Этика

Этика

«Анархия, государство и утопия» — пожалуй, самое знаменитое (а кто-то может сказать, самое неудачное) из сочинений Нозика. Позднее он сильно огорчался из-за ситуации, в которую попал благодаря этой книге, справедливо заявляя, что был очень далек от того, чтобы стать просто «политическим философом». Тем не менее вопросы этики и политики занимают значительное место в его (особенно более позднего периода) сочинениях и поэтому требуют внимания. Книга «Анархия, государство и утопия» произвела особенно сильное впечатление на общество, поощряя его сдвиг вправо, к ценностям свободной рыночной экономики, произошедший по обе стороны Атлантики в последней четверти двадцатого века. Двумя основными моментами этики являются деонтология, утверждающая приоритет «правильного», и телеология, утверждающая приоритет «добра». За три года до выхода в свет «Анархии, государства и утопии» деонтология получила огромную подпитку (как и этическая и политическая философия в целом) в книге Роулза «Теория справедливости». В этой книге справедливость опирается на гипотетический договор между людьми, готовыми взаимодействовать в мире, но при этом в ней ничего не говорится об условиях заключения такого договора. Такой подход является деонтологическим, поскольку правильные действия обусловлены существованием договора. Но одновременно он является телеологическим, так как договаривающиеся стороны хотят выработать такие правила, которые максимально улучшат их благополучие, — и поскольку эти люди равно невежественны, постольку они соглашаются с этими правилами, с тем чтобы в результате (опуская некоторые трудности) система была построена так, чтобы благосостояние повысилось не только у отдельных случайных людей, но и у всего народа в целом.

Нозик больше предан деонтологии и целых пятьдесят страниц посвящает критике Роулза. Нозик отвергает любую попытку обосновать социальную систему, исходя из представлений о совершенном государстве (как счастливом воплощении закона больших чисел) или образцовом государстве (как о воплощении воздаяния по заслугам или же законам равенства, ибо такая система теряет устойчивость, как только мы начинаем пользоваться равными возможностями). Главный принцип подхода Нозика — индивидуализм. Философ придерживается атомистического взгляда на индивида: мы все имеем определенные права, а наши обязанности ограничиваются уважением прав других. Сам Нозик («Анархия, государство и утопия» XIV, 9) и его критики говорили, что он не дает убедительного обоснования своей философии морали, хотя можно спросить — какими, собственно, могут быть такие обоснования? Чтото может быть принято просто как данность — в противном случае придется вспомнить о запрете Юма выводить «должное» из «сущего». Нозик обосновывает в какой-то мере свой индивидуализм, настаивая на том, что индивиды, а не общества и прочие социальные образования, отвечают за свои чувства и переживания, — индивиды ответственны за то, как они пользуются своими правами, и за то, что получается в результате. Но права, которыми мы обладаем, суть права свободы, и единственные права, которые мы имеем в отношении других, — это права на невмешательство и на соблюдение договоренностей. Мы не можем (исходя из наших прав) просить других о помощи, как бы ни нуждались в ней, и, в частности, мы не можем подвергаться принудительному налогообложению, чтобы помогать другим (Нозик сравнивает налоги с подневольным трудом, хоть и признает, что имеются отличия). Все это придает его философии весьма раздражающий оттенок, и Нозик признает это. Сначала это его беспокоило, но потом он перестал переживать, придя к выводу, что его предложения выведены рациональным путем и оттого неизбежны. Однако ничто не могло помешать Нозику утверждать, — что он и делал, — что у нас есть .моральный долг заниматься благотворительностью и т.д. (кстати говоря, сам Нозик входил в организацию «Амнистия»). Все дело только в том, что мы не должны действовать так по принуждению.

По Нозику, люди не только что-то переживают, они еще и деятели, которые должны активно проживать свою жизнь. Из этого он выводит, что мы должны отвергнуть саму идею «машины переживаний», с помощью которой простым нажатием кнопки было бы можно пережить любое ощущение и последствия любых действий, какие мы только способны себе представить. Единственная разница фантазий с реальностью заключается в том, что нам ничего не приходится делать ради достижения желаемого результата. Нозик безоговорочно отвергает взгляды ведущих утилитаристов девятнадцатого века, — Милля и особенно Сиджвика, — утверждавших, что единственной настоящей ценностью являются определенные переживания и ощущения. Если перевести эту мысль на современный язык, то можно сказать, что виртуальная реальность должна оставаться именно виртуальной реальностью. Животные в этом смысле занимают промежуточное положение — они способны чувствовать, не являясь рациональными существами. И хоть они не имеют каких-то официальных прав, некоторые вещи в отношении их непозволительны — мы не должны охотиться на них ради своего удовольствия («Анархия, государство и утопия», 37). И даже преступник имеет право на уважительное отношение к себе как к рациональному существу.

Теория справедливости Нозика может быть названа теорией «присвоения права». Лозунг этой теории: «Все, что возникает из справедливой ситуации в результате справедливых действий, само по себе является справедливым» («Анархия, государство и утопия», 51). В связи с этим возникают три темы для обсуждения: справедливость приобретения, справедливость передачи и справедливость ради исправления несправедливости. Справедливость приобретения, как ее понимает Нозик, осложняется его согласием с оговоркой Локка о том, что если мы черпаем справедливость из природного источника (а не получаем ее путем передачи от прежнего владельца), то должны оставить достаточный ее запас для всех остальных (скажем, я не могу захватить единственный колодец в пустыне в свое безраздельное пользование). Большую часть своих рассуждений Нозик посвящает разбору справедливости, полученной в результате передачи, где особенно важными являются возражения против «образцовых» теорий (эгалитаризма и т.д.), и в связи с этим возникает вопрос: действительно ли теория Нозика предлагает большую свободу по сравнению с конкурирующими теориями? Исправление допущенной несправедливости предусматривает соответствующую компенсацию, но при этом возникают значительные трудности в приложении теории к реальной жизни, ибо в прошлом были допущены многие исторические несправедливости, приведшие к неравномерному распределению ресурсов. И наконец, критики заметили, что рассмотрение всех трех тем заставило Нозика размыть границу между деонтологией и телеологией, склонившись на сторону последней.

Действительно, в своих поздних работах Нозик в значительной степени отказывается от позиции, занятой им в «Анархии, государстве и утопии». (К счастью или, наоборот, к сожалению, миссис Тэтчер и мистер Рейган, вероятно, не читали последних сочинений Нозика.) Нозик явно склоняется теперь к промежуточной позиции между деонтологией и телеологией, хотя все еще признает свою «очевидную склонность к деонтологии» («Философское объяснение», 498). Даже в «Анархии, государстве и утопии» есть одно беглое замечание относительно вопроса о том, вправе ли мы нарушать второстепенные ограничения, чтобы избежать «беспредельных нравственных страданий» («Анархия, государство и утопия», 30 и сноска). Поэтому Нозик задается вопросом, каковы могут быть мотивации нравственных поступков. Он считает, что есть что-то «глубоко истинное» во взглядах Платона, согласно которым то, что лучше для нас, является скорее нравственным, чем безнравственным. При этом Нозик добавляет, однако, что мы не всегда можем напрямую связать нравственность с нашими эгоистическими интересами или пониманием счастья. Вместо этого в «Философских объяснениях» выдвигается и пропагандируется идея ценности, отношение к которой может заключаться в одобрении, упорном ее отстаивании, фокусировании на ней и т.д. Этот принцип отношения Нозик назвал «V-ing»[2]. Ценно уже то, что к имеющимся ценностям есть определенное отношение, и тот, кто соглашается с этим, сам является ценной личностью. Нозик настаивает на том, что для человека лучше уважать ценности, чем не уважать (по внутренним причинам, а не потому, что «честность — лучшая политика»), даже в том случае, если сам человек не осознает этого. Даже если человек в силу обстоятельств сам не ценит своего отношения к ценностям, они все равно «в силу соответствующих условий будут воодушевлять и побуждать нас» («Философские объяснения», 438).

Затем Нозик обращается к трактовке ценности, заимствуя идею Г.Ф. Мура об органическом единстве, согласно которой целое имеет ценность большую, чем ценности каждой из его частей. Мы можем избежать потенциального порочного круга, ссылаясь на определение, которое Нозик дает в другом контексте, где «нечто является единством... если его отличительные признаки на протяжении какогото времени не являются эквивалентными сумме отличительных признаков частей этого единства в течение того же времени» («Философские объяснения», 100). Органическое единство является плодотворным источником ценности, особенно в эстетике, но Нозик не отождествляет общее и сумму органических частностей, ибо существуют очевидные исключения (ценность часто приписывают простым или единственным в своем роде вещам как таковым). Идею

Нозика часто критиковали за расплывчатость, потому что он не говорит, как совместить два критерия органического единства — предполагаемого единства с разнообразием материала.

В «Философских объяснениях» и менее отчетливо в «Анархии, государстве и утопии» Нозик говорит о том, что мыслит в понятиях толчков и тяги, причем толчки оказывают давление изнутри, а тяга действует извне, так как передается мне от тебя как от искателя ценности, и этическая теория — среди всего прочего — призвана показать, что толчок по крайней мере не уступает по силе тяге («Философские объяснения», 401). Приведенные выше рассуждения относительно мотивации и ценности относятся к сфере толчков, но затем Нозик обращается к тяге, к деонтологии и телеологии, противоположно направленные требования которых представлены интуитивными толчками (побуждениями) к наилучшим действиям для достижения наилучшего результата, — причем в каждом случае применяется стратегия максимизации, объявленная вне закона в «Анархии, государстве и утопии». Однако, в согласии с новым подходом, это не доказательство превосходства какой-либо из сторон, «но объяснение или понимание того, почему (или где) человек склоняется к одной из них, пренебрегая другой» («Философские объяснения», 498). Обсуждение значения всего сказанного для применения в политике мы пока отложим и, прежде чем покинуть область этики, вкратце обратимся к совершенно иному вопросу, которому посвящена последняя глава «Неизменностей».

В этой главе Нозик рассматривает генеалогию и функционирование этики. Как это часто бывает, он апеллирует к эволюции, которая придает этике функцию обеспечения материального сотрудничества, и Нозик рекомендует в качестве «ядерного принципа» этики правило, «делающее обязательным самое широкое добровольное сотрудничество ради взаимного блага» («Неизменности», 259), отрицая всякое взаимодействие, не ведущее к взаимному благу, если только такое взаимодействие не является желательным для всех сторон или не направлено на наказание или на предотвращение нарушения ядерного принципа. И хотя рассуждения Нозика, конечно же, касаются более широкого круга проблем, его часто критиковали за неполное определение ядерного принципа и за отказ от обсуждения вопроса, в каких случаях этические изменения (например, включение новых членов в социальные группы) служат прогрессу или препятствуют ему