«МОЕМУ НАРОДУ»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«МОЕМУ НАРОДУ»

Кёльн, 18 мая. «Моему народу!» Не — «Моей доблестной армии!» Уж не разбиты ли русские? Не повернул ли ветер в другую сторону и не сбил ли он снова, как в марте прошлого года, военную фуражку с головы «неослабленного» слуги России? Не разразилось ли вновь всеобщее восстание находящихся на осадном положении «верноподданных»?

В 1813 г. «в бозе почивший» старик {Фридрих-Вильгельм III. Ред.} также черпал в продвижении казаков мужество, необходимое для того, чтобы покончить со своей жалкой ролью труса и с кровавыми карами революционной империи; и тогда — несмотря на наличие казаков, башкир и «доблестной армии», прославившейся в сражениях при Йене и Магдебурге и сдачей Кюстрина 150 французам[353], — лишь лживые обещания, данные в «Воззвании к моему народу», сделали возможным крестовый поход Священного союза против наследников французской революции. А теперь! Разве вторжение казаков на немецкую территорию не придало вновь укрепившемуся Гогенцоллерну мужество, необходимое для того, чтобы отказаться от роли труса, которую он играл после мартовских дней, чтобы устранять «клочок бумаги», поставленный революцией «между ним и его народом»? Разве «Моя доблестная армия» не отомстила достойным образом революции, храбро учинив в Дрездене, Бреславле, Познани, Берлине и на Рейне расправу над безоружными, женщинами и детьми с помощью шрапнели и адского камня?

Разве недавно октроированная военно-полевая хартия не упраздняет снова, «даже без осадного положения», последние трусливые уступки, сделанные в марте, — отмену цензуры, свободу союзов, вооружение народа?

Нет, сын героя Йены и Магдебурга все еще не чувствует себя в достаточной безопасности, несмотря на союз с казаками, несмотря на привилегию убийств и военно-полевого суда, предоставленную разнузданной «доблестной» солдатской своре. Неослабленная корона испытывает страх, она апеллирует «К моему народу», она «чувствует себя вынужденной» обращаться еще к попранному, придавленному осадным положением и обстрелянному картечью «народу» с призывом о поддержке против «внутренних и внешних врагов».

«В это столь тяжелое время Пруссия призвана защитить Германию от внутренних и внешних врагов. Поэтому я уже сейчас призываю Мой народ к оружию. Дело идет о том, чтобы восстановить порядок и закон в нашем государстве и в остальных немецких государствах, где требуется наша помощь. Дело идет о том, чтобы создать единство Германии, защитить ее свободу от террористического господства партии, которая хочет принести нравственность, честь и верность в жертву своим страстям, партии, которой удалось запутать часть народа в сетях обмана и заблуждений».

«В этом суть королевского обращения», — вопит полицейская гадина Дюмон. И в самом деле, продажные полицейские клакеры Дюмона нашли истинную «суть».

«Внешние враги»! Это «партия террора», партия ужаса{73} для храброго Гогенцоллерна, вызывает необходимость нашего вторжения в «остальные немецкие государства». Народ Рейнской провинции, Силезии и Саксонии призывается «во имя немецкого единства» положить конец революционным движениям в других немецких государствах — в Бадене, Баварии и Саксонии! И с этой целью снова преподносится приманка, какой Гогенцоллерн осчастливил народ в 1813 г., снова залогом выставляется уже испытанное «королевское слово», и «народу» обещается кастрированное признание франкфуртской конституции, равно как и «охрана права и свободы» от «безбожников». «Я и Моя династия хотим служить господу». Разве испытанное уже в качестве залога «гогенцоллернское королевское слово» не стоит крестового похода против «партии ужаса для многообещающей короны»?

Могущественный вассальный князь русского императора отозвал прусских депутатов из Франкфурта только для того, чтобы стать теперь, согласно своему мартовскому обещанию, «во главе Германии». Согласительное собрание и октроированная палата были разогнаны, «клочок бумаги» был заменен военно-полевой конституцией и палаческими военными судами только для того, чтобы гарантировать народу «охрану права и свободы»!

И свобода печати подавляется, в Эрфурте печать подвергнута цензуре, во всей Познани, в Бреславле, в силезских провинциальных городах газеты просто закрыты, так же, как в самом Берлине закрыта «National-Zeitung». В Дюссельдорфе de jure {юридически. Ред.} вновь введена цензура, de facto {фактически. Ред.} печать совершенно упразднена (дюссельдорфские газеты, «Neue Rheinische Zeitung» и т. д.). «Свободным» подданным октроированы в конце концов только грязные полицейские гадины в лице «Kolnische Zeitung» и берлинской газетки висельников {«Neue Preusische Zeitung» («Kreuz-Zeitung»). Ред.}. И все это для того, чтобы не было ни малейшего сомнения в ценности «королевского слова»!

И в самом деле, слово Гогенцоллерна стоит того, чтобы ради укрепления королевского мужества народ надел военный мундир и чтобы, согласно закону о ландвере, оставленные дома жены, «во избежание нищенства», получали ежемесячно королевскую милостыню в один талер.

Написано 18 мая. 1849 г.

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 301, 19 мая 1849 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого