Глава 55
Глава 55
Про Виталия Иваныча забыли через неделю. Его вдова, порезав живность, отвалила на городскую квартиру. С собой она забрала свою престарелую мать, а ближайшему соседу, Петьке Варфаламееву, со слезами на глазах наказала присматривать за домом.
«Не волнуйтесь, Нина Михайловна, присмотрю», - обещал пьяненький Варфаламеев.
«Всё, кранты ещё одному кулацкому гнезду», - приговаривал Семёныч, подваливая к Варфаламееву.
«Почему ещё? – не понимал Варфаламеев. – Что, кто-то уже раньше накрылся?»
«Это он тебя имеет в виду, - подсказывал Жорка. – Ты ведь тут раньше всех хотел ферму строить».
Жорка с Сакуровым пришли попрощаться с Ниной Михайловной и бабкой Калининой, увозимых в кузове военного «Урала» вместе с домашним скарбом и свежей убоиной. В кабине сидели один из зятьёв Нины Михайловны и двое её внуков.
«Держитесь там крепче» - гаркнул зять, высунувшись из окна кабины, и машина тронулась.
«Девяностолетняя бабка в кузове – это оригинально», - сказал Сакуров Жорке.
«Да, брат, а как начинал! - не унимался Семёныч. – Теперь очередь за Миронычем».
«Мироныч нас всех переживёт, - огорошил Семёныча Жорка, - потому что для него жизнь только начинается…»
«Чево это он меня переживёт!?» - заартачился Семёныч.
«А почему она для него только начинается? – не понял Сакуров. – Мне кажется, раньше, когда он рулил комбинатом, ему жилось гораздо лучше, чем живётся теперь».
«Не скажи, - упрямо возразил Жорка. – Раньше он оглядывался на уголовный кодекс и советское право, а сейчас он руководствуется исключительно своими поросячьими аппетитами. Возможностей, конечно, у него, как рядового пенсионера, мало, однако чисто с физиологической точки зрения – полная благодать».
«Это как?»
«А так, что для Мироныча и ему подобных, всякой нечистоплотной вороватой мрази, времена наступили самые благоприятные: кругом грязь, воровство, грабёж, растление нравов и самая беспрецедентная спекуляция. Приличному человеку, конечно, в такой среде худо, но где у нас приличные люди? И потом: о каких приличных людях в этой стране может идти речь, если страной с одобрения нехилого количества граждан и гражданок рулит такой откровенный кусок дерьма как Ельцин…»
«Сдаётся мне, Жорка сильно отклонился от темы, заданной Семёнычем насчёт очерёдности следования за покойным Виталием Иванычем, - подумал Сакуров, машинально кивая в ответ на бескомпромиссные высказывания контуженного соседа. – Хотя на повестке дня единственно стоял вопрос о прощании с бедной вдовой…
Вдова, кстати, давно скрылась из вида вместе с грузовиком и своей престарелой мамашей. А Жорка, распаляясь, продолжал:
«Взять, к примеру, моего одного знакомого хмыря из Лопатино. Ещё четыре года назад он напивался так, что, придя на вечерний сеанс в клуб, засыпал там и писался под себя. И тянул данный хмырь до наступления демократии три срока: два раза за кражу гусей, последний – за воровство буфета вместе с посудой и выпивкой у ближайшего соседа. Теперь этот мой знакомый – первый лопатинский предприниматель и, я слышал, собирается купить место кандидата в областной думе. А ещё…»
«Это ты про Хрунина? - выказал осведомленность Семёныч. – Большая, про между протчим, сволочь!»
Хрунина Семёныч не любил за его благоприобретённое высокомерие, с каким лопатинский первый предприниматель не пустил Семёныча дальше порога своего дворца, когда Семёныч, возвращаясь из очередной поездки в столицу, сунулся засвидетельствовать тому почтение, имея в одном кармане куртки бутылку водки, а в другом – батон сервелата.
«Его, козла, - подтвердил Жорка. – И начал данный козёл с того, что первый распилил первый бойлер в колхозной котельной и обменял нержавеющее железо на двести долларов…»
«Да, потом он разобрал свиную ферму, а потом…» - захлебнулся от праведного гнева Семёныч.
«Короче, - рубанул единственной рукой по воздуху Жорка, - у такой страны, которая начиналась с предательства и расстрела демонстраций (130), нет никакого приличного будущего!»
«Ну, это ты загнул, - не очень уверенно возразил Сакуров, - насчёт всей страны и всего её будущего. Да и связь местного процветающего предпринимателя со скрягой Миронычем натянутая…»
«Забыл про физиологию? – напомнил Жорка. – И про будущее – стопроцентный верняк. Штатники с европеоидами не для того старались, когда заваливали Союз в холодной войне, чтобы потом какая-то сраная демократическая Россия вышла в мировые экономические лидеры. А старались они для того, чтобы открыть для себя новую кладовочку природных ископаемых, а для неуправляемо размножающихся китайцев – землю обетованную. То есть, теперь кранты не одному только Виталию Ивановичу. Вот увидишь…»
Сказанное Жоркой начало сбываться скоро и повсеместно. Вернее, утрата надежд на парадное содержание картины будущего страны произошла много раньше. Раньше даже тех пор, когда в бывшем Советском Союзе пост генсека единственной тогда партии занял ушлый Миша Горбачёв, любитель вешать лапшу на уши, халявных Нобелевских премий и красивых видов Москвы с высоты Воробьёвых гор (131). Просто глупая страна ничего такого раньше не замечала, как не замечала она истинной сущности происходящего теперь, когда уже явно стали закрываться фабрики и заводы, а руководители страны стали явно поговаривать о том, что зачем-де нам коптящие небо промкомбинаты, когда можно просто копать экологически чистой лопатой неисчерпаемые ископаемые ресурсы и продавать их желающим обогащать их у себя с вредом для собственного здоровья? И, пока они поговаривали, вместе с фабриками и заводами стали закрываться лишние детские сады, лишние клубы для бывших трудящихся, лишние воинские части и даже лишние дурдомы. В это время страны НАТО, надрываясь о новой, взамен советской, угрозе в виде распоясавшихся террористов, вооружались и усиливались. И расширялись. К ним, в блок НАТО, радостно побежали восточноевропейские соседи новоявленной Российской Федерации. Одними из первых оказались болгары и поляки, хотя в своё время за болгар с поляками полегло немало русских и советских солдат с офицерами.
«Так мы же не против благодарности за пролитую на наших землях русскую кровь! – визжали болгары с поляками. – В виде неё мы готовы продолжать торговать с русскими братьями нашими консервированными огурчиками и сумками для оптовых спекулянтов (132) взамен русских газа с нефтью! А в НАТО мы бежим так, на всякий пожарный случай, да ещё потому, что Варшавский пакт накрылся медным тазом, а перед американцами нам стоять раком таки много приличней, чем перед вами, дорогие мохнорылые соседи…»
Вместе с ними срыгнули в НАТО бывшие советские прибалты, а за ними стали проситься туда же и грузины с хохлами. Первым делом они поклялись в вечной дружбе прибалтам, те от дружбы отказываться не стали, но сильно огорчили грузино-хохлацких дружбанов своим принципиальным заявлением о недопустимости приёма в НАТО таких тёмных (по сравнению с прибалтами) народов, как опухшие от горилки хохлы и немытые от перерасхода всей наличной воды для производства «Боржоми» грузины.
А потом в Россию повезли ядерные отходы. Часть из них доехала до Рязанской области. И, пока Жорка ездил за пенсией в своё Болшево, а Семёныч с Варфаламеевым пропивали штурманских кур, в тридцати километрах от Серапеевки какие-то ушлые предприниматели мгновенно открыли полигон по соответствующей переработке. Полигон базировался на месте бывшего скотного двора, туда предприниматели доставили ёмкости с отходами, получили деньги из казны на модернизацию перерабатывающего производства и смылись. Спустя некоторое время про ёмкости пронюхало местное население и скоро эти ёмкости, освобождённые от ядерных отходов, перекочевали на дворы и подворья для всяких хозяйственных нужд, в том числе – питьевых. А отходы остались себе на бывшем скотном дворе, над которым скоро перестали летать вороны и прочая паразитская птичья сволочь.
«Ну и ну!» - только и дивился Сакуров, узнавая про отходы, которые лежали всего в тридцати километрах от его дома, из Лондонских газет, каковые в Интернете почитывал Жорка, чтобы затем рассказать о них односельчанам. Местные газеты, и столичные в том числе, об ядерных отходах, перевозимых из Европы в Россию, скромно помалкивали. Зато вовсю пузырились европейские активисты, по территории чьих стран данные злокачественные отходы перевозились.
«Да фигли они вредные?! – разорялся Семёныч за бутылкой очередного магарыча со стороны Сакурова, реализовавшего очередную тонну яблок на одном из Подмосковных рынков. – Вон, кум мой из Шкельцов (133) одну такую тару у себе в огороде поставил, всю осень оттуда для бани воду брал и до сих пор у него пичужка стоит…»
«Что, свечку держал?» - ехидно спрашивал Жорка.
«Ну почему ты такой некультурный человек?!! – заводился Семёныч. – Что ты всегда поперёк лезешь? Да ещё уважаемую соседку обидел…»
Уважаемой соседкой Семёныч обзывал учительницу, припёршуюся под занавес осенних каникул в Серапеевку. Она первым делом зашла к бывшему почётному столичному таксисту, поплакалась ему о чём-то своём в жилетку, подарила четвертинку дешёвой водки и испросила немного дровишек. Семёныч, надо отдать ему должное, своих дров ей много не дал, но, апеллируя христианским чувствам зимующих односельчан вышеупомянутой четвертинкой, стал требовать дров для учительницы у них. Варфаламеев притаранил дачнице целую тележку, не менее полкуба ядрёных дров, Сакуров отвалил мешок брикета, а Жорка послал Семёныча (а заочно и учительницу) на три буквы.
«Это чем я её обидел? – орал Жорка. – Что дров не дал?! У меня, между прочим, одна рука, а у неё есть сын, зять и внук, без пяти минут мордоворот. Вот пусть бы кто-нибудь из них приехал сюда в этакую непогодь и снабжал бы старую грымзу дровами!»
«Ох, и некультурный ты человек! – продолжал нудить Семёныч. – У человека трудности, а он ещё и оскорбляет…»
«Знаю я эти трудности! – не унимался Жорка. – Её зятёк назанимал денег у дружков-каратистов под бельгийский спирт, но спирт реализовал единолично и снова смылся за границу. Сына отправил в Англию в какой-то пансионат, а сам сидит на Мальте, вырученное бабло крутит. А в это время его жена в Москве квартиру по объявлению пристраивает. Сама поселилась у свекрови на даче, и мамаше с брательником и евоным семейством порекомендовала временно из Москвы смыться. Ну, чтобы озлобленные дружки-каратисты кого-нибудь не порешили. То есть, они всей полуинтеллигентной шоблой своё будущее процветание строят, а я им дрова подавай. Да хрен им всем на рыло!»
«Георгий, откуда такие подробности?» - спрашивал Варфаламеев, оторвавшись от мысленного созерцания самого себя в поисках очередного хокку от Басё.
«Знаю, потому что моя работает с одной шмырлой, которая накоротке с нашей учительшей», - отмахивался Жорка, выпивал сто пятьдесят и с места в карьер начинал ругать новые порядки, русскую глупость и прочий беспредел. Одним из образчиков коего являлось свежее заявление козла Ельцина о том, что он тоже не прочь в НАТО.
«Нет, слыхали?! – хохотал в полужопу пьяный Жорка. – Россию – в НАТО! Да какой мудак нас туда пустит! Ведь Россией, так же, как и распоясавшимися террористами, можно пугать американских баранов-обывателей, чтобы не кряхтели из-за расходов на систему ПРО и прочий военно-промышленный комплекс!»
«Да, американский ВПК так легко не сковырнуть, как наш, - соглашался Варфаламеев, снова оторвавшись известно от чего, - потому что ихним ВПК рулят крепкие частники, которым лучше Армагеддон с новым Всемирным потопом, чем потеря прибылей хотя бы на пять процентов…»
«Вот именно! – поддакивал Сакуров. – Это нашим демократам ни черта не надо, ни флота с армией, ни Чёрного моря с Балтикой, и нас скоро сможет взять голыми руками любая сволочь…»
Говоря так, Константин Матвеевич слегка кривил душой, чтобы не перечить другу Жорке. Самому же ему честно – откровенно и по большому счёту были по барабану и развал армии, и разруха экономики, и прочий творимый демократами беспредел, но на государственном уровне. Потому что где государство, а где – маленький Сакуров. Зато маленькому Сакурову сильно доставалось по вышеупомянутому барабану от беспредела, лично касающегося его предпринимательской деятельности, каковая деятельность могла сделать его, Сакурова, зажиточным человеком. И в данном творимом беспределе на уровне мелкого предпринимательства, сталкивающегося с мелким рэкетом и прочими мелкими безобразиями, бывший морской штурман не углядывал связи с такими глобальными явлениями, как развал целой армии и разруха остальной экономики. Да, на этих явлениях нехило наживались определённые группы людей, но какое к ним и к явлениям имел отношение маленький Сакуров? Да никакого. А вот к простым русским людям, ментам и рэкетирам, ещё как имел. То есть, это они к нему имели. И, скорее, не отношение, а свой откровенно поросячий интерес. Поэтому им, маленькому Сакурову, маленьким ментам и маленьким рэкетирам приходилось как-то договариваться, подстраиваться и крутиться, чтобы менты с рэкетирами оставались с интересом, а Сакуров – с какой-никакой прибылью и целым организмом.
«Вот именно, - прикидывал он, слушая распинающегося Жорку, - с прибылью да целым организмом плевать я хотел на расширение этого сраного НАТО. Потому что лично меня оно совершенно не касается. Как не касается оно теперешних хозяев московских рынков, приехавших из самой Азербайджанской глухомани, многие из которых даже не знают, как данная аббревиатура – НАТО – расшифровывается…»
В это время Жорка – пока Семёныч спал, иначе они подрались бы, – принялся за деградацию, каковая злыдня навалилась на бедную страну Россию. То есть, Жорка заявлял, что, прежде чем Россия загинет окончательно, она должна окончательно же деградировать.
«Да и в рот ей ноги, - непочтительно думал Сакуров, - пусть деградирует, если ей это нравится. А мне главное, чтобы к «фольксу» запчасти не переводились, да хозяева московских с подмосковными рынками свою собственность хотя бы ещё лет пять не переделывали».
На этом месте бывший морской штурман ловил себя на мысли, что сам он как-то быстро деградировал из ура-патриота, ругающего последними словами ренегата Познера, в замшелого обывателя. Наверно, за последнее время бывший морской штурман и вынужденный переселенец заметно «разбогател», да и смерть соседа показала, что всё суета, одна жизнь – штука серьёзная. А ещё Сакуров завёл бабу. Эта баба, проводница хлебного вагончика, раз в три дня каталась маршрутом «Ряжск – Павелец 2», она имела возраст за тридцать, мужа, заядлого охотника-рыболова, огромные синие глаза, приличную фигуру и нрав настолько независимый, что могла запросто отомстить мужу, загулявшему после очередной охоты с дежурной стрелочницей, адекватным демаршем. Короче говоря, когда Сакуров в очередной раз ехал железкой в Москву реализовать зелень, жгучая блондинка из хлебного вагона завлекла его к себе в служебное купе, где и отомстила своему распутному мужу. С тех пор Сакуров раз в три дня бегал на станцию, садился в хлебный вагон и катался до Павелеца второго и обратно. Блондинка угощала Сакурова домашним квасом, он её – водкой. В общем, они подружились, но не настолько, чтобы заговаривать о смене адюльтера на более законные отношения. Тем более что блондинка была с двумя детьми и по-своему продолжала любить своего непутёвого мужа. Сакурова такая его дружба с блондинкой вполне устраивала, он заметно остепенился, его мысли перестали метаться от большой политики к малым аграрным нововведениям и, несмотря на уплотнение рабочего графика за счёт регулярных визитов, Константин Матвеевич стал даже толстеть.
«Эх, Жорка, - продолжал мысленно оппонировать ругающемуся соседу бывший морской штурман, машинально памятуя про завтрашний день с очередным визитом к жгучей блондинке, - к чему все эти выспренние монологи и гневные тирады на тему, не касающуюся нашего простого приземлённого бытия так же, как не касается Фобос (134) орбиты Юпитера? И вовсе они ни к чему, потому что толку от них – голый нуль. Ведь недаром капиталисты придумали свободу слова, поскольку без неё крах, как в семнадцатом. Вот и Жорка, вместо того, чтобы молча завалить какого-нибудь московского демократа из обреза, сейчас спустит пар, а завтра будет спокойно похмеляться огуречным рассолом…»
Тут просыпался Семёныч и начинал повествовать об одном своём приключении, когда он ездил отдыхать в санаторий. Где вместе с ним отдыхали один Герой Советского Союза и три народных артистки то ли из Казанской оперы, то ли из Рижского варьете. С героем Семёныч пил брудершафты, с артистками спал по очереди. Потому что до групповухи сразу с тремя он в этот вечер ещё не допился.
Когда Семёныч завершил своё повествование – Жорка в это время спал – Варфаламеев выдал очередное хокку:
«Вино и любовь
Пьём, не чувствуя вкуса
Яда похмелья».