ДРИГАЛЬСКИЙ — ЗАКОНОДАТЕЛЬ, ГРАЖДАНИН И КОММУНИСТ[68]

ДРИГАЛЬСКИЙ — ЗАКОНОДАТЕЛЬ, ГРАЖДАНИН И КОММУНИСТ[68]

Кёльн, 24 ноября. Дюссельдорф объявлен на осадном положении, Министерство Бранденбурга — Врангеля нашло в лице гг. Шпигеля — Дригальского достойных представителей. Первый из этих господ — простой регирунгспрезидент, но второй соединяет в себе разнообразные качества: он не только генерал-лейтенант и командир дивизии — в качестве такового он фигурирует в списке личного состава, как и в качестве «высшего» законодателя города и всей общины Дюссельдорфа, — он является также писателем и говорит о себе самом, что он в то же время «гражданин» и — коммунист, и все это «с богом за короля и отечество». Оба эти господина, как простой, так и многоцветный, нашли, что в Дюссельдорфе законный порядок может поддерживаться только чрезвычайными мерами; поэтому они сочли себя «вынужденными», «в целях охраны законного порядка», объявить всю общину Дюссельдорфа на осадном положении.

Мы уже давно знаем, что правительство Бранденбурга может держаться только при помощи чрезвычайных мер; мы знаем, что оно уже давно утратило бы свое положение, если бы страна не находилась на осадном положении. Осадное положение — это и есть законное положение правительства Бранденбурга.

«Осадное положение, господа, означает военное положение», — заявил министр-президент фон Пфуль на согласительном заседании 29 сентября. Тогда речь шла о городе и крепости Кёльне, тогда речь шла о восстании, постановления судебных властен не могли приводиться в исполнение, законная власть — гражданское ополчение — не могла поддерживать спокойствие, строились баррикады; силе можно было противопоставить только силу. Так, по крайней мере, утверждали защитники осадного положения, они, по крайней мере, еще старались соблюсти внешнюю видимость ссылками на якобы установленные факты. Теперь все это делается гораздо проще; Дюссельдорф не охвачен восстанием, деятельность судов ни на минуту не нарушается, гражданское ополчение было готово в любой момент выполнить законные приказы, нельзя даже сослаться на устаревшие инструкции 1809 г., на которые тогда главным образом ссылались, ибо Дюссельдорф не является крепостью. Но Дюссельдорф с редкой энергией высказался за отказ от уплаты налогов, и этого было достаточно для обоих Бранденбургов, чтобы восстановить законный порядок, т. е. объявить город вне закона.

Мы не входим в рассмотрение обвинений, которые должны послужить предлогом для объявления осадного положения. Мы рекомендуем их вниманию судебных властей как ложные обвинения, так как в подтверждение их нигде не приводится требуемое законом доказательство; это — клеветнические обвинения, подпадающие под действие статей 367 и сл. Уголовного кодекса. Мы хотим указать здесь лишь на противозаконные действия в целях охраны законного порядка, в которых повинны гг. Шпигель и Дригальский.

После того как эти господа объявили осадное положение и «таким образом высшая власть перешла к военному ведомству», «коммунист и гражданин» Дригальский издает следующие приказы:

1) Законно существующие власти сохраняют свои функции, и принимаемым ими мерам оказывается самая решительная поддержка.

Это значит, что законно существующие власти, поскольку они существуют на законном основании, упраздняются, но сохраняют свои функции для поддержки г-на фон Дригальского.

«Я рассчитываю», — говорит Дригальский в своем обращении к «согражданам», — «что все благонамеренные жители облегчат мне исполнение законов, а власти со всей решительностью окажут мне в этом поддержку».

Г-н Дригальский не только создает законы, но и применяет их по своему благоусмотрению; законно существующие власти — его янычары. А «независимые» судьи дюссельдорфского окружного суда и г-н обер-прокурор со всеми своими сотрудниками совершенно спокойно терпят все это! Они не находят ни малейшего нарушения закона в том, что отстранены от своей должности; они превозносят законодателя Дригальского и рады тому, что такой ценой могут по-прежнему получать свое жалованье.

Неужели вам не стыдно, господа, при сабельном режиме издавать приказы об аресте и производить следствие? Или, быть может, арест г-на Лассаля, который, будучи, к сожалению, слишком твердо уверен в своем законном праве и в защите судебных властей, не захотел укрыться от осадного положения, является лишь актом личной мести г-на Дригальского? Может быть, втихомолку против этого человека и его сообщников уже возбуждено и ведется следствие по статьям 114, 123, 124?

Второй закон г-на Дригальского гласит:

«Все союзы, преследующие политические и социальные цели, распускаются».

Какое дело г-ну Дригальскому до 4 закона от 6 апреля? Если, согласно этому параграфу, «все прусские подданные имеют право в целях, не противоречащих существующим законам, объединяться в общества без предварительного полицейского разрешения», то это, очевидно, одно из тех «завоеваний», которые должны быть возможно скорое отняты обратно, а значит — несовместимы с законодательством Дригальского.

Третий и четвертый законы. Г-н фон Дригальский регулирует уличное движение и часы торговли в ресторанах. Он издает закон против сборищ, как будто Дюссельдорф превратился в Париж. Но г-н Дригальский велик не только как полицейский — он обнаруживает также несомненный талант ночного сторожа: он регулирует и часы отдыха после работы.

Пятый закон;

«Гражданское ополчение впредь до его реорганизации распускается и должно сегодня же сдать оружие». Закон этот беззаконен во многих отношениях. Отметим:

a) Гражданское ополчение распускается. Согласно обычным законам, а именно согласно закону от 17 октября о гражданском ополчении, последнее может быть распущено только по королевскому указу. Может быть, у г-на фон Дригальского имеется тайный королевский указ, скрываемый от других? Почему же он тогда не опубликует его, как опубликовал заявление оберпостдиректора Мауренбрехера[69]? Правда, это заявление как лживое тотчас же вызвало опровержение дюссельдорфского гражданского ополчения. Но у г-на фон Дригальского нет никакого королевского указа — он действует на основании своей собственной верховной власти и присваивает себе королевские функции, хотя и является королевски-настроенным «гражданином и коммунистом».

b) Гражданское ополчение не только отстранено от несения службы. Г-н фон Дригальский не довольствуется присвоением себе только власти регирунгспрезидента. Что касается беззакония, то оно достаточно проявилось уже в одном факте отстранения ополчения от несения службы. Параграф 4 закона от 17 октября гласит:

Если гражданское ополчение какой-нибудь общины или округа отказывается следовать приказу властей или вмешивается в действия общинных, административных или судебных властей, регирунгспрезидент может временно отстранить его от несения службы с указанием причин.

Таким образом, отстранение от несения службы могло исходить только от регирунгспрезидента, а никак не от генерал-лейтенанта, не от командира дивизии, не от гражданина, и наконец, не от коммуниста, хотя бы то был «королевско-прусский коммунист».

По у г-на Дригальского имеются свои основательные причины выступать в качестве самодержца, не считаясь с инстанциями. Если бы он имел дело с гражданским ополчением лишь как регирунгспрезидент, он не мог бы его разоружить. Но

c) «гражданское ополчение должно сегодня же сдать оружие». Простое отстранение от несения службы отнюдь не дает еще права отобрать оружие. В противном случае временно отстраненные офицеры тоже должны были бы отдавать свою шпагу. Но г-н Дригальский прав. Если бы гражданское ополчение могло сохранить свое оружие, оно, вероятно, не допустило бы, чтобы Дригальский отстранил его от несения службы; оно выполнило бы свое назначение, как его определяет 1 закона.

d) Г-н фон Дригальский требует сдачи оружия ему. Так как он уже чувствует себя призванным выступать в роли самодержца, то его не останавливает и королевский указ относительно осуществления закона об учреждении гражданского ополчения. Параграф 3 этого указа гласит:

«Оружие, предоставленное государством общинам, во всяком случае остается до вышеуказанного момента в распоряжении общин».

«Городское управление и общинный совет» Дюссельдорфа не имеют возражений против приказа г-на Дригальского. Вместо того, чтобы протестовать против такого беззакония и вступиться за права общины, они призывают граждан к «спокойному, законному поведению» по отношению к их новому диктатору.

Шестой закон.

«Лица, уличенные в открытом и вооруженном сопротивлении распоряжениям законных властей или своими изменническими действиями подвергающие войска опасности или причиняющие им вред, предаются военному суду».

Согласно закону об охране личной свободы[70], никто не может быть предан иному суду, кроме того, который установлен законом. Военные суды и чрезвычайные комиссии являются незаконными. Недопустимы угрозы наказанием или назначение каких-либо других кар, кроме тех, которые установлены законом. Согласно этому же закону, действие настоящего постановления ни при каких условиях не может быть приостановлено на какое-либо время или для какой-нибудь местности, даже в случае войны или восстания. Потому что, согласно 8, даже и в этом случае могут временно отменяться только 1 и 6, и то лишь по постановлению и под ответственность министерства. Тем не менее г-н фон Дригальский вводит военный суд для гражданских лиц. Нет ничего удивительного в том, что он приказывает производить аресты, что он для этой цели нарушает неприкосновенность жилища; ведь если эти постановления и могут быть на время приостановлены, то уж, во всяком случае, не г-ном фон Дригльским. Впрочем, безразлично, верить ли утверждению «Dusseldorfer Zeitung», что арест Лассаля был произведен без соблюдения требуемых формальностей, или уверению «Kolnische Zeitung», что арест последовал по распоряжению судебного следователя. «Kolnische Zeitung», разумеется, становится на сторону военного коменданта, чтобы осрамить судебного следователя. Как бы то ни было, арест этот незаконен, потому что при беззаконном режиме не может быть законных действий. При военном положении прекращается действие гражданской юрисдикции. Если судебный следователь остается при исполнении своих обязанностей, то он попадает в положение военного аудитора, и его сводом законов становятся статьи воинского устава. Дюссельдорфская прокуратура хорошо поняла это свое новое положение. В самом деле, если бы она признавала еще за собой ту компетенцию, какую устанавливает рейнское уголовное судопроизводство, она уже давно вмешалась бы, хотя бы на основании 9 Habeas Corpus Acte, который гласит:

«Не требуется предварительного согласия властей для привлечения к судебной ответственности гражданских и военных должностных лиц за нарушения вышеприведенных постановлений, совершенные ими путем превышения своих полномочий».

Чтобы вполне уяснить себе силу наших рейнских учреждений, остается еще только посмотреть, одобрен ли образ действий дюссельдорфской прокуратуры генеральным прокурором г-ном Николовиусом, под надзором которого состоят все чиновники судебной полиции и даже судебные следователи. Депутации, которая вчера отправилась к нему, чтобы побудить его проявить свою служебную власть в связи с дюссельдорфскими событиями, г-н Николовиус якобы ответил, что в его распоряжении нет статьи закона, на основании которой он мог бы вмешаться. Мы говорим: «г-н Николовиус якобы ответил», — хотя эти слова нам переданы из вполне достоверного источника. И, однако, мы не можем этому поверить, потому что в противном случае мы должны были бы допустить, что у г-на Николовиуса совершенно вылетел из памяти Code penal[71], а также все законы, изданные после марта этого года.

Написано К. Марксом 24 ноября 1848 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 153, 26 ноября 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого