Глава 10
Глава 10
Сакуров проснулся без чего-то семь. За окном спальни бесновался и барабанил в стекло Семёныч.
- Костя! Костя! – орал он. – Да проснись же, Костя!
«Чтоб ты треснул», - подумал Константин Матвеевич и вылез из-под тёплого одеяла.
- Чего ты разорался?! – крикнул он в ответ, прикладываясь к стеклу, чтобы показаться Семёнычу и чтобы тот перестал вопить на всю деревню.
Семёныч, увидев односельчанина, махнул Сакурову в сторону парадного и исчез. Константин Матвеевич набросил на плечи ватник, сунул в зубы сигарету и вышел на крыльцо.
- Здорово, - приветствовал он Семёныча и закурил.
- Давай водку, - велел Семёныч вместо приветствия.
- Зачем? – не понял Сакуров. – Мы же пастухов встречаем? А они будут к девяти, не раньше.
- Давай, тебе говорят! – повысил голос Семёныч.
- Не дам, - твёрдо заявил Сакуров, - водка общественная, поэтому…
- Да отдай ты ему водку! – крикнул со своего двора Жорка. – Это он хочет дополнительно перед пастухами прогнуться.
- Не прогнуться, а чтобы по культурному! – крикнул в ответ Семёныч.
- А что скажет Варфаламеев? – продолжал упираться Сакуров.
- Отдай! За Варфаламеева не беспокойся…
- Понял? – спросил Семёныч.
- Да ради бога…
Сакуров, не обращая внимания на Семёныча, докурил, аккуратно затушил бычок в специальной консервной банке, и вернулся в избу, а перед его глазами стояло перевёрнутое отражение его самого в оригинальном зеркале с тремя разными ногами и двумя головами…
Пастухи прибыли с помпой. Но сначала в деревню забрело стадо. Жители объединили усилия и стали гнать стадо обратно в поле. Семёныч носился больше всех, размахивал руками и ругался с односельчанами.
- Ну, что вы за некультурные люди! – увещевал он Гришу и Прасковью, своих ближних соседей. – Вот с вас убудет, если они тут немного попасутся!
- Ишь, добрый! – голосила Прасковья. – Мне это нужно, чтобы они тут всё мне обосрали!
- Вот именно, - вторил Гриша.
- Так это ж чистый навоз! – надрывался Семёныч. – Экологический! Бесплатный!
- Я его бесплатно и из загона привезу, - отмахивался Гриша.
В это время в северном конце единственной деревенской улицы показалась телега, запряжённая дородной кобылой с нехорошим взглядом. В телеге сидели два молодца, один большой рыжий, другой брюнет, поменьше. Вокруг телеги бегало с полдюжины собак разной величины и масти.
- Здорово, Жорка! – крикнул рыжий здоровяк неожиданно тонким голосом. Брюнет отрешённо молчал.
- Здорово, - буркнул Жорка и поспешил к Сакурову. – Костя! – крикнул бывший воин-интернационалист.
- Что? – высунулся из передней двери Сакуров.
- Дай обрез на минутку…
- А, сейчас… Здравствуйте!
- Это ты что ли беженец? – снисходительно поинтересовался рыжий и придержал лошадь. – Здорово.
Сакуров мельком оценил молчаливого брюнета и легко понял причину его философской отрешённости: весь вид брюнета говорил о жесточайшем похмелье. Затем Константин Матвеевич скрылся в избе и вынес обрез.
- На что он тебе? – спросил он Жорку.
- Заряжен? – вопросом на вопрос ответил Жорка.
- Нет.
Пастухи тронули дальше, Жорка на ходу что-то сунул в один ствол и направился в сторону своих хозяйственных построек. Спустя минуту послышался грохот выстрела и из Жоркиного двора, заполошно визжа, выскочила рыжая коротконогая собачонка. Спустя ещё минуту Жорка вышел сам и вернул обрез Сакурову. Пастухи в это время достигли середины деревни, и никто из них даже не оглянулся, хотя и выстрел, и собачий визг мог не слышать только стопроцентный глухой. На улицу, по мере продвижения телеги, выходили односельчане. Рыжий снисходительно отвечал на приветствия, брюнет продолжал хранить жестокое молчание. Затем телега миновала Гришину избу, откуда никто не вышел, и похоронным маршем поехала дальше. Алексей Семёныч с супругой уже стояли навытяжку возле своего палисадника и разве что хлеб-соль не держали.
- Видал? – ухмыльнулся Жорка, когда Сакуров, спрятав обрез, снова вышел на крыльцо.
- Видал. Ты на фига в собаку стрелял?
- Кур душит, сволочь…
- Иди ты! Чё, не попал?
- Попал. Но я ведь солью.
- Зачем?
- Жалко. Собака ведь. Зато теперь недели две не сунется.
- Она чья?
- Ничья. Зимой живёт на ферме. В сезон бегает с этими…
И Жорка кивнул в сторону сцены радостной встречи пастухов и четы Голяшкиных. Семёныч радостно жестикулировал, и даже Петровна чего-то басила вполне приветливо. Все голоса перерывал пронзительный тенор рыжего здоровяка, а брюнет тоже оживился. Он чего-то просемафорил из телеги Семёнычу, тот с готовностью замахал руками, брюнет с неожиданной резвостью соскочил с телеги и оба скрылись в избе Семёныча. Дальше рыжий поехал один.
- Сейчас будет похмелять этого козла нашей водкой, - прокомментировал Жорка.
- С какой стати? – удивился Сакуров. – И почему не обоих?
- Ну, Семёнычу в подобострастной запарке сейчас не до статей. А потому не обоих, что Мишка мужик по-своему церемонный. Выпить он выпьет, но в своё время и в положенном месте. А вот Витёк – тот профессиональный халявщик. Жук навозный…
- Мишка – это рыжий? – уточнил Сакуров.
- Он самый.
- Хороший человек?
- Стопроцентный гандон.
«Недаром Жорка с самим дьяволом общается, - невольно подумал Сакуров. – Высокомерен ужасно, и кто у него не жук навозный, тот стопроцентный гандон».
- Штурману пламенный привет! – пел в это время рыжий.
- О, какие люди?! – изображал полную прострацию пьяница-Варфаламеев. – А где коллега?
- В общем, подходи, - махнул Варфаламееву рыжий, не напрягаясь ответом. Одновременно он развернул телегу и тронул кобылу назад, гипнотизируя взглядом веранду Виталия Иваныча. Но никто из семьи Бедновых не вышел поприветствовать рыжего пастуха ни раньше, ни после.
- Миш, уже можно? – снова выскочил на улицу Семёныч, разрываясь между страждущим брюнетом и его величавым напарником.
- Да, можно, - разрешил рыжий и покатил дальше, по пути науськав собак на какого-то зазевавшегося кота.
- Он так важно приглашает, - заметил Сакуров, - как будто это он нас собирается угощать, а не мы его.
- Ну, Мишка может и со своей стороны баллон выкатить, - возразил Жорка.
- Да? – неопределённо переспросил Сакуров и сказал: - Но Алексей хорош. Чего это он так перед ними?
- Да тут всякие причины, - неохотно пояснил Жорка, - поэтому долго объяснять. Впрочем, кое-что я тебе уже рассказывал…
- А где Мироныч? – поинтересовался рыжий, равняясь с крыльцом Сакурова.
- Не предупредили, - усмехнулся Жорка. – Вот старый хрыч будет убиваться!
- Просьба не задерживаться, - небрежно обронил рыжий и поехал к околице, где тусовались бестолковые тёлки, норовя по очереди сунуться в специальную будку. Эта будка служила для переодевания трудящихся, просушки спецодежды, в будке трудящиеся хранили кое-какое своё барахло, оставляли в ней сбрую, а возле будки – телегу. Семёныч бдительно охранял добро днём, а по ночам иногда спал в будке, якобы охраняя стадо в загоне неподалеку, а на самом деле время от времени удирая от сварливой Петровны. Сегодня чета Голяшкиных являла собой идеальную пару. В том смысле, что Семёныч не орал на Петровну, а та не норовила огреть благоверного, чем попало. Хотя джентльмена Семёныч изображать из себя не собирался. Он следовал за телегой метрах в двадцати налегке, придерживая левую пазуху телогрейки с общественной водкой в одной большой пластиковой бутылке, за Семёнычем кряхтела нагруженная всякой домашней снедью Петровна. За Петровной нога за ногу плёлся освежённый Витёк, он вальяжно дымил «примой» и плевался по сторонам. За Витьком, словно бедный родственник, тащился Варфаламеев.
Проходя мимо Жорки и Сакурова, Семёныч даже не снизошёл до них взглядом. Петровна злобно зыркнула на ухмыляющегося Жорку, затем смерила высокомерным взглядом Сакурова и пробасила:
- Что стоишь? А ну, помоги!
Сакуров невольно соскочил с крыльца, но его опередил Варфаламеев.
- Давайте, Лидия Петровна! – засуетился спившийся штурман, подхватывая пятилитровый бидон с домашним квасом. Сакуров взял какой-то узел, и дальше Петровна следовала чистой барыней.
- Петь, ты ещё сухой? – спросил Жорка, пристраиваясь в хвосте процессии.
- Ну, так! – вымученно улыбнулся Варфаламеев.
- Ага! – сказал Жорка и по его тону Сакуров понял, что тот готовит какую-то неприятность.
Мишка выкатил литр самогона. Витька не предложил даже закуси, и сначала Сакуров принял Витька за сельскохозяйственного пролетария. Но позже выяснилось, что это такой же крепкий хозяин, как Мишка. Вернее, законный и любимый супруг крепкой хозяйки.
Начали с общественной водки. При этом случился конфуз. Жорка бесцеремонно взял пластиковую бутылку в свои руки, налил Варфаламееву стаканчик и заставил его выпить приватно. Затем снова налил Варфаламееву, а потом остальным. Петровна, когда Жорка стал наливать ей в её индивидуальную рюмку, обложила Жорку матом, а Семёныч обозвал некультурным человеком. Пастухи промолчали. Потом Семёныч начал говорить прочувственную речь, но Витёк хлопнул свой стакан, не дожидаясь окончания даже предисловия, и полез руками в трёхлитровую банку с огурцами из припасов Петровны. Семёныч скомкал речь, Мишка одобрительно кивнул и последовал примеру Витька. Затем последовали остальные. Варфаламеев заметно повеселел, осмелел и тоже «сходил» за огурцом. Потом компания навалилась на курицу из хозяйства Семёныча и сало из припасов Мишки.
- Отличное сало, - оценил Сакуров и укоризненно посмотрел на Жорку: почему тот обозвал рыжего стопроцентным гандоном?
- Поправляйся, - снисходительно разрешил Мишка.
- Я пойду, - сказала Петровна, ещё раз злобно зыркнула на Жорку и засобиралась на выход из будки, где происходило застолье.
- Жорка, надо бы кобылу распрячь, - пропел Мишка.
- Сам распрягай свою кобылу, - возразил Жорка.
- Может – я? – предупредительно предложил Сакуров.
- А сумеешь? – спросил Мишка и посмотрел на Сакурова таким ясным добрым взглядом, что тому сделалось стыдно за Жоркины высказывания.
- Сумею. Я прошлый год целый месяц…
- Знаю. Иди.
- Пусть Витька распрягает, - ухмыльнулся Жорка.
- У мене плечо вывихнуто, - сообщил Витёк.
- Может, ещё по одной? – подал голос Варфаламеев. – А потом пусть кто-нибудь распрягает.
- Как тебе не стыдно, Петька! – возмутился Семёныч. – А ещё культурный человек!
- Можно, - разрешил Мишка.
- Вообще-то, конечно, - засуетился Семёныч, и компания сократила количество общественной водки почти до самого донышка.
- Распрягал я как-то его кобылу, - бесцеремонно начал Жорка, не обращая внимания на Семёныча, который начал параллельное выступление в адрес Мишки. – Тоже вот так, между делом: распряги, дескать, а то я слишком хорошо сижу, неохота задницу с места на место перекладывать, а у Витьки грыжа прохудилась. Ну, я и сунулся по глупости. А она меня, сука, два раза укусила, а один раз по жопе копытом дала. Хорошо – по жопе, а если бы по почкам?
- Да, она тебя тогда от души отоварила, - с приятной улыбкой, словно речь шла об удачно реализованном благотворительном концерте, подтвердил Мишка.
«Вот почему мне её взгляд сразу не понравился», - подумал Сакуров, слегка меняя мнение о Мишке и высказываниях Жорки.
- Так мне надо будет поостеречься? – зачем-то спросил он.
- Да, близко не подходи, - посоветовал Витёк и закурил.
- А как же я её буду распрягать? – удивился Сакуров.
- Если пойдёшь распрягать, я с тобой здороваться перестану, - сказал Жорка.
- Да что ты вечно лезешь со своими принципами? – принялся разоряться Семёныч. – Больше всех надо, да?! Сам тут живёт, можно сказать, в гостях, и выступает…
- Это почему я здесь в гостях? – добродушно поинтересовался Жорка и тоже закурил. Витёк, дымящий примой, потянулся к Жоркиной пачке, но Жорка убрал сигареты в карман.
- Потому что нездешний!
- Ага. А здешние меня, за здорово живёшь, пустили в свою избушку пожить? То есть, не содрали с моей бабы втридорога за полусгнивший домишко?
- Чево это – втридорога?! Живёшь тут – и скажи спасибо. А нечего тут со своими принципами…
- А ты чего тут развыступался? – повысил голос Жорка. – Тоже мне, правозащитник хренов… Если такой добрый – иди и сам распрягай.
- Ну и пойду!
- Ну и иди.
- А ну-ка, подвинься в сторонку, - велел Варфаламееву Мишка, освобождая себе обзор за кобылой, привязанной к столбу напротив распахнутых дверей будки.
- А, пожалуйста, - с готовностью ответил Варфаламеев и пересел на солдатскую кровать. Сакуров обратил внимание, что вся компания устроилась так, чтобы наблюдать за процессом «распрягания» своенравной кобылы. Мишка продолжал смотреть добрым взглядом. Витёк чему-то тихо радовался. Варфаламеев достал сигареты, угостил Витька и закурил сам. Сакуров, отказавшись от сигарет односельчанина, решил свернуть козью ножку. Он достал из карманов телогрейки бумагу, пакет с табаком и стал мастырить самокрутку.
- Что, самогонки пока выпьем? – гостеприимно предложил Мишка, пока Семёныч кормил кобылу хлебом.
- Наливай, - разрешил Жорка.
- Наливай, - велел Мишка Варфаламееву.
- Малинка, Малинка, - обхаживал кобылу Семёныч.
- Ух, ты! – задохнулся Сакуров, выпив ядрёного самогона.
- Хороша? – участливо поинтересовался Мишка.
- Не то слово!
- На вот, поешь крольчатины, - отечески предложил Мишка и выложил на стол пластиковый контейнер.
- Блин, хороша крольчатина! – оценил Сакуров, укусив тушёного кролика за заднюю часть.
- Это потому, что на свином жиру, - охотно объяснил Мишка и снова посмотрел на него таким доброжелательным взглядом, что тому снова стало стыдно за циничного Жорку.
- Малинка, Малинка, - продолжал обхаживать кобылу Семёныч. – Ах, ты, падла! Укусила… А я тебе хлеба!
- Укусила?! – радостно ахнул Мишка и полез на выход.
- Укусила! – коротко хохотнул Витёк и самовольно налил себе полный стакан самогона.
- Мудак, - прокомментировал Жорка, налил себе, Варфаламееву и Сакурову, и, когда все выпили, крикнул: - Фигли хлеб? Закажи Вовке, чтоб пирожного привёз! Эклеров, что ли?
- Куда укусила, а ну, покажь? – радостно суетился рядом с Семёнычем Мишка.
- Да ничего, до свадьбы заживёт, - храбрился Семёныч.
- О-о, знатно тяпнула! – весёлым тенором комментировал Мишка. – Ладно, иди, выпей, я сам распрягу.
Он отслонил от будки рессору и так хряснул кобылу по горбу, что та не только присела, но в натуре крякнула. Не в смысле – померла, а просто крякнула.
- Стоять, сволочь! – сказал Мишка таким неожиданно страшным голосом, что у Сакурова мурашки по спине поползли.
- Кобыла чья? – поинтересовался Константин Матвеевич.
- Его, - ответил Жорка.
Освободив кобылу от сбруи, Мишка вернулся в будку. Он снова смотрел добродушным хозяином застолья, щедро потчевал всех своей закусью, много превосходящей по мясному составу закусь Семёныча, однако самогон его быстро кончился.
- Поди, возьми в телеге мешок с овсом, - велел он Витьке, - отнеси Иван Сергеевичу.
- Не могу, ногу подвернул, - пошёл в отказ Витька.
- Полчаса назад ты говорил, что у т е б е плечо вывихнуто, - передразнил Витьку Жорка.
- Ну, оно тоже ещё не зажило, - не смутился Витька и стрельнул у Варфаламеева ещё одну сигарету. Мишка не курил, но любил поговорить за жизнь. При этом он совершенно игнорировал безграмотного Семёныча, но норовил поговорить с Варфаламеевым или Жоркой. На Жоркины выпады Мишка не обижался, но как бы даже светлел лицом, когда замечал раздражение бывшего воина-интернационалиста. Витьке же вообще всё было по барабану, кроме собственной утробы. А Семёныч, когда Мишка начинал очередное выступление, почтительно замолкал.
- Давай я схожу, - предложил Варфаламеев, имея в виду мешок овса и Ивана Сергеевича.
- Сейчас сходишь, - пообещал Мишка и сделал краткий доклад на внутриполитическую тему. Говорил Мишка нараспев, речь его была правильной и в ней начисто отсутствовали местные диалектизмы, коими грешили Витька и Семёныч.
Потом Варфаламеев сходил к Ивану Сергеевичу и притащил бутылку самогонки. Затем возник спор на тему: кому собирать разбредшихся по всей округе тёлок? Витька отмазался тем, что ушиб недавно копчик и ему больно ездить верхом. Жорка просто проигнорировал задание. Сакуров не мог в силу полного отсутствия ездовых навыков. Мишка, правда, пытался убедить его, что ездить на кобыле – дело плёвое, и что он даже самолично подсобит Сакурову залезть на спину, но Жорка так посмотрел на своего соседа, что тот наотрез отказался. Вышло ехать Семёнычу. Мишка помог ветерану столичного таксопрома взгромоздиться на Малинку и, когда Семёныч вцепился в гриву кобылы, стегнул её прутиком. Малинка поскакала в сторону речки тяжёлым галопом, и Семёныч сверзился с неё в одну из болотных луж.
- Опять упал! – ахнул Мишка и принялся заливисто хохотать.
- Чо, ёбнулси? – выскочил из будки, позабыв об ушибленном копчике, подвёрнутой ноге и вывихнутом плече, Витька и стал веселиться вместе с Мишкой.
- Пора, пожалуй, по домам, - молвил Жорка и попёр на выход.
- Да, пожалуй, - согласился Варфаламеев и, подмигивая попеременно обоими глазами Сакурову, потянулся за Жоркой.
- Да, - нехотя буркнул Сакуров, оглядываясь на стол с обильной деревенской закусью.
- Чё ржёте, придурки? – спросил Жорка Мишку с Витькой.
Мишка, увидев злое Жлркино лицо, зашёлся в новом приступе смеха. Витька, хлопая руками по коленям, принялся объяснять:
- Дык он прямо в лужу ёбнулси! Гы-гы! Прямо с кобылы!
- Эй, ты живой?! – крикнул Жорка Семёнычу. Тот сделал попытку встать, но лишь повернулся на бок и снова замер.
- Неужто помер?! – радостно спросил Мишку Витька.
- Да нет, заснул, - отмахнулся Мишка.
- Пошли, - сказал Жорка. – Слышь, Варфаламеев. Будешь идти мимо Лёшкиного дома, скажи Петровне – пусть ползёт сюда с тележкой и увозит домой своего кормильца. Да и посуду свою пусть прихватит, а то, неровён час, Витька опять упрёт всё своей хозяйке.
- Чево это упрёт? Чево это ты на мене баллон катишь? Чево, давно в пятак не получал!? – ни с того, ни с сего раскипятился Витёк. Вообще-то, был он много крупнее Жорки, к тому же с двумя руками.
- Ну-ка, ну-ка!? – быстро переориентировался на новый интерес Мишка.
- Чё? – сузил глаза Жорка и сделал только шаг в сторону Витьки, как тот тотчас спустил пар и заюлил:
- Да я чо? Я вить ничо… Но ты, эта, чево зазря лаешси?
- Эх! – расстроился Мишка.
- Зря?! – стал заводиться Жорка. – А кто в прошлом году взял у моей бабы литр самогона и обещал притаранить два мешка ячменя? Ты, сука, даже мешки взял! Ни ячменя, блин, ни мешков… Ты, козёл, хотя бы мешки вернул!
- Дык баба, она, тово… Мешки увидела и в хозяйство присовокупила. Как их теперя оттуда возьмёшь?
- Да срать я хотел на твою бабу! – заорал Жорка и сделал ещё один шаг в сторону Витька. Но пьяненький Варфаламеев подхватил односельчанина под руку и потащил его восвояси.
- А вот бабу мою ты не тронь! – подал голос осмелевший Витёк.
Жорка дёрнулся, но пьяненький Варфаламеев удержал друга, приговаривая:
- Пошли, пошли.