14 лекция.[371] <Ранняя империя русов>

Переход

1) Право может быть органичным, образом жизни, когда через него, в нем человеку удобнее чтобы проходили все главные события. Хождение по путям права тогда оказывается основным образом жизни, как в Древнем Риме. Право, с другой стороны, может быть декоративным, поскольку держащаяся в нем идея справедливости красива, как в Византии в составе общей культивируемой симфонии и гармонии должно было соблюдаться и право.

2) Основные понятия права, как собственность, преступление, можно и нужно оставить без определения, как они были сознательно и намеренно лишены определений в римском праве. Почему? Не имеют определения такие понятия как время, число. Дать обязывающее, т. е. для всех обязательное, определение времени например – значит перейти из открытого естественного языка в терминологическую систему. Определение понятий права, имущества, вины выносит систему права из рабочего режима в область интеллектуального выяснения, делает право не естественным образом жизни, а инструментом для особых нужд.

3) Как только власть, например глава государства, оказывается носителем особой, исключительной, спасительной мудрости, право отступает автоматически на второй план: нелепо искать выхода из ситуации в законе, в соблюдении правовых процедур, когда в лице власть имущего люди имеют олицетворенный всеобщий закон и этот живой закон можно спросить, или он сам скажет.

4) Побеждающая, особенно новая сила предлагает свой образ жизни для всех, потенциально всему миру.

Норманны пришли в Европу и в течение века или полутора веков не встречали себе преграды нигде, кроме Германии, отчасти Франции Каролингов, от которой они отделили себе Нормандию, внутренней Испании и Византии. Сила и новизна норманнов была, как сказано, в их принципиальной, абсолютной непобедимости. В «Повести временных лет» по Лаврентьевскому списку.

В лете 6479. Приде Святослав в Переяславець, и затворишеся болгаре в граде. И излезоша болгаре на сечю противу Святославу, и бысть сеча велика, и одоляху болгаре; и рече Святослав воем своим: «уж нам еде пасти; потягнем мужьски братья и дружино!» И к вечеру одоле Святослав, и взя град копьем, и посла к греком, глаголя: «хочу на вы ити взяти град вашь, яко и сей».

Греки по летописи хитрили, якобы готовясь к сдаче занялись разведкой и дипломатией («суть бо греци лстивы и до сего дни») и выставили 100 тысяч против 10 тысяч Руси. Святослав вводит в действие теперь уже против греков тот же прием:

[…] и рече Святослав: «уже нам некамо ся дети, волею и неволею стати противу; да не посрамим земле Руские, но ляжем костьми мертвыми бо срама не имам, аще ли побегнем, срам имам […] аз же пред вами пойду: аще моя глава ляжет, то промыслите собою» […] И исполчишася Русь, и бысть сеча велика, и одоле Святослав, и бежаша грьци; и поиде Святослав ко граду, воюя и грады разбивая, уже стоять и до днешняго дне [пусты].

С такой же объективностью о том же идеологическом оружии Руси говорит противоположная сторона – словно речь идет о технике, так обе противоположные стороны могли бы сообщать например, что на вооружении Руси были кёльнские мечи. Византийский публицист Лев Диакон, спутник императора Иоанна Цимисхия в том походе, в старом переводе начала XIX в.[372]:

[…] Тогда Святослав, вздохнув от глубины сердца, сказал: «Погибнет слава, спутница российского оружия, без труда побеждавшего соседственных народов и без пролития крови покорявшего целые страны, если мы теперь постыдно уступим римлянам. Итак, с храбростию предков наших и с тою мыслию, что русская сила была до сего времени непобедима, сразимся мужественно за жизнь нашу. У нас нет обычая бегством спасаться в отечество, но или жить победителями или, совершивши знаменитые подвиги, умереть со славою». Говорят, что побежденные тавроскифы никогда живые не сдаются неприятелям, но, вонзая в чрево мечи, себя убивают[373].

Издатель этого тысячелетней давности отчета называет оружие Святослава российским, потому что идеология обязательной победы была унаследована государством вместе с самоназванием русь. Во Второй мировой войне Сталин поверх новой идеологии вернулся к этой старой идеологии и, в частности, не признал попавших в немецкий плен солдат своими: выбрав вместо одного из только двух путей, погибнуть или победить, третий, они перестали быть соотечественниками этой страны.

Норманны почти безраздельно хозяйничали в Европе двумя волнами. Первая волна длилась примерно четыре поколения, с 800-го по 930 г. Неслыханным и небывалым образом, без всякого сравнения с малым населением Скандинавии, все побережья Европы, атлантические и средиземноморские, были ограблены. Викинги, кроме побережий, поднялись также по всем большим рекам, куда могли пройти их лодки. По пути из варяг в греки дошли до Византии, на западе до Испании и через Гибралтар до Африки, опять же через Ладогу, Волхов, Волгу до Каспия, до Ирана на южном берегу Каспия, есть предположения что и до восточного побережья, до Туркестана. В эти же годы они открыли Америку и поселились там на время, заселили Исландию навсегда. Взрыв этот остается без объяснения. Европа была к тому времени в основном христианской, мирной. Ее обобрали, exploit? avec une habilet? presque diabolique. Были отчаянные планы засыпать, перегородить реки – на суше их сила быстро уменьшалась. Около 862 г. Hrorekr, призванный, это типично, скорее всего вначале для охраны пути Ладога-Днепр-Черное море, взял власть в Новгороде. Его родственник Helgi через двадцать лет с якобы сыном Хрорекра Ингваром на руках казнит вождей другой группы скандинавов Аскольда и Дира как самозванцев, возможно, в порядке постоянного соперничества между государственниками шведами, из которых был по-видимому Рюрик, и авантюристами норвежцами.

Рюриковичи на четверть тысячелетия, до середины XII в., держали стабильное государство в Новгороде и Киеве, потом в основном только в Киеве. Всё это время «Русь» было название успешной военно-административной силы. Русь, или «русская земля» – это войско варяжского строя и стиля. Во второй половине XII в. Суздаль и Владимир стали сильнее Киева и в войнах против Руси уже брали верх, в 1173-м или 1174 г. Андрей Боголюбский послал на «Рускую землю» объединенные силы северо-востока. И потом случилось так, что кроме этого верховенства северо-восток взял себе в самом конце XII в. престижное имя Руси, теперь, уже в записи 1212 года Лаврентьевской летописи, «всея Руси».

Так же легко имя римлян, ромеев, перешло на многонациональную грекоязычную Византию. Экспедиционный корпус норманнской морской пехоты в один из своих походов в 1030 г. прошел от Каспия вверх по Куре до ее слияния с Араксом и дальше через Кавказ в Рум, т. е., как предполагают, конечно не в Рим, а в Колхиду, которая называлась Римом, потому что там была <граница Византийской империи>. На вопрос, почему так легко имя государства и, казалось бы, народа переходит с одной местности на другую в аграрном обществе, <отвечают> социологи. Национальное государство, т. е. государство с единой культурой повседневности, возникло недавно, но всё-таки уже несколько поколений назад, и нам уже трудно представить, чтобы определенный класс населения в Москве говорил систематически и среди нас, остальных, по-английски; мы бы их обязательно считали уже иностранцами. Но до середины XIX в. государство, российское, было сцеплено не языком и повседневной <культурой> (правящий класс говорил по-французски, немцы, англичане, французы на русской службе были такие же русские, крестьяне ходили в другие школы), а присягой государю и религиозной принадлежностью (инородец, крестившись, становился русским; черта оседлости знаменитая была проведена государством не между этносами, а между церквями).

Культурная однородность такому [аграрному] обществу совершенно неведома. Больше того, попытки унифицировать стандарты культуры рассматриваются как преступные, порой в самом прямом, уголовном смысле. Тот, кто вступает в культурное соревнование с группой, к которой не принадлежит, нарушает общественный протокол, покушается на систему распределения власти. Такая дерзость не может остаться безнаказанной. И если наказание является лишь неформальным, виновный может считать, что ему повезло[374].

На моей еще памяти появиться в деревне значило вступить в отношения, когда люди будут долго и пристально тебя выяснять. Пытаться говорить с ними «на их языке» значило вызвать резкое непонимание и разнообразные санкции. Невидимым, непонятным для меня образом деревенское общество было строго структурировано отношениями иерархии и власти. На каком бы языке ни заговорило с ними начальство (оно было царское, потом стало советское, которое тоже меняло свою линию каждую пятилетку), оно было деревне ближе и понятнее чем чужой, который бы из самых добрых чувств захотел в нее войти.

Власть в аграрном обществе не только не смущается тем, что у нее разноязычные подданные (или данники) вплоть до диалектного различия между каждой вервью, но это разнообразие ей выгодно. Принцип «разделяй и властвуй» гораздо успешнее работает там, где население уже разделено разной культурой обыденности. Совершенно невероятно, чтобы разные миниэтносы, спрятанные по своим социальным и географическим нишам, объединились допустим в общем политическом движении против власти.

