что если в одной строке доказательства имеется формула вида «Fa», то в следующей строке доказательства можно написать формулу «Зх Fx». С точки зрения семантической правило утверждает, что если верно, что некая вещь есть «F», то должно быть верно также, что и что-то является «F» (поскольку интерпретация «Зх Fx» гласит, что существует по крайней мере одно «F»). Все переходы в формальной системе можно рассматривать этими двумя способами — то есть либо как правила манипуляции с бессодержательными символами, либо как правила, определяющие отношения между интерпретируемыми высказываниями.

Главное предложение Фодора заключается в том, следовательно, чтобы использовать модель отношений между синтаксисом и семантикой в формальной системе для понимания отношений между предложением в языке мышления и его содержанием (тем, что оно представляет и обозначает). Разум — это компьютер, оперирующий предложениями на языке мышления. Эти предложения можно рассматривать чисто синтаксически (как физические символические структуры, состоящие из основных символов и расположенные в согласии с определенными правилами композиции) или семантически (на основании того, как они отражают и представляют мир, и в таком случае их рассматривают как некие суждения или утверждения о мире). Развивая это положение, можно рассматривать переходы между предложениями на языке мышления либо синтаксически, либо семантически: либо в понятиях формальных отношений, существующих между физическими символическими структурами, либо в понятиях семантических отношений, существующих между разными представлениями о мире.

Вернемся, однако, к третьему утверждению Фодора. Обработка информации в разуме в конечном счете является осуществлением каузальных переходов между предложениями языка мышления, — так же, как обработка информации в компьютере в конечном счете является осуществлением каузальных переходов между предложениями на языке программирования. Предположим, что мы исходим из того, что каузальные переходы между предложениями внутри языка мышления суть чисто формальные, осуществляемые в силу формальных свойств значимых символов, независимо от того, что эти символы обозначают и к чему они относятся. В таком случае суть нашего вопроса сводится к следующему: каким образом формальные отношения, существующие между предложениями в языке мышления, накладываются на семантические отношения, существующие между пропозициональными суждениями, соответствующими этим предложениям? Если же мы согласимся с тем, что язык мышления является формальной системой, то на этот вопрос можно дать вполне ясный и недвусмысленный ответ. Синтаксические переходы между предложениями в языке мышления будут идти вслед за семантическими переходами между содержаниями этих предложений по точно таким же причинам, по каким синтаксис следует за семантикой в любой правильно построенной формальной системе.

Фодор может (и делает это) сослаться на хорошо известные данные металогики (изучения выразительных возможностей и формальной структуры логических систем), позволившие установить значительную степень соответствия между синтаксической выводимостью и семантической достоверностью. Так, например, известно, что исчисление предикатов первого порядка является качественным и полным. То есть можно сказать, что в каждом добросовестно выполненном доказательстве в исчислении предикатов первого порядка вывод действительно является логическим следствием предпосылок (качество). И наоборот, если для каждого аргумента, при использовании которого вывод логически вытекает из посылки, вывод и посылку можно сформулировать на языке исчисления предикатов первого порядка, то, значит, доказательство является качественным (полнота). Используя введенные нами термины, получим: если последовательность законных и формально определяемых переходных умозаключений приводит от формулировки А к формулировке В, то можно быть уверенным, что А не может быть истинным, если не истинно В, — и наоборот, если в семантическом смысле А влечет за собой В, то можно быть уверенным, что существует последовательность формально определяемых и выводимых переходов, ведущих от А к В.

Следовательно, можно сказать, что убеждения и желания выражаются с помощью языковых физических структур (предложений на языке мышления), а практические рассуждения и другие формы мышления должны быть истолкованы в понятиях причинно-следственных взаимодействий между этими структурами. Эти причинно-следственные взаимодействия определяются только формальными, синтаксическими свойствами физических структур. Тем не менее, поскольку язык мышления является формальным языком, располагающим аналогами формальных свойств качества и полноты, эти чисто синтаксические переходы осуществляются с учетом семантических отношений между содержаниями релевантных убеждений и желаний. Именно поэтому (утверждает Фодор) обусловленная содержанием причинность имеет место в такой чисто физической системе, как головной мозг. Значит, продолжает Фодор, адекватное психологическое истолкование обеспечивается работой разума, похожей на компьютерную обработку предложений на языке мышления.