ГОГЕНЦОЛЛЕРНСКИЙ ОБЩИЙ ПЛАН РЕФОРМ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГОГЕНЦОЛЛЕРНСКИЙ ОБЩИЙ ПЛАН РЕФОРМ

Кёльн, 14 марта. «Чрезвычайные осадные положения будут отменены, как только всеобщее осадное положение будет октроировано всему королевству в виде законов и войдет в наши конституционные обычаи. Серия этих «твердых» законов откроется сентябрьским законодательством об ассоциациях и печати».

Такими словами сопроводили мы опубликование тронной речи (№ 234 «Neue Rheinische Zeitung»). В чем же состоит первый парламентский акт министерства? Оно выступает перед палатами и заявляет:

«Мы избавим вас от осадного положения, а взамен этого вы установите постоянно действующие военно-полевые суды, направленные против собраний, ассоциаций, печати».

Мы не можем ни на минуту скрывать того, что парламентская левая своим робким поведением с самого начала облегчила министерству переход в наступление.

Мы сравним en detail {подробно. Ред.} пресловутые три законопроекта с сентябрьскими законами, с до-мартовским проектом уголовного законодательства, с прусским правом. Но сперва мы сообщим нашим читателям общий план старопрусских реформаторов, на который мы уже обратили внимание в нашем экстренном выпуске третьего дня.

В тот самый день, когда неофициальные берлинские газеты опубликовали пресловутые три законопроекта, «Neue Preusische Zeitung», этот «Moniteur» {т. е. официальный орган. Ред.} бранденбургского провидения, напечатала «Мнение о существенных задачах ныне собравшегося так называемого народного представительства». Гогенцоллернская династия и ее бранденбургское министерство слишком «благородного» происхождения, чтобы лицемерить в те моменты, когда солнце «власти» сияет над «неослабленной» короной. В такие моменты королевское сердце не насилует себя и оскорбляет плебейские массы уже самим грубо-бесцеремонным выражением своих интимнейших вожделений и мыслей. Судьбе — зачем скрывать это — бездушной, безжалостной судьбе не раз угодно было в моменты победоносной уверенности Фридриха-Вильгельма IV в своих силах, в моменты «божественного опьянения», как говорит Гёте, сводить на нет с помощью чрезвычайных событий пророчества, угрозы, волеизъявления «нашего доброго короля», нашего «высокомудрого» Фридриха-Вильгельма IV, который возложил на себя корону с такими же точно словами, с какими Наполеон надел на себя железную корону Ломбардии. Но, как известно, железный рок тяготеет даже над богами. Что бы там ни было, все же для королевского сердца, как и для женского сердца, как и для всякого другого сердца, остается опьяняюще высоким наслаждением, отбросив все помехи, дать вольный полет своим интимнейшим мыслям и заставить мир, хоть бы только на словах, на бумаге, склониться перед желаниями своего сердца.

Уже по одному этому сердечные излияния «Neue Preusische Zeitung», в той или иной степени выражающие настроение короля, представляют высокий интерес с психологической точки зрения; с другой стороны, они дают понять народу, чего ожидают от него и что, в случае необходимости, вынудят у него — разумеется, в его собственных правильно понятых интересах.

«Neue Preusische Zeitung» (№ 59, приложение), желая облегчить ознакомление с гогенцоллернским общим планом реформ, разбила его рубрики, что является, во всяком случае, похвальной снисходительностью по отношению к читателям. Разве не могла она сообщить королевские решения в апокалипсической форме, на манер Откровения Иоанна? Итак, будем придерживаться этих рубрик!

«Существенные задачи ныне собравшегося так называемого народного представительства» сводятся к следующим пунктам:

1) Очищение палат от политических преступников. A Jove principium {С Юпитера начало (Вергилий. «Буколики»). Ред.}. Первая заповедь для палаты, которая хочет действовать согласно воле королевского сердца, это — преобразовать себя согласно воле королевского сердца. Пока ведь ее состав является еще прискорбным результатом непочтительного всеобщего избирательного права, хотя бы и косвенного. А чего требует королевское сердце?

На теперешнем народном представительстве, — выбалтывает «Neue Preusische Zeitung», — лежит «пятном, которое делает его недостойным и неспособным «являться в своей совокупности носителем прусской чести, прусской верности и любви к отечеству». На нем тяготеет порок, от которого оно должно освободиться, чтобы быть «оправданным» в глазах его величества.

«Пятно это, этот порок состоит в том, что среди его членов находятся такие люди, которые участвовали в преступных злодеяниях фракции Унру, в особенности в ее постановлении об отказе от уплаты налогов».

«Правительство», — говорится дальше, — «по собственной достойной сожаления слабости или из недоверия к юстиции, которая действительно в высокой степени заражена революционным образом мыслей, не предало этих людей суду. Исправить это упущение, эту ошибку — такова задача палат; в особенности долг всех судей и ученых юристов, входящих в состав палат, — добиваться этого, хотя бы в целях спасения утрачиваемой чести своего сословия. Необходимо ходатайствовать перед правительством — и пусть это будет одним из первых шагов после сформирования палаты — о том, чтобы министр юстиции теперь же распорядился произвести судебное следствие и подвергнуть наказанию этих преступников. Такая очистка является первым и самым необходимым условием успешного продолжения деятельности палат».

Сокровенным желанием короля является покарать вплоть до третьего колена всех преступников, кощунственно отказавшихся платить налоги. Королевское правительство было слишком слабо для того, чтобы исполнить это желание. Королевско-прусский народ оказался столь наглым, столь упрямым, что в открытом возмущении против отеческого королевского сердца снова избрал преступников и грешников своими представителями. Теперь дело палат принудить королевское правительство выполнить собственные намерения его величества. Палата должна на коленях просить министерство Дозволить ей удалить из своей среды все разлагающие и в высшей степени неприемлемые для двора элементы. И прежде всего книжникам и фарисеям, «судьям и ученым юристам» надлежит спасать свое «сословие», «честь» которого начала утрачиваться с того момента, как у Мантёйфеля зародилось необоснованное, впрочем, подозрение, будто прусская Фемида может оставаться слепой, вопреки ясным намекам короны. Но как может судейское сословие спасти свою честь в глазах народа, для которого всякая прихоть помазанника божией милостью отнюдь не является законом, который не намерен беспрекословно повиноваться приказам самого короля?

Как известно, во всех религиях покаяние, жертва, а по возможности и самопожертвование составляют самую суть богослужения, культа. Поэтому так называемое народное представительство, дабы доказать, что оно является представителем королевского сердца — а королевское сердце есть живое, индивидуализированное, очеловеченное, подлинно народное сердце, — «так называемое» народное представительство должно принести в жертву к подножию трона прежде всего самого себя, как выразителя народного суверенитета.

Оно должно изгнать всех неугодных его величеству депутатов, заключить их в тюрьму и предать в руки палача в виде искупительной жертвы во имя культа абсолютной королевской власти. Так оно искупит, во-первых, свое преступление, свой первородный грех — свое происхождение из народного суверенитета. Оно искупит вместе с тем свое прошлое, полное преступных оскорблений величества, а значит, и святотатства. Оно очистится, дабы удостоиться стать истинным выразителем полноты королевской власти. Оно превратится из «так называемого» народного представительства в настоящее народное представительство — в более высоком, королевско-прусском смысле. Король — это и есть настоящий прусский народ. Настоящий прусский народ — ни в коем случае не следует смешивать его, по дурному чужеземному обычаю, с поверхностным подсчетом жителей государства — выбирает, следовательно, представителей только для того, чтобы королевские пожелания возвращались к королю в виде народных пожеланий, и таким путем самые сокровенные требования его собственного высочайшего сердца получали столь же прозаическую, сколь и общеобязательную реальность в форме законопроектов и постановлений палаты.

Мы, следовательно, ожидаем от берлинских палат, что они положат начало своему культу короля самопожертвованием, изгнанием грешников, отказавшихся от уплаты налогов.

«Neue Preusische Zeitung» не скрывает того, что даже и тогда палаты еще не будут оправданы перед всевышним. Другую часть жертвы они должны принести, однако уже не в качестве корпорации. Эта часть зависит от действенного сознания своей греховности и от самобичевания соответствующих отдельных депутатов.

«Правда», — вздыхает «Neue Preusische Zeitung», — «в результате такой чистки будут удалены не все те депутаты, удаление которых, ввиду их предыдущей политической и государственной деятельности, будет желательно до тех пор, пока они не признают своей доли вины в бедствиях отечества и не проявят раскаяния, пока они не дадут обет и публичное обязательство по мере сил бороться с преступлением, вызванным отчасти по их собственной вине. Однако, само собой разумеется, не может быть и речи о том, чтобы такие люди, которые служили революции, которые в особенности между 18 марта и 8 ноября были употреблены в качестве высокопоставленных чиновников на этой службе» (чисто прусская грамматика!), — «чтобы подобного рода люди, все без исключения, на юридическом основании были удалены из палат. Было бы, однако, желательно, чтобы собственное сознание удержало их вне палат, если у них не произошел упомянутый выше желательный поворот. При выполнении этого» (высочайшего) «желания следует, разумеется, также проводить различия, например, между рейнскими торговцами, которые вдруг, ни с того ни с сего, должны были превратиться в опору государства, и людьми из старопрусских» (феодальных) «родов, славные имена которых издавна теснейшим образом связаны с историей нашей королевской династии и первоначальным ядром земель» (уж не является ли и Силезия первоначальным ядром земель?) «монархии».

Мы давно уже говорили об этом «рейнским торговцам». Лишь преодолевая degout {отвращение. Ред.}, феодальная династия Гогенцоллернов избрала этих буржуазных каналий своим низменным орудием и выжидает только момента, чтобы пинками отделаться от них раз и навсегда. Ганземан! Кампгаузен! Кюльветтер! на колени! Перед королевским дворцом, перед лицом народа. посыпав пеплом повинные головы, в одежде кающихся грешников, дайте священный обет, публично заверьте, что вы в глубочайшем сокрушении раскаиваетесь в том, что в какой-то момент осмелились подготовлять путем буржуазно-конституционных происков контрреволюцию, совершить которую подобает только «Моей доблестной армии»; а вы, копеечные души, барышничающие крепостные, педантичные торговцы маслом, ловкие железнодорожные спекулянты, — вы не только спасли трон, по еще осмелились хвастаться этим спасением в высокопарном тоне, уместном только на похоронах. На колени! Облачайтесь в одежду кающихся грешников! Или удалитесь в монастырь!

А что касается «людей из старопрусских родов», этих высокородных, отмеченных провидением отпрысков избранного народа, то в ближайшем будущем мы надеемся прочесть в «Staats-Anzeiger» извещения о смерти некоторых из них — Арнима, Ауэрсвальда, Бонина, Пфуля. Только в случае, если они пойдут на смерть добровольно, мы сможем поверить в их раскаяние. От рейнского торговца, вроде Ганземана, нельзя ожидать такого величия души. Ганземан — вольтерьянец самого скверного толка, человек ограниченный, а главное, бесчувственный в денежных вопросах.

Итак, удалитесь из палат, сходите со сцены — вы, живые памятники 18 марта, свидетели испытаний, унижений, непоследовательности и слабости короля! Уходите из палат — или добровольно согласитесь быть козлами отпущения за 18 марта!

Что же касается тех, кто голосовал за отказ от уплаты налогов, то сами палаты принесут их королевскому трону в виде гекатомбы в знак своего очищения и раскаяния и тем самым докажут, что они достойны выполнять дальнейшие «задачи», октроированные королем «так называемому народному представительству».

(Продолжение следует) {Продолжением данной статьи послужила статья «Гогенцоллернский законопроект о печати» (см. настоящий том, стр. 390–398). Ред.}

Написано К. Марксом 14 марта 1849 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 246, 15 марта 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого