5. Значение Гоббса

Гоббс — крупнейшая фигура и в философии вообще, и особенно в философии политической. Его учение о государстве не только отражает и предвосхищает политику Нового времени, но и выходит за рамки своей эпохи, вставая в один ряд с Платоном, Аристотелем и Гегелем (который сильно зависит от Гоббса) — прежде всего потому, что при создании политической теории он пересмотрел философию в целом и вписал государство в общее учение о мире и человеке. 

Гоббс первым глубоко разработал систему основных политических понятий: государство, репрезентация, суверенитет, общественный договор. Главное из этих понятий — государство. Гоббс первым последовательно осмыслил новшество Нового времени — суверенное территориальное государство. Соответствие его теории вызову новой эпохе — во — первых, в том, что он мыслит власть и государство как абстрактные безличные величины, во — вторых, в том, что он выводит власть из послушания подданных и поэтому ставит вопрос о причинах и основаниях подчинения (как мы бы теперь сказали, о легитимности).

Государство (status) у Гоббса вводится диалектически, по контрасту с «естественным», безгосударственным состоянием, состоянием войны. «Естественное состояние» — новая, популярная фигура мысли того времени. Драматические события XVI–XVII веков — выход в океан, религиозные войны — приводят к мысли о хаотическом, асоциальном состоянии людей, которое предшествует общественному порядку. Государство растет из катастрофических событий и постоянно соседствует с хаосом (так обстояло дело уже у Макиавелли). Порядок в обществе, вопреки схоластическим учениям об естественном праве, не является природным, а появляется в результате постоянного усилия и человеческого искусства. Искусство в XVII веке понимается прежде всего как техника. От культа открытий человечество приходит к культу технических изобретений.

В то же время учение Гоббса о государстве возникает в ответ на существенные социально — экономические изменения. Это, несомненно, буржуазное государство, то есть государство, в котором интересы, ценности, практики буржуазии считаются универсальными. Буржуазией можно в целом считать ту часть третьего, непривилегированного сословия, которая в результате развития капиталистических отношений, роста торговли, монетизации экономики, а также в результате реформации приобретает в обществе вес и статус, встающий в противоречие с ее непривилегированным положением. В XVI и XVII веках идет интенсивное разрушение феодальных и сословных отношений. Капиталистические отношения разлагают групповую солидарность и атомизируют общество, дробят его на индивидуальные ячейки. За буржуазией стоят деньги, за аристократией — политическая власть и военная сила. Церковная иерархия рушится под ударами реформации. Буржуазия просит поделиться властью. Но она не хочет просто занять место аристократии, а несет специфические классовые ценности. Буржуа ненавидит почести, пышность, феодальные войны. Он глубоко внутренне религиозен, проповедует бережливость, ценит труд и мир. Абсолютная монархия является приемлемым для буржуазии компромиссом, потому что, хотя она и не передает ей власть, но обуздывает феодальную аристократию, объединяет экономическое пространство на большой территории (обеспечивая свободу и безопасность торговли) и ведет, как правило, протекционистскую («меркантилистскую») политику в отношении собственных производителей и коммерсантов.

Гоббс усматривает в своей теории главную черту абсолютизма, которая на первый взгляд может показаться парадоксальной. В этом режиме совмещаются небывалая мощь и единство государства, с одной стороны, и индивидуалистическое устройство общества, с другой. Индивид, «гражданин», пусть он еще и не имеет больших «прав человека», является образующим элементом государства, субъектом «общественного договора». Оказывается, что мощь целого тем больше, чем более дробно и однородно оно внутри. Индивидуалистическое общество подходит для абсолютного монархического управления лучше, чем феодальное общество, состоящее из групп, пронизанное различными типами не всегда прозрачных отношений. Единство и единичность вступают в абсолютистском государстве XVII века в тесный союз. Именно эта новая связка вдохновляет Гоббса в его новаторской политической философии.

