3. Гоббс и другие

Гоббс вобрал в себя и синтезировал очень много влияний, много тенденций политической мысли своей эпохи: это и схоластический номинализм Оккама, и политический прагматизм Макиавелли, и легизм Бодена, и вновь популярные античные авторы, такие как Фукидид и Лукреций, и эмпиризм Фрэнсиса Бэкона, и математическая физика Галилея, и многие другие.

Как и Макиавелли, Гоббс развивает светское учение о государстве (status). Он тоже делает из суверена — государства экзистенциальную единицу, подчиненную заботе о самосохранении. Как и Макиавелли, Гоббс исходит из принципиальной хаотичности, неопределенности естественного мира. Но в отличие от Макиавелли, государство Гоббса — это не художник, а машина, политика — не искусство, а техника, и обращена теория Гоббса не к правителям, решающим, как действовать в политической игре, а к под данным, чтобы они осмысленно подчинялись властям. Поэтому Макиавелли говорит на языке истории, а Гоббс — на языке права и даже схоластики (с которой он все время полемизирует).

Как и Боден, Гоббс создает учение об абсолютной власти, развивая понятие «суверенитета». Но в отличие от Бодена, у Гоббса суверен создается самим обществом и является его функцией. Он ' еще менее ограничен, чем у Бодена, так как не является субъектом никакого договора. Но его мощь — это объединенная мощь самого общества.

Но ближе всего по духу учение Гоббса, конечно, к протестантской традиции и к великим протестантским теологам, к Лютеру и Кальвину.

Именно Лютер, вернувшись к Августину, проложил путь для чисто светского и основанного на насилии понимания политики.

Идея внутренней, личной веры облегчила полное подчинение внешних вопросов государственным властям. Гоббс разделяет многие доктринальные положения Лютера и Кальвина, в частности их низкую оценку человеческой природы. Как и Лютер, Гоббс предпочитает цитировать Ветхий, а не Новый Завет, подчеркивая разрыв между человеком и Богом и страх, а не любовь как основу их отношений. Государство Гоббса — не просто смертный Бог, но Бог номиналистский и протестантский, всесильный и непредсказуемый. Как и Бог Кальвина, гоббсовский суверен является legibus solutus, исключенным из сферы действия собственных законов.

Мы уже сравнивали Гоббса с некоторыми позднейшими мыслителями в ходе нашего изложения. Влияние Гоббса на политическую мысль Нового времени трудно переоценить. Во многом на открытия Гоббса опирается позднейший англосаксонский либерализм, в частности Локк, который, правда, опасается напрямую ссылаться на автора «Левиафана». Бернар Мандевиль усиливает парадоксальность учения Гоббса, но в то же время и упрощает его в своей «Басне о пчелах», где он выводит социальную гармонию из злой и порочной природы человека. Руссо строит свою теорию общественного договора как антитезу Гоббсу и Локку, но заимствует именно у Гоббса саму «абсолютистскую» структуру договора. Трансцендентальный метод Канта в Критике чистого разума имеет в лице Гоббса одного из своих ближайших предшественников, но сам Кант этого никогда не признает, хотя охотно цитирует Гоббса в своих политических трудах. Гегель Гоббса тоже цитирует мало, но просто потому что он вообще мало кого цитирует. И знаменитая диалектика господина и раба из «Феноменологии духа», и вытекающая из нее доктрина о государстве в «Философии права» выглядят зачастую как пересказ Гоббса — настолько близко Гегель придерживается логики, открытой английским философом. Ницше, когда он задумывается о государстве, также понимает его в гоббсовском смысле. Все это время продолжалось и влияние Гоббса на англосаксонскую мысль: утилитаризм Бентама во многом строится на вульгаризации его идей. 

В конце XIX века и в XX веке влияние Гоббса как политического мыслителя не ослабло. Его влияние испытали и посвятили ему исследования такие крупные социальные мыслители, как Фердинанд Теннис, Карл Шмитт и Лео Штраусе. Последние двое много полемизировали по поводу Гоббса. Штраусе считал Гоббса первым либералом, создателем холодного нейтрального государства, и тайным атеистом. Шмитт, напротив, считал государство Гоббса по — настоящему религиозным, видел в нем «политического теолога» (то есть того, кто решает теологические задачи в политической форме), а в «Левиафане» видел христианский кате — хон, силу, сдерживающую апокалиптический хаос.