I
I
Кёльн, 21 декабря. Сегодня утром начался процесс против Готшалька, Аннеке и Эссера на чрезвычайной сессии здешнего суда присяжных.
Обвиняемые были доставлены в кандалах, как самые обыкновенные уголовные преступники, из нового дома заключения в здание суда, где находились довольно значительные вооруженные силы.
Нашим читателям известно, что в суде присяжных, как он организован сейчас, мы меньше всего усматриваем какую-либо гарантию. Ценз предоставляет определенному классу привилегию выделять из своей среды присяжных заседателей. Способ составления списков присяжных предоставляет правительству монопольное право отбирать из привилегированного класса угодных ему лиц. А именно, господин регирунгспрезидент составляет список определенного числа лиц, выделяемых им из списков присяжных всего округа; судебные представители правительства производят чистку, сокращая этот список, если нам не изменяет память, до 36 человек. Наконец, в момент, когда суд присяжных действительно формируется, прокуратура имеет право в третий раз подвергнуть чистке последний список, этот продукт классовой привилегии и двойной правительственной дистилляции, и вычеркнуть всех, кроме последней требуемой дюжины.
Было бы настоящим чудом, если бы при таком устройстве суда присяжных обвиняемые, открыто выступившие против привилегированного класса и существующей государственной власти, не попали прямо в руки своих самых беспощадных врагов.
Но совесть присяжных, — возразят нам, — совесть, можно ли требовать большей гарантии? Ax, mon dieu {боже мой. Ред.}, совесть зависит от знаний {Игра слов: «Gewissen» — «совесть», «Wissen» — «знания». Ред.} и от всего образа жизни человека.
У республиканца иная совесть, чем у роялиста, у имущего — иная, чем у неимущего, у мыслящего — иная, чем у того, кто неспособен мыслить. У человека, у которого нет другого призвания к тому, чтобы стать присяжным, кроме ценза, и совесть цензовая.
«Совесть» привилегированных — это ведь и есть привилегированная совесть.
Хотя, таким образом, суд присяжных, при его нынешнем устройстве, представляется нам органом для сохранения привилегий некоторых, а отнюдь не органом для обеспечения прав всех; хотя, в частности, и в настоящем случае прокуратура самым широким образом использовала свое право вычеркнуть из последнего списка последнюю дюжину неугодных ей имен, — мы все же ни секунды не сомневаемся в оправдании обвиняемых. Гарантией нам служит обвинительный акт. Когда читаешь его, то кажется, что это — выдержанная в ироническом тоне защитительная речь Готшалька и его товарищей.
Резюмируем этот обвинительный акт, который можно сравнить только с обвинительным актом против Меллине и его товарищей (процесс Рискон-Ту в Антверпене)[128].
В Кёльне существует Рабочий союз[129]. Готшальк был председателем этого союза, Аннеке и Эссер — членами его комитета. Рабочий союз, сообщает нам обвинительный акт,
«имел свой особый, редактировавшийся Готшальком орган — «Arbeiter-Zeitung», и те, кому не приходилось лично присутствовать на заседаниях союза, могли ознакомиться по этой газете с опасными тенденциями, союза, которые имеют целью угодить пролетариату, ведут к коммунизму и к низвержению существующего строя».
Итак, можно было ознакомиться с тенденциями, а не с противозаконными действиями. Доказательство: до ареста Готшалька и других прокуратура не возбуждала судебного преследования против «Arbeiter-Zeitung», а после ареста Готшалька газета была осуждена только один раз — в результате чудовищного процесса, который был инсценирован здешней прокуратурой по обвинению в оскорблении здешней прокуратуры, возбужденному здешней прокуратурой[130].
«Сама «Arbeiter-Zeitung»», — признает, однако, обвинительный акт, — «по-видимому нисколько не старалась затушевать что-либо в своих отчетах об этом» (т. е. о заседаниях Рабочего союза, его комитета и его филиалов).
Значит, если «Arbeiter-Zeitung» нельзя было привлечь к судебной ответственности за ее «отчеты» о заседаниях Рабочего союза, то и сам Рабочий союз нельзя было привлечь к судебной ответственности за эти же заседания.
Против «Рабочего союза» говорит только то, что говорит и против «Arbeiter-Zeitung», — неугодная тенденция этого союза. Неужели к числу мартовских завоеваний относятся и тенденциозные процессы, процессы против тенденций, так и оставшихся тенденциями? До сих пор наши сентябрьские законы[131] еще не изданы. Готшальк и другие были арестованы и посажены на скамью подсудимых отнюдь не за противозаконные отчеты «Arbeiter-Zeitung» или противозаконные заседания Рабочего союза. Обвинительный акт не скрывает того, что не прошлая деятельность Рабочего союза привела в движение судебную машину, а — слушайте:
«14–17 июня с. г. во Франкфурте собрался конгресс депутатов от множества образовавшихся в Германии демократических союзов. Готшальк и Аннеке присутствовали в качестве депутатов от кёльнского Рабочего союза. Конгресс, как известно, публично высказался за демократическую республику, и здешние власти ожидали отголосков этого движения, когда на воскресенье 25 июня было снова назначено общее собрание Рабочего союза в Гюрценихе».
Здешние власти ожидали отголосков франкфуртского движения. Но какое же движение происходило во Франкфурте? Демократический конгресс публично высказался за неугодную тенденцию демократической республики. Стало быть, ожидали «отголосков» этой «тенденции» и готовились к борьбе с этим эхом.
Как известно, демократический конгресс во Франкфурте и избранный для выполнения его решений Центральный комитет в Берлине[132] заседали без всяких помех со стороны правительств.
Немецкие правительства должны были, следовательно, несмотря на неугодную им тенденцию, признать законность франкфуртского конгресса и намеченной им организации демократической партии.
Но кельнские власти «все же ожидали» отголосков франкфуртского движения. Они ждали повода уличить Готшалька и его товарищей в нарушении закона. Чтобы создать этот повод, полицейское управление командировало 25 июня «полицейских комиссаров Луттера и Хюннемана» на общее собрание Рабочего союза в Гюрценихе и «особо вменило им в обязанность наблюдать за всем, что там будет происходить». На этом же общем собрании случайно присутствовал «переплетчик Иоганн Мальтезер», который, как с сожалением отмечает обвинительный акт, «был бы главным свидетелем, если бы не состоял на службе у полиции», т. е., другими словами, если бы он не был платным полицейским шпионом. И, наконец, на этом собрании оказался, вероятно из чистейших побуждений патриотического фанатизма, «референдарий фон Гроте», который передает речь Аннеке на общем собрании «подробнее всех, ибо он записал ее тут же во время заседания».
Итак, ясно: кёльнские власти ожидали, что 25 июня Готшальком и его товарищами будет совершено преступление. Были приняты все полицейские меры, чтобы констатировать это преступление в случае, если оно совершится. А уж если власти чего-нибудь «ожидают», они не любят ждать понапрасну.
«На основании донесений» полицейских комиссаров, командированных, чтобы констатировать ожидаемое преступление, и на основании сведений от других подручных
«власти возбудили 2 июля судебное преследование против Готшалька и Аннеке за произнесенные ими» (читай: ожидавшиеся) «на этом открытом собрании бунтовщические речи. 3 июля они были арестованы, а их бумаги конфискованы.
5 июля, после допроса ряда свидетелей и поступления новых данных, следствие было распространено на всю предшествующую деятельность руководителей Рабочего союза, в связи с чем привлечены к ответственности и некоторые его члены, например, бондарь Эссер и другие. Результаты, которые дало следствие против обвиняемых, относятся частью к их речам в Рабочем союзе, частью к их бумагам и к распространявшимся ими печатным материалам».
Результаты, которые действительно дало следствие, заключаются в том, — и мы завтра докажем это на основании самого обвинительного акта, — что ожидавшееся на 25 июня движение свелось к движению властей (к этому отклику франкфуртского движения); что Готшальк и его товарищи должны были поплатиться шестимесячным строгим предварительным заключением за обманутые 25 июня ожидания властей. Нет ничего опаснее, как обмануть надежды властей на получение медали за спасение отечества. Никому не хочется обмануться в своих ожиданиях, а тем паче представителям государственной власти.
Если весь способ, каким было инсценировано преступление 25 июня, доказывает, что власти были единственными творцами этой криминалистской драмы, то знакомство с материалами следствия позволяет нам оценить по достоинству ту хитроумную изобретательность, с какой этот пролог был растянут на шесть месяцев.
Мы цитируем дословно из книги «Тенденциозный политический процесс против Готшалька и его товарищей; опубликовано М. Ф. Аннеке. Издание «Neue Kolnische Zeitung»»[133].
«Через пять-шесть недель после начала предварительного следствия судебный следователь Лёйтхаус, сменивший г-на Гейгера, который получил повышение и был назначен на пост полицейдиректора, объявил следствие законченным. Однако прокурор Геккер, ознакомившись с делом, выставил новые требования, к которым присоединился и следователь. По истечении 14 дней предварительное следствие было вторично закончено. После того как г-н Геккер еще раз не спеша изучил дело, он опять предъявил ряд новых требований. Судебный следователь отказался удовлетворить их, равно как и судебная палата. Г-н Геккер апеллировал в обвинительный сенат, и эта инстанция предписала одни из его требований удовлетворить, а в других отказать. К числу последних относилось, например, требование возбудить следствие, только лишь на основании найденного в портфеле Аннеке списка лиц из разных частей Германии, против всех этих лиц, числом до 30 или 40 человек…
Когда масштабы следствия благополучно удалось расширить до таких размеров и дальше уж никак нельзя было затягивать следствие, судебная палата 28 сентября отдала распоряжение передать дело в обвинительный сенат. Последний 10 октября утвердил обвинение, и 28 октября генеральный прокурор подписал обвинительный акт.
Очередная квартальная сессия суда присяжных, начавшаяся 9 октября, была, таким образом, благополучно упущена для этого процесса.
На 27 ноября была назначена чрезвычайная сессия. И эту сессию постарались упустить: документы предварительного следствия были посланы в министерство юстиции с ходатайством о передаче процесса в другой суд присяжных. Однако министерство юстиции не нашло достаточных к тому оснований, и в конце ноября дела обвиняемых Готшалька, Аннеке и Эссера были, наконец, переданы на рассмотрение чрезвычайной сессии здешнего суда присяжных, назначенной на 21 декабря».
Во время этого длинного пролога первый судебный следователь Гейгер был назначен исполняющим обязанности полицейдиректора, а прокурор Геккер — на пост обер-прокурора. Так как по этой своей новой должности г-н Геккер был незадолго до начала чрезвычайной сессии переведен из Кёльна в Эльберфельд, то он не предстанет перед судом присяжных одновременно с обвиняемыми.