Теперь уже менее неожиданно, что Гоббс, будучи идеологом абсолютного государства, в то же время считается родоначальником и предшественником либерализма. Звучит это несколько странно, учитывая ярость, с какой Гоббс ополчается на всяческие свободы, отстаиваемые апологетами старого общества. Но фактостается фактом — либеральная теория государства многим обязана Гоббсу. Как мы уже упоминали, абсолютистские и даже иррациональные черты его теории служат обснованию безличного «правового государства». А это и есть центральная доктрина либерализма.

Экскурс: Либерализм

Здесь самое время сделать небольшое отступление и ввести понятие либерализма.

В принципе сам этот термин — позднего происхождения. Он возник из реакции умеренной буржуазии на Французскую революцию, а затем на социализм. «Либерализм» — слово, которое впервые употребил в современном смысле Бенжамен Констан, — принимает программу Французской революции в той ее части, которая связана с правами и свободами человека, с ограничением государственной власти, с участием широких слоев общества во власти, но не принимает радикально — демократическую и эгалитарную часть этой программы. Другими словами, это идеология постреволюционного компромисса.

Поскольку в XIX и XX веках либерализм превратился в могущественную и даже доминирующую политическую идеологию, то и значение слова расширилось: «либерализмом» стала называться вся политическая доктрина, которая возводила себя уже не только к Констану, но ко всей истории современной мысли начиная с Локка, если не с Гоббса. Говорят в этой связи о «классическом либерализме». Несмотря на свою гегемонию, то есть на то, что обычное, нерефлексивное массовое сознание рассматривает догмы этой идеологии как очевидность или моральную норму, в XIX и XX веках либерализм для людей, политически и философски озабоченных, ясно представляется идеологической позицией, в целом связанной с определенным классовым (буржуазия всего мира, бюрократия и «средний класс» ведущих стран), геополитическим (англосаксонские страны как ядро, континентальные европейские как полупериферия, остальной мир как периферия либерализма) и даже психологическим (прекраснодушие, смесь нарциссизма и морального ригоризма) содержанием. Исторически говоря, сегодняшний либерализм имел свой формативный период в эткщ Просвещения, и то, что мы сегодня называем Просвещением (см. ниже соответствующую главу), — это почти точно то же самое, что в политико — идеологическом контексте мы бы назвали либерализмом: вера в прогресс и власть экспертов, рассудочный рационализм, эмпиризм — но также и вера в необходимость моральной критики общества и его постоянного морального совершенствования.

При всем широком единстве традиции, необходимо различать либерализм как политическую теорию, доктрину — и либерализм как мировоззрение, идеологию, набор догм.

В чем же основные положения либерализма как политической доктрины? Перечислим их, отдавая себе отчет в том, что полный набор этих положений встречается разве что в качестве мишени для критиков. Либерализм разнообразен. Однако можно использовать этот набор признаков в качестве модели «семейного» сходства — либералом будет тот, для кого верна большая часть этих признаков.

1. Господство формального, нейтрального права и учение о правовом государстве. В этом смысле Новое время наследует позднему Средневековью, которое открыло для себя римское право. Почти в любом обществе есть какие — то правовые нормы, но для классического либерализма право является основной формой политики, способом политического мышления (далеко не все школы политической мысли в истории были согласны с этим — достаточно упомянуть того же Макиавелли). Право обеспечивает как функционирование государственной машины, так и возможности его постоянной критики, на соответствие собственному идеалу. В целом перевод политической дискуссии в юридический план свидетельствует о глубоком идеализме Просвещения (со всеми сильными и слабыми сторонами идеализма).

3. Обесценивание политики как сферы жизни, ее сугубо утилитарное понимание. Мы упомянули, что буржуазия в XVII веке взбунтовалась против культа доблести и чести, присущего аристократам. Лютер, возвращаясь к Августину, рассматривал государство как утилитарный институт, не затрагивающий сущностных нужд человека. Буржуазия согласна с этим, даже если зачастую она понимает под этими сущностными нуждами не спасение души, а достижение материального благополучия, или, как сегодня говорят неолибералы, «качество жизни». То же самое мы найдем у Гоббса: государство, во всей своей библейской мощи, выполняет сугубо негативную роль: отпугнуть человека от конфликтов и установить мир, который позволит ему заниматься своими делами.

