Гений

Термин «гений» применительно к определенному тонкому слою человечества вошел в словоупотребление западной культуры только в эпоху гуманизма. В XX веке мы называем гением того, кого Эмерсон называл «образцовым человеком (Representative Man)», а Карлейль «героем». Соответствующее нашей эпохе содержание этого слова всесторонне обосновал в своей трактовке проблемы гения выдающийся европейский ученый Ланге-Эйхбаум.

Мы больше не рассматриваем гения в аспекте каузальности или предопределения. Так мог понимать его только материализм. Ницше расправился с идеей предопределения применительно к гению таким афоризмом: чем более высокий тип представляет собой человек, тем менее вероятен его успех, что объясняется повышенным разнообразием и сложностью его жизненных условий. Таким образом, слово «гений» на протяжении столетий приобрело в основном объективное содержание и стало непременно связываться с идеей известности. В чисто субъективном понимании оно просто указывает на человека огромной творческой силы. Такие люди всегда есть, при этом их творческие способности находят применение в любом из многочисленных направлений культуры. Творческую силу стали измерять успехом, а именно личным успехом, которого добился человек, превратив свой потенциал в произведение мысли или деяние. Речь здесь не идет об абсолютном успехе, поскольку тогда вообще не нашлось бы гениев. Ни Валленштейн, ни Кромвель, ни Наполеон, ни Герой нашей эпохи не добились абсолютного успеха. Однако успех каждого был личным — в том смысле, что потомки могут прочесть его имя на ночном небосклоне.

Направление реализации творческих способностей гениальных людей сильно зависит от духа времени, поэтому в период готической религии многие гении становились священниками, философами, святыми и мучениками. В эпоху Просвещения гениальные люди оказывались художниками и универсальными людьми. В период цивилизации гениальность направлена в основном на внешние достижения: технические, экономические, политические и военные. Во все времена существуют все тенденции, но преобладает какая-то одна. Высокая политика уместна в любую эпоху, и она же будет руководящей идеей в обозримом будущем: творческие люди сосредоточатся в основном на возрождении авторитета.

Полная глупость рационализма и материализма с наибольшей очевидностью проявилась в попытке объяснить гениальность в терминах интеллекта. Были даже придуманы наивные «тесты» для определения «гениальности», которую выражали определенным числом. В эпоху материализма считалось вполне возможным взвесить или измерить способности души. Факт же состоит в том, что интеллект является функциональной противоположностью гения. Сущность интеллекта — препарирование и анализ; сущность гения — созидание и синтез. Интеллект интересуется частью, гений — целым. Они относятся друг к другу как земное к астральному, счет к воображению.

Следует заметить, что если гений наделен огромной творческой силой, то любому человеку ее тоже отпущено вполне достаточно, чтобы потомкам не было стыдно за его жизнь.

Интерес XX века сосредоточен на политике, поэтому далее мы остановимся на значении гения в этой сфере и для лучшего понимания сравним с ролью традиции в политике. Традиция обеспечивает устойчивую реализацию идеи, развивая имеющийся талант до высокого среднего уровня. Как средство актуализации идеи, она стоит выше гения, поскольку традиция имеет такую же продолжительность жизни, как и идея, тогда как гению отводятся стандартные семьдесят лет. После ухода гения остается пустота, а традиция прекращается только с завершением самой идеи. В широком смысле Кромвель положил начало английской национальной политической традиции. Однако в узком, личностном смысле он не основал традиции, поскольку не прошло и нескольких месяцев после его смерти, как вернулась династия, а тело Кромвеля эксгумировали и протащили лошадьми по улицам Лондона. Но с тех пор, как английская политическая традиция была сформирована в кромвелевском духе, она просуществовала вплоть до Джозефа Чемберлена. Кем же является гений в политике? Как он проявляет себя в этой сфере? Ответ прост: он воплощает идею будущего. Если сравнить отношение к настоящему масс, традиции и гения, можно сказать, что массы всегда позади настоящего, традиция в любой момент готова приспособиться к будущему, но гений воплощает собой неудержимый прометеевский порыв в будущее.

Самореализация гения зависит от его признания культурным слоем или носителями [идеи] нации. Таланту становится доступным для понимания все, что способен вообразить или создать гений, когда оно уже реализовано, однако вначале все гениальное воспринимается как фантастика. Александр Великий, Фридрих Великий, Кромвель, Наполеон и герой нашей эпохи в начале своей карьеры казались всем людьми не от мира сего, не имеющими отношения к реальности — и небезосновательно, поскольку эти люди жили уже в новом мире, в следующей реальности.

В этой связи термин «настоящее» — всего лишь фигура речи. Фактически в мире политики нет настоящего, есть только напряженная точка между прошлым и будущим. Гений в политике всегда принадлежит будущему. Гений — великая творческая сила; в сфере деятельности творчество заключается в деяниях как форме реализации будущего.

В самом начале цивилизационного периода западной культуры друг другу противостояли два экстраординарных человека — Наполеон и Меттерних. Гением был только строитель империи; его оппонент, обладая такими же политическими навыками, пониманием «реалий» времени и силой характера, был просто консерватором, служителем прошлого. «Реалии», которые он осознавал, принадлежали предшествующей, а не грядущей реальности. Новый дух эпохи, новую реальность утверждает появляющийся время от времени гений наполеоновского склада. Таланту меттерниховского образца не достает ви?дения, свойственного гению, и только от случая зависит, станут ли они противниками. Родись Меттерних французом, он был бы наполеоновскими министром.

Какие же качества политического гения определяют его мастерство и внутренний императив? Первое — это ви?дение. Он видит возможности, связанные с будущим, и потому его ум не чувствует препятствий, мешающих мыслить обычному человеку. Для прозаического ума все, что есть, выглядит конечной стадией предыдущего развития, а будущее видится просто продолжением прошлого. Второе — чистота духа. Обычный человек — это эклектик, в голове у которого сотни противоречащих друг другу идей и верований. Не таков творческий ум в политике: его мысль держится одной-единственной линии. Этим пользуются его враги, чтобы убедить всех в его душевной болезни, и это им всегда удавалось, от Александра до Героя нашей эпохи. Но политический гений и его враги относятся к двум разным историческим категориям. Его имя отливается в бронзе как символ, смысл, апофеоз и воплощение духа времени, тогда как его враги в этом высшем плане оказываются только материалом, из которого он высекал свои творения.

Третье качество — энергия: гений дает команды, его голос резок и нетерпим. Он требует и заставляет стремиться вверх. Гением постоянно движет внутренний хаос, предваряющий созидательную работу. Воинов Фридриха или Карла XII не мог остановить пятикратный тактический и тридцатикратный стратегический перевес противника. Но такого не наблюдалось под командованием Лаудона, эрцгерцога Карла или Гранта, которые компенсировали недостаток духа сокрушительным численным превосходством.

Четвертое качество — ощущение миссии. Ви?дение, чистота и энергия — все это сходится в этическом фокусе. Все, что видится гению, несет печать неминуемости: он должен это реализовать. Отсюда сильное драматическое влияние политического гения на факты истории. Его грандиозная миссия касается всех, и они либо с ним, либо против него. Он становится центром мира.

Наконец, непостижимость гения. Он есть жизнь в ее наивысшем человеческом воплощении, а жизнь сама по себе необъяснима, иррациональна, таинственна. Гений обладает чем-то таким, что заставляет людей духовно расти. Это Нечто приносило Наполеону победу почти в каждом сражении, оно же восседало, как орел, на плече Мольтке, когда он спокойно разрабатывал форму XX и XXI столетий. Может быть, это всего лишь свойство личности, сопутствующее необычайным дарам, или же трансцендентальная эманация высшего организма — мы не знаем. Но это существует.