Правителей волнуют налоги, десятины, рента, повинности, но не души и не культура подданных. В результате в аграрном обществе культура разъединяет, а не объединяет людей […] В такой ситуации термин «нация», если он вообще используется, обозначает скорее размытое составное целое, включающее главным образом представителей так называемого свободного дворянства, живущего на определенной территории и готового участвовать в политической жизни, нежели всю совокупность носителей культуры. Например, польская «нация» состояла в свое время из представителей шляхты Речи Посполитой, но включала также лиц, говоривших на украинском языке […]

Итак, люди, живущие в аграрно-письменном обществе, занимают в нем различные позиции и включены в многообразные вертикальные и горизонтальные отношения, среди которых найдутся, вероятно, и такие, которые отдаленно напоминают то, что впоследствии будет названо «национальностью»; но в основном это отношения совершенно иного рода. Здесь существует разнообразие культур и существуют сложные политические единицы и союзы, однако между двумя этими сферами нет ярко выраженной зависимости[375].

Русь была успешным военно-административным образованием. Главной силой ее были шведы и норвежцы, но не как народности, этносы, а как создатели нового образа жизни и власти, вернее, человеческого типа, или режима. Кто становился носителем этого типа, тот и был русью. Этнически поэтому русью мог быть конечно и славянин.

Как и римский тип, русский тип вовсе не спешил осознать и определить себя, он просто появился и был. Его главная объявленная черта, непобедимость, разумеется не была национальной особенностью шведов или норвежцев, она была дисциплиной нового режима, пожеланием и требованием, а не констатацией какого-то данного свойства. Кто входил в русь, тот прекрасно мог и струсить, и испугаться, и бежать: он был только скован жесточайшей принятой для военно-административного слоя дисциплиной. Когда греки, обманув Святослава якобы готовностью платить «по числу на главы», выведали, что Святослав вдвое преувеличил свою численность, у него было хорошо <если> 10000 усталых от похода:

И пристроиша грьци 100 тысящь на Святослава, и не даша дани; и поиде Святослав на греки, и изидоша противу Руси. Видевше же Русь убояшася зело множьства вой […]

Особое военное искусство «войска варяжского строя» тоже не было каким-то особенным, хотя действительно лучшим в тогдашней Европе: и наши летописи, и арабские, и сами скандинавские источники часто говорят о «побиении варягов».

Право, или правда, которую несла с собой Русь, или русская земля (земля в значении войско, поднятое по воинской повинности; техническое <раз>личие Руси и Русской земли в том, что Русь была постоянным военно-административным слоем, а Русская земля – ополчением, собранным с территории). Когда в Ипатьевской летописи под 1150 г. князь Изяслав Мстиславич Киевский объясняет свою международную политику союзов с другими государствами:

[…] язъ вожю угры и все земли, но не на своя люди, но кто ми ворог, на того вожю,

то язъ здесь значит он, князь, со своей постоянной дружиной, все земли – любые ополчения, имеющие конечно свою структуру, но под стратегическим руководством князя. Предполагалось, что князь как специалист знает военное дело во всяком случае лучше чем гражданское население.

Разница между дружиной и землей (земля значила и самоуправляемую территорию, но в контексте дружины и войны земля значило уже только войско земли, то единственное, что в такой ситуации было значимо) – заметная черта отличия от римского политического устройства, где эта разница была меньше: та же гражданская община, которая выбирала свою администрацию, поставляла и армию.

Вестготы (есть теория, что не все готы были в конце IV в. вытеснены из Приднепровья гуннами, часть – сохранилась не только в Крыму, но и в Древлянском государстве, окончательно разгромленном только княгиней Ольгой; это <предположение> основывается на том, что византийский историк Лев Диакон, уже цитированный в отношении Святослава, называет древлян, которые убили князя Игоря, мужа княгини Ольги, германцами[376]) с конца III в. по 549 г., пока не уступили шестигранник франкам, т. е. тоже четверть тысячелетия, держали королевство со столицей в Тулузе на юго-западе Франции, потом со столицей в Толедо до 711 г., когда их вытеснили мавры. Их монархия опиралась на доверенную администрацию (графы, дуксы, герцоги) и военную дружину, которая до самого последнего времени не смешивалась с населением и даже имела другую веру (арианство). Издавал законы король. Он же созывал соборы и назначал епископов. Вестготы правили народом с полутысячелетней привычкой к римскому праву. Король вестготов Эрик ок. 475 г. кодифицировал римское право в сборнике «Статут законов», оставив в нем себе высшую и окончательную судебную власть. Король, символ одновременно и верховного права и жизненного успеха, делился ими, когда дарил земли и богатства: главным подарком при этом было приобщение человека к блеску и величию, верховному, и лишь вторичным, приложением было само по себе имущество.

Аларих II, король вестготов с 484 г., продолжил кодификацию – параллельно такой же работе в Византии. И также с исправлением того, «что в римских законах оказалось несправедливым и нелепым», т. е. тоже с превращением закона в инструмент государя. Как в Византии, государь был олицетворением права. Хронист и философ вестготов в Испании Исидор Севильский (570–637):

Король тот, кто поступает справедливо; если не делает этого, не является королем[377].

506 г.: Бревиарий, или Сокращенный закон Алариха. Король командует войсками, раздает бенефиции, контролирует местную власть (администрация готов, до их смешения с населением живших, отдельно в своих военных поселениях, или частях города, семьями, как в военных поселениях Аракчеева, относилась к местной администрации примерно как опричнина Ивана IV к земщине или как партийная власть к советской в СССР). 572 г.: Liber judiciorum, кодекс Леовигильда, последнего арийского (до перехода в католичество) короля вестготов в Испании, правил 573–586 гг. Тезис из начала этого кодекса,

Закон – душа справедливости, учитель жизни и всего народа (Liber judiciorum 1.2.2),

почти буквально как аналогичный в византийских кодексах, может быть принят за идеологию. Но вот другой оттуда же:

Король и народ должны подчиняться закону (2.1.2).

И что-то в звучании этого положения, так же как в тезисе Исидора Севильского, кажется больше чем чистой идеологией.

654 г.: кодификация Рессевинта.

Остготы были могущественной и просвещенной монархией при Теодорихе Великом. При нем тоже кодифицировалось римское право. Если не считать вот этого, разделения государства на тех, кто имел право служить в армии, вначале это только готы, и остальных, – но это конечно самое главное, – принципиальной разницы между римским и германским правом не просматривается. Разве что роль народного собрания играло войско (например, перед ним надо было делать публичное завещание) – но и в последние столетия монархического Рима решало главные вопросы давно не народное собрание, даже не сенат, а армия.

Как в Византии, на Западе жестокие наказания за еретичество, за гомосексуализм (всё же кастрация, а не смертная казнь как в Византии), и особая черта: за открытое исповедание иудейской веры. Разница между своими и чужими, благочестивыми и бесстыдными проходила в основном по соблазнительной вседозволенности чужих. У чужих царит несдержанный инцест, постыдный блуд. За оскорбление личности, дерганье за усы и бороду штраф 12 солидов в Алеманской Правде. В Русской Правде: «А во усе 12 гривне, а в бороде 12 гривне», как за убийство ратайного старосты.

Начиная с 276 г. в кельтскую Галлию идут франки, сводное племя германцев. Через сто лет они договариваются действовать вместе с садами, приморскими германцами. Между вестготами и франками-салами начинается борьба за Галлию, в которой побеждают франки и дают имя стране с основным кельтским населением. Их вождь берет римское имя rex, называет свою военную администрацию комитами, графами. О значении устной прилюдной клятвы в те эпохи мы говорили. Местные вожди клялись в верности на мирное и военное время рексу. Рекс клялся, что не отнимет феод (ср. – лат. fe?dum от гот. Faihu деньги, имущество, первоначально скот; возможно пёс же исторически корня как сторож стада) ни у вассала (галльское слово vassus слуга), ни у его наследников. Клялся, что будет защищать своих подданных от врагов и разбойников и брал на себя суд. Клялись именем племенных богов, потом именем Христа. Клятва верности и соответственно верность были основой этого государства.

Успехи этого государства: начало VI в., собственно 511 г. – вытеснение окончательное вестготов из Аквитании. 732 г.: Карл Мартел остановил арабов при Пуатье, что не удалось вестготам; династия по его имени стала называться Каролинги. Его сын Пепин Короткий в 751 г. был помазан на царство папой римским. Его сын Карл Великий надел корону императора 25.12.800. Он основал тысячелетнюю Священную Римскую империю германской нации (римская империя германцев никого не смущала, Рим собственно с самого начала был опять же не этносом; так же не смущало владимирцев назваться русью).

Как в Византии, христианское согласие было основой империи. Обязательная принадлежность к церкви обеспечивала духовное и телесное благополучие. Как в Византии, вероисповедный контроль переплетался с сексуальным. Разбойники, убийцы, прелюбодеи и кровосмесители перечислялись в одном ряду преступников. В религии основывалось номинально право. Реально император управлял церковью, проверял общины, опираясь на старые традиционные законы.

Ок. 510 г., т. е. на полтысячелетия раньше чем Русская Правда, была написана, якобы четырьмя выборными за три заседания, на латыни Салическая Правда, судебник франков, Lex salica. Как в Русской Правде, здесь нет статей публичного права (политических законов), только гражданское (имущество, наследование, семья) и уголовное (свидетели, штрафы, порядок судопроизводства). Это, в отличие от римского, было племенное право. Оно действовало в местах расселения салов, приморских германцев, а для римской Галлии Хлодвиг, ее почти всю отвоевавший, предложил кодекс, составленный на основании римского права его врагами вестготами. Как имя римлян, так и римское право были международными.

В Lex salica за убийство свободного франка платили вергельд 200 солидов, стоимость семи быков или хороших коней, или семидесяти зрячих и здоровых кобыл или коров (ср. разница в стоимости автомобилей в 10 раз); за убийство толпой – 600, за убийство находящегося на государственной службе, например в военном походе – 1800. Убийство епископа – 900 солидов, священника – 600.

Суд состоял из всех франков (свободных людей) кантона и сотни в особом месте с каменными скамьями, поставленными квадратом. Приговор исполнялся милицией (milites). Две трети штрафа шло потерпевшему или его представителям как композиция, условие примирения, и треть – государству.

Страшным было объявление вне закона, «лишение огня и воды», в римском праве, «поток и разграбление» в Русской Правде: каждый имел право убить такого как дикого зверя, подразумевалась конфискация имущества.

Сурово наказывалось нападение многих на одного. Три раны или больше приравнивались к трем убийствам. При нападении толпы из нее выделяли три раза по три человека; первая тройка платила каждый по полному вергельду (200 солидов), вторая по 90 солидов, третья по 45. Вергельд 200 солидов был нестандартная сумма, обычно суммы были кратные 15 (в Русской Правде характерным образом тоже суммы обычно кратные 3 гривнам, но вира за убийство нестандартным образом 80 гривен за находящегося на службе и 40 за свободного).

По Повести временных лет варяги, не все, а именно русь, и еще конкретнее, Рюриковичи, принесли с собой закон и право.

(862) И изъгнаша варягы [которые брали дань с чуди, славян, мери, веси, с кривичей] за море, и не даша им дани, и почаша сами в собе володети. И не бе в них правды [права], и въста родъ на род, и была усобице в них, и воевати сами на ся почаша. И ркоша: «Поищем сами в собе князя, иже бы володел нами и рядил • по ряду, по праву [в смысле справедливо]».

К достижениям руси, делающим перемену самоназвания славян на русь оправданным, Повесть временных лет относит объединение разных земель, установление династии, военные победы.

Клятва (рота) оружием как основной способ закрепления соглашения упоминается Повестью временных лет трижды в контексте договоров с греками 907 и 912 гг. В статьях договора кроме того клятва снова упоминается наравне со свидетельствами преступления, и потом еще раз, когда неимущий клятвой доказывает, что ему никто не может помочь в выплате штрафа. Вспомним, что в Салической правде клятва верности – главная связь вассала и сеньора.

[… И] урядились Греческая земля и Русская не преступать клятвы – ни грекам, ни руси. И жил Олег, мир имея со всеми странами, княжа в Киеве.

В летописях много раз упоминается о приглашении новых варягов, как после поражения руси и попаления русских людей греческим огнем в 941 г.:

Игорь же, пришедъ, и нача съвокупляти вои многы, и посла по варягы за море, вабя и на грекы, паки хотя поити на ня.

Русь и варяги теперь уже разделяются. Т. е. при Игоре, якобы сыне Рюрика (но в таком случае ему уже 63 года, когда он с малой дружиной возвращается брать новую дань с древлян), русь и варяги разное, как при призвании варягов они одно (862 г., «звахуть ты варягы русь»). Варягов теперь приглашают на время по договору для военной помощи и потом отпускают; в периоды поражений их оказывается недостаточно.

С варягами устанавливают свою власть Владимир и Ярослав. Стандартное отношение к варягам – им вскоре перестают платить договорное, перестают им доверять соответственно и стараются отделаться от них. Кстати, происходит и инфляция дипломатической клятвы: так, Святополк в конце своего болгарского предприятия приносит роту в любви к грекам откровенно неискренне. После взятия Владимиром Киева и убийства им обманом своего брата Ярополка:

После этого сказали варяги Владимиру: Се град наш, мы его взяли, хотим иметь выкуп с горожан по 2 гривны от человека. И сказал им Владимир: Подождите с месяц, пока соберут вам куны. И ждали больше месяца, и не дал им. И сказали варяги: Сольстил еси нами, покажи нам путь в греки [техническое выражение, разреши идти]. Выбрал из них мужей добрых, смысленных и храбрых и роздал им города; прочие пошли в Царьград. И послал пред ними послы, говоря царю: Се идут к тебе варязи, не вздумай держать их в городе, иначе натворят тебе то же в городе, что здесь, но распредели их в разброс, а сюда не пускай ни одного.

Владимир был варягом, похоже, только по отцу или только по деду. Ближе к Скандинавии был его сын от Рогнеды Ярослав. Он привел варягов из-за моря еще при жизни отца, готовясь в Новгороде к войне с ним; потом ему понадобилась новая скандинавская помощь против своих трех братьев в войне за Киев. Как в Киеве при Владимире, так в Новгороде при молодом Ярославе варяги были взрывной опасной силой. Новгородцы перебили их какое-то число, после чего, обманом вызвав к себе лучших мужей новгородцев, Ярослав убил их тысячу. Новгород и расположенный там тысячный корпус варягов, в основном норвежцев, тем не менее остался главной опорой Ярослава в войне против Святополка и его союзника польского короля Болеслава.

Ярослав, по наиболее распространенной версии, и дал новгородцам в благодарность Русскую Правду, что-то вроде конституции, закона, как-то ограничивавшего единоличную власть князя.

Как Салическая правда, это собственно судебник. Здесь нет статей о политическом устройстве. Нет христианской идеологии, поэтому ее иногда относят еще к десятилетиям первого появления варягов на руси.

За убийство свободного, русина (киевлянина), словенина (новгородца), гридина (княжеского дружинника, скандинавское слово, телохранитель), мечника (судебного пристава), изгоя (иностранца) – месть, или штраф в пользу князя 40 гривен. Это значит: князь предоставлял убийце защиту от кровной мести, хотя она и не запрещалась, за деньги.

За избиение до синяков и крови – тоже штраф 3 гривны в пользу князя с виновного за обиду, в смысле нарушения правопорядка, и деньги врачу за лечение.

За избиение палкой, жердью, чашей, рогом (на пиру), обухом (боевого топора), мечом, не вынутым из ножен, 12 гривен.

За тяжелое ранение, отрубленную руку 40 гривен как за убийство.

Как в Салической правде, неожиданно большой штраф, 12 гривен, за ус и бороду.

За простую угрозу мечом выниманием его из ножен – 1 гривна.

За толкание человека от себя, или за рывок его к себе, 3 гривны; для этого нужны два свидетеля. Но если толкнули варяга или колбяга (предположительно финна), достаточно его роты.

Охрана собственности. Поехать на чужом коне, не спросив разрешения, 3 гривны. Столько же с варяга или колбяга, скрывшего у себя челядина.

КП 14[378]. В конфликтной ситуации человек приглашается не идти, казалось бы, прямым путем восстановления справедливости, а повести дело формальным образом.

Аще познает кто, не емлет его, то не рци ему: «Мое», нъ рци ему тако: «Пойди на свод, где еси взял»; или не пойдет, то поручника за пять днии (Если опознает кто похищенное, то не берет его, и пусть не скажет тому, у кого находится опознанное: «Мое», но скажет ему так: «Пойди на свод, где взял». Если же не пойдет, то пусть предъявит поручителя, что пойдет на свод в течение пяти дней).

Увеличение штрафа в два раза за убийство должностных лиц князя – и уже без упоминания варягов и колбягов – вводится сыновьями Ярослава Мудрого. Возможно, они были лично задеты падением дисциплины, возрастанием сопротивления их власти. Это ясно видно в КП 23:

А за старшего конюха при стаде 80 гривен, как постановил Изяслав за своего конюха, когда его убили дорогобужцы.

И неожиданно малый штраф за убийство сельского княжего старосты и ратайного, бригадира полевых работ: 12 гривен, при 5 гривнах за смерда и холопа. Право изменит стиль с упрочением христианской идеологии.