Многие либералы XIX–XX веков (Гегель, Констан, Токвиль, Ве — бер и др.) отошли от этой традиции и попытались сочетать ценность политического участия с ценностью и автономией экономики. Однако в их теориях политика предстает как верхушка айсберга или пирамиды, которая отделена от автономного гражданского общества, причем рациональный экономический интерес предстает как сила, ограничивающая свободу и творчество политика. В этом смысле идея «автономии политического», в духе Вебера или Арендт, остается в рамках либерализма, хотя и спорит с традиционно либеральным обесцениванием политики.

4. Разделение публичной и частной сфер. В XIX веке эта тенденция привела к разделению понятий государства и (гражданского) общества. У Гоббса эта тенденция выражена еще мало, но она следует из предыдущей: есть нечто более важное, чем политика и государство (религия, экономика, но также, например, искусство, наука, образование). Поэтому государство не должно лезть в эту сферу. И наоборот, более политизированные либералы (Арендт, Хабермас) призывали ограничить публичную жизнь от влияния частных интересов (отдавая последним должное).

5. Ограничение государственных полномочий через установление конституционных прав и через разделение властей. Этого принципа нет у Гоббса, который обосновывает абсолютный суверенитет государства. В то же время из его учения об общественном договоре вытекает, что человек сохраняет в общественном состоянии право на жизнь. Охранять ее — его собственная задача, но она, с точки зрения доктрины Гоббса, вполне легитимна.

6. Индивидуализм. Элементом государства является индивид, а не корпорация или другая группа. Индивид исходит в своем поведении из широко понятого интереса.

7. Равенство. Либерализм исходит из равенства индивидов между собой, по природе и по праву. Но это не предполагает фактического имущественного равенства. Либерализм как бы отделяет «качественное» равенство от просто «количественного», отрицая классовый характер имущественных различий и возводя их к трудолюбию индивида.

8. Свобода совести. Это право, или норма отделения Церкви от государства, лежит в основе либеральной доктрины и носит даже более фундаментальный характер, чем все остальные «права человека». У Гоббса мы его в чистом виде не найдем, потому что в его понимании государство свободно предписывать какой угодно культ. Но эта же норма девалоризует официальный культ — неважно, какой ритуал ты отправляешь публично, если в душе ты веришь в истинного Бога. Концептуально, для свободы совести здесь есть все предпосылки.

9- Рассудочный рационализм и опора на техническую науку. Либерализм, как правило, обосновывает себя научно — рационально. Это позволяет ему легитимировать себя, обращаясь к калькулирующему рассудку буржуа, привыкшему сравнивать дебет и кредит. В то же время либеральное государство часто рассматривается как продукт технического хитроумия. Гоббс играет в обе эти игры, но на деле достигает глубины диалектического синтеза, выходящего за рамки буржуазного рассудка или технической науки.

Эта последняя черта либерализма не универсальна. Она в основном характерна для англосаксонской политической мысли и для ее малозначительных континентальных эпигонов, но не для немецкого либерализма, который питался трансцендентальным, романтическим или диалектическим методом, и не для французского либерализма, который отталкивался от исторических построений, а позже от социологических наблюдений.

Отдельно от либеральной традиции политической мысли нужно рассматривать либерализм как идеологию. Как уже сказано, идеология эта сегодня, в начале XXI века, является доминирующей, «гегемонной» идеологией современного мира. Конкретное содержание ее меняется от периода к периоду и от страны к стране, так что разные версии либерализма определяет не родовое, а скорее «семейное» сходство. На сегодняшний день либеральную идеологию можно распознать по хотя бы некоторым из следующих критериев:

1) Рационализм, вера в рассудок и здравый смысл как средство разрешения многочисленных конфликтов. Здесь предполагается, во — первых, что социальные конфликты субъективны, случайны и в перспективе разрешимы. Во — вторых, что рассудок и здравый смысл опираются на практический интерес каждого индивида или социальной группы и что эти интересы в целом можно примирить и объединить. Здесь современный либерализм исходит из утилитаристской политической XVIII–XIX веков (Дж. Бентам, Дж. Милль и др.), в свою очередь восходящей к учению Гоббса.

2) Утверждение действующего права — правового государства, конституционного разделения властей, «прав человека» — как ключа к здоровому обществу. Здесь, как и у Гоббса, предполагается масштабная нейтрализация содержательных — классовых, национальных, религиозных, идеологических — конфликтов.

3) Вера в постепенный необратимый прогресс человечества на пути к секуляризации, к господству права и так далее В XIX и XX веках эта идеологема часто предстает в перевернутом виде: либералы (например, Алексис де Токвиль, Макс Вебер) признают, что этот «прогресс» является во многом и регрессом — «расколдовыванием» мира, прекращением его истории. Однако и в этой грустной форме либерализм продолжает утверждать необратимую тенденцию к рационализации, «глобализации» и индивидуализации (плюрализации) мира. Поэтому идеологические — по сути, нравственно — этические — положения часто преподносятся здесь как грустная неизбежность: «о какой революции, о какой классовой борьбе вы можете еще говорить? Неужели вы не видите, что мир движется к: эгоизму, скуке, цинизму, распаду» — и далее по списку. Отсюда следует неизбежный императив никого не трогать и быть по возможности мягкими по отношению к окружающим.

4) Моральная позиция субъекта по отношению к окружающему обществу, которое нуждается либо в исправлении нравов (то есть в росте калькулирующего рационализма, в умеренности и так далее), либо в установлении правильных институтов, которые бы работали как машина.

5) Но с другой стороны, либеральный субъект исходит из экономического, «материального» детерминизма. Мораль и экономика действуют одновременно, они разорваны друг с другом. Тем самым либерализм воспроизводит основную философему Нового времени — разделение субъекта и объекта (практики и познания).

В современном обществе можно выделить несколько разновидностей либеральной идеологии. Так, экономический либерализм, или «неолиберализм», видит ключ к решению всех проблем в саморегулирующейся экономике, основанной на частном интересе и на определенной предпринимательской этике. Политические и правовые институты кажутся тогда «надстройкой» экономических. Но и в этой, казалось бы, грубо материалистической теории есть место моральной проповеди человека без комплексов и без агрессивных намерений. Поэтому в американских консервативных кругах эта позиция сейчас часто сочетается с моральным традиционализмом (защита семьи, запрет на аборты) и даже с религиозным фундаментализмом (свободная экономика тогда воспринимается как наследие иудеохристианской цивилизации).

Немного иную позицию занимает социальный либерализм, который делает ставку на государство, занимающееся как защитой бедных и обездоленных, так и обеспечением свободной циркуляции идей. Эта выросшая из социал — демократизма идеология остается либеральной, потому что не видит никаких исторических перспектив, кроме управляемого развития капитализма, потому что исходит из возможности примирения социальных противоречий и потому что государство остается в нем сильным, нейтральным и правовым.

Кроме того, можно выделить «консервативный либерализм», который не зациклен, как неолиберализм, на экономической свободе, но разделяет с ним апологию традиционных ценностей, а часто также (иудеохристианскую) религиозность и прогрессивный национализм. Эта версия либерализма доминирует в нашей стране начиная с 1990?х годов. Господствующие в России либералы — это те, кто верят в естественную, органичную жизнь общества, в которую минимально должно вмешиваться государство, верят в то, что этот естественный ход событий воплощен в стабильном и либеральном западном обществе, верят в то, что человек реализуется в семье и карьере, а государство не должно ему в этом мешать. Самым страшным злом являются при этом революции и другие социальные конфликты, которые в России также приводят к власти страшный невоспитанный народ. Как видим, здесь произошло почти полное слияние либерализма и консерватизма, и этот сплав в течение 1990?х годов плавно дрейфовал от примата либеральной позиции (прозападноеть, вера в автоматическую действенность права и свободной экономики) к примату консервативных элементов (органичность, контрреволюционность, необходимость силы для сдерживания опасных народных масс, понимание чрезмерно пермиссивной и мультикультурной сущности современного Запада).

Наконец, к либерализму на сегодняшний день тяготеет республиканизм, который предлагает вернуться к несколько идеалистически понятым идеалам гражданственности и политической вовлеченности, в «гражданском обществе» (которое либералы теперь понимают как спонтанную самоорганизацию общества) — но рассматривает эту гражданственность как активность уже сформированных, ответственных и достойных индивидов, выражая тем самым невнимание к социально — экономическим противоречиям и стремясь отделить политику от экономики.

Как и любая идеология, либерализм не представляет собой глубокой системы понимания общества, а строится вокруг принципиального и непримиримого разрыва — разрыва объекта и субъекта, который выражается у либералов в сплаве морализма и цинизма; почти религиозной веры в разум и холодного, абстрактного позитивизма. Вместо того чтобы конкретно развивать и опосредовать этот разрыв, либерализм, если мы берем его в качестве идеологии, навязывает его, отвергает любые попытки синтеза как «тоталитарные» и предлагает только фиктивные, мифологические способы скрещивания субъекта с объектом, на деле воспроизводящие и углубляющие разрыв (репрезентативное правление, опросы общественного мнения и так далее).

Значение Гоббса, конечно, не сводится к его влиянию на либерализм. Как уже сказано, он разработал одно из самых глубоких и систематических политических учений во всей истории и обосновал основные понятия современного конституционного права: государство, суверенитет, репрезентация, общественный договор. В учении Гоббса мы можем хорошо видеть всю двойственность этих понятий, которые могут использоваться как для обоснования неограниченной политической власти, так и для обоснования народовластия и народного участия во власти. Сила государства — это имманентная мощь (власть) его народа, точнее, народного

единства. Это единство воплощено (в представителе — суверене), но можно ли развоплотить его и вернуться к учредительному моменту? Может ли народ вернуться к себе, из состояния единства, и осуществлять свою форму из еще не сформированной точки? Гоббс отвечает отрицательно, но он создал все условия, чтобы другие ответили на этот вопрос положительно.

В учении Гоббса можно ясно видеть и теолого — политическую двойственность современных политических понятий. Гоббс сознательно и открыто проводит операцию секуляризации теологии. Суверен у него — рукотворный кальвинистский Бог, Бог — законода — тель. Государство пугает свой народ ужасами библейских масштабов. Идея репрезентации, инкорпорации народа в суверене прямо отсылает к католической литургии и к догме о воплощении Бога в Христе. Но в то же время вся эта теология используется, чтобы обосновать величие светской власти, которую нужно строго отделить от истинно религиозной веры. Можно читать Левиафана как теологический трактат (примерно так делает Карл Шмитт), а можно как атеистический (как делает Лео Штраусе). На деле, конечно, осуществляется мощный синтез светской и теологической мысли, и результат трудно определенно отнести к той или иной категории.

Гоббс открывает, что в глубине, в основании государственной мощи находится не просто народ, но хаос и кризис. Религиозные войны и океанские просторы отливаются в его сознании в идею несостоятельного «естественного состояния». Из бездны этого кризиса, из нищеты и смерти черпает свою возвышенную мощь государство. Но кризис всегда продолжает тлеть в его основании, окружать его границы, и если бы эта угроза отступила, то государство бы сразу рухнуло. Поэтому оно само заинтересовано в том, чтобы поддерживать островки анархии, зоны тотальной войны, чтобы напоминать людям о «естественном состоянии». И больше того, вопреки Гоббсу, вполне вероятно, что само государство задним числом организует эти якобы естественные братоубийственные состояния, чтобы разрушить общественные узы и подчинить атомизированное, напуганное, одинокое общество своей несравнимой власти.