55

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

55

Об инциденте на эротических играх Лал узнал от одного из тех пятерых, бросившихся на подмогу своим трем товарищам. На следующий день он передал всем желающим из своей группы приглашение Дана придти к нему домой.

Они заполнили комнату, расселись по диванам, поставленных роботом, и на ковре на полу. Почтительно молчали, глядя на Дана.

— Лал мог пригласить вас и раньше.

Лал потупился. С того момента, как он пообещал познакомить их с отцом, прошел не один месяц, но он больше об этом не говорил. И — о неполноценных: они знакомились со взглядами Лала Старшего сами, по уже опубликованной книге «Неполноценные: кто они — и мы?». Для Лала Младшего, казалось, существовала только Земля-2: все, что связано с ней, ее освоением. Его любили — и, щадя, не напоминали об обещании.

— Ты же был очень занят, сеньор, — вступился за него Уно, один из тех троих.

— Это правда, — но я бы постарался найти его. Ну, ладно. Давайте поговорим.

О чем? Большая часть их — и юношей и девушек — мечтала в будущем полететь на Землю-2.

— А на Земле вам разве нечего делать? Я слышал, кое-кто из вас успел что-то и здесь. Как это было? Мне крайне важно знать все из первых рук, — он казался чем-то встревоженным.

Те трое стеснялись рассказывать о себе — говорил один из бывших с ними.

— Вообще-то, молодцы: я рад, что вы, молодежь, сочувствуете идеям возрождения равенства. Жаль лишь, что вы не представляли возможные последствия.

— Да нас лишили права ходить туда — только и всего. Подумаешь: мы и так больше не станем пользоваться гуриями. Это же недопустимо, бесчеловечно!

— Я рад этому, повторяю. Но речь не о вас — я боюсь, не придется ли расплачиваться гуриям: они не должны знать ничего подобного. Лал, Старший, говорил нам, что когда-то происходили попытки объяснить донорам их действительное положение — и тогда слушавших изолировали и умерщвляли в первую очередь. Подобное не исключено и теперь. Я попросил выяснить, что с ними.

— Мы, действительно — не думали об этом.

— Впредь придется: это слишком серьезно. Пока почти невозможно помешать сделать с ними что угодно.

— Нет! Не позволим: пойдем туда и не дадим!

— Стойте! Обождите чуть: мне скоро сообщат, как обстоит дело — тогда решим, что делать. Терпение! Учитесь у Лала — Старшего! — И он стал рассказывать им о нем. Эта почва была благодатной: в их глазах он читал горячую веру.

Но те, трое, едва слушали его. Значит, судьба гурий действительно не безразлична им: не только бравада, желание выставить себя перед товарищами двигало ими тогда. Дан и сам не был спокоен, хотя внешне ничем не выдавал себя.

Вызов на его радиобраслете: наконец-то! Ребята насторожились.

— Да, Марк?

— Нормально, Дан: все на месте — целы.

— Приезжай поскорей: здесь герои этого события.

— Ну-ка, покажи! Сколько их! А говорили, что все устроили трое.

— Трое. Вот эти!

— Ага! Ладно, ждите. Приеду и расскажу все подробно.

…- Послал туда одного из наших корреспондентов. Дежурил другой сексолог. На вопрос, что собираются сделать, ответил: изолируют — сейчас не прежние времена.

— Раньше могли бы и умертвить.

— Я не был уверен, что нет и теперь. Они их только лишили возможности бывать на общих праздниках и на конкурсах. Но, все-таки, живы будут все!

— Мы не подумали об этом: мы не знали.

— Вы хотели им добра, а его нужно уметь делать — это не просто.

— А как отреагировал ваш руководитель? — спросил ребят Марк.

— Объяснял, как мы не правы, потом временно запретил бывать на играх.

— Да мы и сами больше не пойдем никогда.

— Пусть с нами будут девушки, которым мы сами нравимся.

— А найдутся такие? — лукаво улыбнулся Марк.

— А как же! — со смехом ответила одна из девушек. — Мне уже — особенно вот он.

Настроение у всех поднялось.

Молодежь встала: пора было уходить. Иву, Уно и Александру Дан предложил остаться:

— Я хочу с вами еще кое о чем поговорить.

Начали появляться члены семьи Дана, его друзья. Ребята чувствовали себя не очень уверенно, молча сидели рядом на диване, осторожно разглядывая всех. Сколько же замечательных людей сразу!

Сам Дан. Мать Лала, Эя, которая, сказав им несколько слов и улыбнувшись, сразу показалась давно и близко знакомой — как любимый педагог. Великий корабел Арг, седой и веселый: к нему сразу же бросилась вышедшая из своей комнаты девочка, сестра Лала, которую вскоре оттеснил он сам — уселся рядом и завел негромкий разговор.

Последними появились главный постановщик «Бранда» Поль и молодая актриса Рита, игравшая в нем Герд, странно молчаливая. Вместе с ними Лейли — сама Лейли, более всего возбуждавшая их любопытство: но они осмеливались лишь изредка посматривать на нее. Она почему-то уже не была такой красивой, как раньше — со странно располневшей фигурой. Как и сидевшая с ней рядом Рита, Лейли тоже почти все время молчала.

— Что вы сегодня такие? — обратился Марк к Лейли.

— Устали, — ответил за нее Поль.

— Тебе не по себе? — спросила Эя.

— Да так: немного.

— Что такое? — встревожился Дан.

— Ничего, Отец. Ты же знаешь, со мной тоже было.

— Чувство тревоги, Лейли?

— Оставишь ты ее в покое?

Но после ужина он вместо того, чтобы поговорить с универсантами, Дан подошел к Эе.

— Послушай, Мама, спой нам сегодня, пожалуйста. Помнишь, те песни и арии, что ты пела для Лала и меня.

— Помню, Отец. Ты хочешь, чтобы я это сделала для Лейли?

— Да. Это успокоит ее.

Он аккомпанировал ей сам. Голос Эи несколько потускнел с тех пор, но глубина чувства в ее исполнении искупала все. То, что она пела, давно не исполнялось.

Лейли раньше никогда не слышала, как поет Эя. Какие чудесные вещи! Почему почти никто не слышал их? А если…!

… Уже пора было всем расходиться. Первым заспешил Арг: хотел немного поработать перед сном; Лал, извинившись, вышел провожать его. Потом поднялся Марк.

— Пойдем вместе! — предложил он юношам.

— Чуть подождите: я с вами, — попросил Дан.

— Не стоит: оставайся. Я сам поговорю с ними.

…- Хорошие друзья у Лала, чем-то они мне понравились, — уже у двери сказал Поль.

— Замечательные ребята! Ты послушай, что они сделали. На эротических играх стали спрашивать тех, кто уводил гурий: «А она сама хочет это? Она сплетала с тобой пальцы?» А дежурному сексологу заявили: «Что они — рабы?» Вот так!

— Молодцы! А чем кончилось?

— Их выставили оттуда. Там какой-то, — Дан со слов ребят описал его, — предложил гостям вывести их силой. Силой!

— Их теперь долго туда не пустят.

— Они сами туда не пойдут никогда.

Рита встретилась глазами с Лейли — они без слов поняли друг друга: судя по описанию, ясно кто предложил применить насилие — Милан. Опять он! Не только сегодня. Рита опустила голову.

— Чудесные были песни, — негромко, так, что ее слышала лишь она, сказала Лейли. — Жаль, что их не знают. — Она положила Рите руку на плечо. — Я устрою концерт: спою их — пусть все услышат!

Рита кивнула в знак понимания: «И они — Милан и Йорг! Пусть убедятся, что ничего не могли сделать с тобой!»

Почему-то было трудно идти, хотя он и старался не обращать внимание. Но приходилось двигаться медленней, даже присаживаться на скамейки. Возраст, должно быть, дает себя знать. К счастью, это не видели юноши.

— Сейчас главное — как можно шире распространять идеи Лала Старшего. Многие в университете, кроме вас, знакомы с его произведениями?

— Кое-кто читает. Мы-то начали потому, что Лал еще раньше познакомил нас с тем, что слышал от отца.

— И потом сообщил, что опубликованы книги Лала Старшего.

— Лал сказал вам это? Я думал, что его это давно перестало интересовать.

— Ты осуждаешь его?

— Он сын Дана.

— Но он не может разорваться. Ты знаешь, сколько он занимается: как будто боится не успеть до своего возвращения на Землю-2.

— Возвращения?

— Он же на ней родился. Лал — цельный человек: не может отдать себя чему-то наполовину. Понимаешь, сеньор, он не был и никогда не будет против того, что является главным для вас. И для нас. Но он понимает, что борьба за возврат социального равенства потребует человека всего, без остатка. И целиком пожертвовать своей главной целью он не может.

— «И для нас» — значит, вы трое не стремитесь улететь с ним?

— Потом. Сейчас наша цель — участвовать в великом деле возрождения справедливости. Как лучше действовать?

— Что вы делаете сейчас?

— Стараемся знакомить других с книгами Лала.

— Какими?

— Главным образом — «Неполноценные».

— «Кто они — и мы?»?

— Ну да. Еще просто говорим с кем удается.

— И вас слушают?

— Как когда.

— Надо сплотить тех, в ком они вызывают сочувствие. Организовать кружок совместного изучения произведений Лала. Проводить семинары, приглашая на них всех желающих.

— Ясно. Тебя или Дана можно будет пригласить на такой семинар?

— Конечно: хорошая мыс… У-у!

— Сеньор, давай немного посидим, — сказал Александр, молчавший до сих пор: Марк понял, что дальше скрывать, что ему очень плохо, бесполезно.

Поспешно сел на первую же скамейку. Но лучше не стало — резкая, острая боль сдавила сердце. Чтобы не упасть, схватился за чье-то плечо.

— Сеньор! Что с тобой? — Он даже ответить не мог — только стиснул зубы.

— Плохо ему! — Александр обхватил его руками, поддерживая, а Уно, раскрыв веер-экран, стал обмахивать; Ив в это время послал радиовызов врачу.

Через две минуты на лужайке рядом приземлился аэрокар, и из него выскочил человек с красными погонами на плечах, побежал к ним, — за ним катил робот.

— Как случилось?

— Внезапно!

Робот, быстро подкатив, сразу выдвинул множество щупалец, которыми обхватил тело Марка со всех сторон. На экране засветились показатели приборов, передаваемые в аэрокар кибер-диагносту.

— Ясно: сердце, — сказал врач. Почти тут же на экране появился диагноз. — Точно!

Он включил команду введения лекарства: тонкая струйка под большим давлением вышла из конца одного щупальца и прошила кожу Марка. Лицо его начало розоветь, дыхание становилось спокойным.

Через десять минут ему уже казалось, что ничего и не было.

— Сердце барахлит, — сказал врач. — Видимо, сильно изношено: пора менять его.

— У меня это впервые.

— Обратись завтра к своему врачу. Домой лучше ехать на кресле: так для сердца спокойней.

— Мы побудем с ним, — сказал Александр.

— Как хотите: особой необходимости нет. Иначе я отправил бы его в клинику. — Врач попрощался и улетел.

— Мы тебя сегодня одного не оставим, отец.

— Не надо, ребятки. Вы слышали, что сказал врач?

— А вдруг?

И он уступил. Робот поставил в его блоке еще два ложа: ребята по очереди дежурили всю ночь.

…Утром, перед тем, как они собрались уходить, он сказал им:

— Ну, видите: все нормально. Ерунда — и я не хочу, чтобы Дан волновался из-за меня. Сделайте, чтобы Лал ничего не узнал. — Они склонили головы в знак того, что выполнят его просьбу.

Утро было великолепное: ясное, солнечное. И под стать ему настроение. А причиной были эти мальчики. Сегодня ночь он не завидовал Дану: как будто наполнилось его жилище, в котором он чувствовал себя так одиноко каждый раз, когда возвращался от Дана, где оставалась девочка, называвшая его дедушкой.

Лейли готовилась к концерту.

— Тебе мало репетиций! Ты должна беречь себя всячески, а не переутомляться! — не давал Дан.

Она не спорила, но делала по-своему. Репетировала попрежнему много, а к концерту готовилась вечерами. Без конца заставляла петь Эю:

— Я должна петь, как ты!

— Ты же поешь несравнимо лучше!

— Вокальные данные сейчас не главное — я еще не понимаю эти вещи, как ты.

— Скоро поймешь!

— Если сама себе не помешает! — проворчал Дан, выходя.

— Ничего, дорогая моя: он и со мной был таким. Все будет хорошо! Но может быть, в самом деле, тебе стоит подождать с этим концертом, пока не станешь матерью?

— Нельзя, Эя! Я должна дать его как можно скорей. — И работала как одержимая. С ней Эя. Почти всегда при этом присутствовала Рита, молча приткнувшись в углу.

…Лейли казалось, никогда она не волновалась так, как перед этим концертом; но в тот момент, когда вышла на сцену, ее волнение уже никто не мог заметить. Театр был, как всегда, полон; десятки тысяч глаз в зале и несколько миллиардов у экранов с изумлением смотрели на нее: она была неузнаваема. Уже не столь ослепительно прекрасна. И что-то новое появилось в ней всей, ее глазах, улыбке. Широкое платье не скрывало большой живот, который она, казалось, несла с гордостью.

Лишь до очень немногих успело дойти, что она ждет ребенка: они шепотом сообщали это сидящим рядом. Но в первый момент все были настолько поражены, что напряженное молчание встретило ее вместо привычных аплодисментов.

Лейли села, придвинула к себе арфу-оркестрион. Глянула в тысячи глаз. Все ли они поймут? Здесь наверно и те — враги, которые с ними — Йоргом и Миланом, пытавшимся убить ее ребенка. Пусть видят!

Она запела:

— Спи, моя радость, усни…

И зал замер. С звуками ее голоса что-то новое, непривычное входило в них и захватывало неудержимо. Материнская любовь — нежная, трогательная. Кто знал что-нибудь об этом?

Что знала она о них такое, чего они сами о себе не знали? Отчего волнует их это непривычное, о чем она поет? Почему заставляет чувствовать то, что они никогда не испытывали? Откуда, из каких тайников души извлекает она это непонятное волнение?

По их глазам, отражавшим то, что они чувствовали, Лейли поняла, что нашла путь к их душам. Она пела одна за одной арии, романсы, бесчисленные колыбельные песни, созданные давно исчезнувшими народами. И уже не могла остановиться. Нарушая обещание, данное Дану, пела еще и еще. Не замечая времени, не чувствуя усталости. Как на едином дыхании.

… Йорг вызвал Милана во время концерта. Тот откликнулся немедленно.

— Ты где?

— У себя.

— Слушаешь эту беременную сирену?

— Да.

— С ней, судя по всему, ничего не произошло.

— Повидимому, нет.

— Тебе — как и мне — не повезло. Но ты, по крайней мере, теперь вне опасности, чему я рад.

— Спасибо. Всего хорошего, учитель!

Ему совершенно не хотелось говорить с Йоргом, — даже вид его на экране вызывал глухое раздражение. Милан снова включил трансляцию концерта.

Лейли пела о любви, связывающей души мужчины и женщины. Он слушал — он понимал: Рита стояла перед глазами, и острая тоска скрутила его совсем. Хотелось кричать, плакать; бросить все и бежать к ней — увидеть, прикоснуться. Услышать голос: ее — не Йорга.