Патология культуры

I

Всем четырем формам жизни — растениям, животным, человеку, высоким культурам — свойственна органическая последовательность: рождение, рост, зрелость, завершение, смерть. Каждая форма сохраняет в себе существенные признаки менее совершенных, менее сложных форм, и новая душа является, так сказать, надстройкой на общем фундаменте. Например, растения демонстрируют тесную связь с космическими ритмами, животным свойственно географическое распространение по определенному ландшафту, широкое или узкое, а также непосредственность инстинкта, объясняющаяся строгим подчинением космическим ритмам. Для человека характерна привязанность к почве, как духовная, так и материальная; он обладает инстинктами хищника, а чередование сна и бодрствования указывает на периодическое преобладание в нем расслабленного растительного элемента. Высокая культура в своей привязанности к родной почве проявляет растительную природу, которая сохраняется с самого начала и до последних времен; животную природу — в безжалостном поглощении других форм жизни; человеческую природу — в своей духовной сущности. Оригинальность ее заключается в силе, способной преобразовывать человеческую жизнь, в огромной продолжительности жизни и могуществе судьбы.

Всему живому свойственна болезнь, равно как и здоровье. В своей системе наук Бэкон уделил внимание науке про отклонения, а после него Д’Аламбер в классификации для «Энциклопедии» упомянул «чудеса (Prodigies), или отклонения от естественного хода природы». Жизнь регулярна в своих феноменах, а отклоняясь, регулярна в своих отклонениях. Болезнь любого рода, экзогенная или эндогенная, относится к патологии. Патология свойственна растениям, животным и человеку. Высокие культуры тоже страдают от патологии, которая осознается только в начале новой эпохи с ее неиспорченным восприятием фактов и свободой от материалистических предрассудков. У каждого организма своя патология, поэтому растение не может страдать заболеванием печени, а собака — психозом. Характер процесса усложняется при движении вверх, в соответствии со ступенчатой стратификацией планов бытия по мере усложнения жизни. Так, паразитизм — форма растительной патологии — существует также и у высших живых существ. Развитие растения может быть нарушено неблагоприятными условиями, развитие животного может быть замедлено внешним вмешательством. Слабые человеческие организмы могут быть духовно заторможены и оглуплены в результате полного господства над их душами более волевых людей.

Человеческая патология, в отличие от физики, — это наука о становлении, а не о ставшем. Спектр жизненных отклонений не поддается схематическому упорядочению, потому что жизнь вообще не терпит никакой классификации. Душа, воля, интеллект, эмоции необъяснимы в своих проявлениях, и к ним неприменим систематический подход, в отличие от данных физики или геологии.

Естественно, что патология высоких культур оставалась белым пятном для научного метода, который в качестве основных догматов принял то, что жизнь механистична, человек не обладает душой, а сознание можно описать химической формулой. Для этих воззрений, отрицающих Бога и душу, высокая культура была просто абстрактным наименованием совокупности достижений отдельных людей. Нация считалась собранием индивидов, связанных только механически; содержание жизни сводилось к экономике и «счастью», а во всем, что наделяло жизнь духовным содержанием или смыслом, видели главного врага. Такое мировоззрение было просто не в состоянии понять жизнь, создав психологию, недостаточную даже для понимания животных, и назвав ее психологией человека. В центр внутреннего мира был помещен бесплодный интеллект, а мистическая природа творческих способностей человека отвергалась.

Сама эта точка зрения была продуктом определенной эпохи: эпохи рационализма. Избавившись от этого предрассудка, мы открыли целый новый мир взаимоотношений души, куда вход был запрещен в течение последних двух столетий. Мы освободились от гнетущей дряблости материализма и снова получили возможность шагнуть вперед в многоцветное и бесконечно разнообразное царство Души. В своей финальной фазе эпоха рационализма направила острие против самой себя: отказавшись признать психические феномены, доказанные ее собственными методами, она продемонстрировала собственную иррациональность, характеризующую ее как религиозную веру, и перекочевала в коллекцию храмов, легенд и воспоминаний, которую собирает История.

Материализм вывернул все наизнанку, но в действительности это душа использует материю как средство для самовыражения. Материализм, наблюдая только результаты, а не невидимую судьбу, которая к ним привела, объявил, что результат первичен, а душа — ничто. Неспособный ухватить невидимую необходимость, правящую всем органическим, и ее связь с Космосом, он сотнями путей пришел к выводу, что жизнь есть случайность. Чтобы не перечислять все эти курьезные резоны, достаточно взять, например, присутствие пыли в воздухе. Лабораторные мыслители обнаружили, что если бы в воздухе не присутствовала пыль, жизнь была бы невозможна. Им никогда не приходило в голову, что жизнь и другие феномены связаны мистической необходимостью. Рассматривая все в отдельности, применяя все более тонкий анализ ко все более мелким вещам, они совершенно потеряли связь с реальностью и удивились, когда вдруг обнаружили, что все между собой связано. Такое возможно только случайно, — заявили эти глубокие мыслители.

II

Отправным пунктом для нас являются условия жизни. Не всей Жизни, но только той особой ее формы, которая называется высокой культурой.

Каждой жизненной форме соответствуют свои идеальные условия. Некоторым растениям требуется много воды, остальным — меньше. Одни растут в соленой воде, другим нужна пресная. У животных есть местообитание, каждый вид связан с определенной территорией или территориями, которые обеспечивают условия для его здоровья и выживания. Людям как целому также свойственна территориальность, и разные типы людей связаны с определенными ландшафтами, отвечающими их жизненным потребностям.

Наряду с существованием идеальных жизненных условий для различных живых существ, все формы жизни и организмы способны к адаптации. Растение может оставаться живым (но в угнетенном состоянии) при недостатке воды. Однако есть определенный минимум, когда дальнейшее уменьшение количества воды ведет к полному прекращению жизни. Это предел адаптации. Как у животных, так и у человека адаптивность имеет пределы. Люди могут жить в плотном воздухе долин и разреженном воздухе высокогорья. Человеческое тело приспосабливается к горным условиям за счет увеличения грудной клетки и поверхности легких. Но эта способность к адаптации не бесконечна, и существует такая разреженность воздуха, к которой человек не может адаптироваться из-за врожденных границ человеческой жизненной формы.

В данной работе мы касаемся этой темы только для того, чтобы дать элементарный базис, необходимый для понимания природы культурных феноменов в целом, как основу для действия. Речь идет о политике, а не философии истории и тем более не натурфилософии. Тема культурной патологии сравнительно нова. Пока существуют лишь контуры того, что к 2100 году оформится как дисциплина. Но политику нельзя отделить от культуры, и любая попытка осветить необходимый путь европейской политики в этот переломный момент, оправдана культурно и исторически.

Высокая культура отличается от остальных организмов тем, что актуализирует свои материальные проявления через низшие организмы, а именно через культурного человека. Ее тело представляет собой огромный агрегат из многих миллионов человеческих тел, находящихся в определенном ландшафте. Вопрос о существовании духовной связи прасимвола культуры с тем или иным ландшафтом мы не рассматриваем. Если же говорить о физической адаптации культуры, то так вопрос, разумеется, не стоит. Ее адаптация имеет только духовный смысл. Культуре, в отличие от человека, не свойственны также физические болезни. Болезнь культуры может быть только духовным феноменом.

Сама по себе Жизнь — это тайна, то есть что-то не поддающееся окончательному пониманию. Возможно, это объясняется тем, что способность к пониманию вообще представляет собой всего лишь одно из свойств одной из категорий живого; иными словами, это часть от части, почему и не способна к восприятию Целого. Любое проявление жизни есть тайна, включая болезнь. У некоторых людей, вступивших в контакт с микроорганизмами, развивается определенная болезнь. Другие вовсе не реагируют на эти микроорганизмы. Одному человеку сыворотка может быть полезна, а другого может убить. Подобные феномены, связанные с болезнью, можно обсуждать в терминах адаптации и неспособности к адаптации. Окончательную причину, по которой вид или индивид сталкивается с пределом своей адаптивной способности именно в этой точке, а не дальше, установить невозможно.

То же самое относится к культурам. Причина, по которой душа культуры сохраняет свою чистоту и индивидуальность, от нас сокрыта. Так или иначе, внутренне культура следует своим жизненным курсом и никогда не изменит его под влиянием чужого жизнеощущения, черпающего свою мотивацию из источников, внешних данной культуре.

Тайной является и то, почему судьба побуждает организм реализовывать свои возможности и заставляет переходить от одной фазы к следующей. Тем не менее, это так. Материалистический XIX век, полностью утратив контакт с реальным духовным миром из-за своей одержимости квазиреальным (sub-real) миром материи, в итоге ощутил безотчетный смертельный страх, после чего рационалистическая медицина заявила о своем намерении покончить со смертью. Такие вещи делают честь интеллектуальной смелости рационалистов, но показывают, что их беспочвенный интеллект равносилен глупости. Мы не можем избежать судьбы, поскольку даже наш протест против нее представляет собой определенную фазу развития.

Тема культурной патологии слишком широка, чтобы исчерпать ее здесь: она будет предметом для многих томов в грядущих столетиях. Все, что необходимо для мировоззрения XX века, сосредоточенного на действии, — это понимание трех феноменов из огромной области культурной патологии, а именно: культурного паразитизма, культурной ретардации и культурной дисторсии.

Все эти три культурные болезни присутствуют на Западе в середине XX века, начавшись несколько ранее. Именно это болезненное состояние западной цивилизации делает возможной современную абсурдную мировую ситуацию. Современная — значит относящаяся к первым двум мировым войнам с их ужасными последствиями. Родина западной цивилизации — это обитель сильнейших умов и характеров, мощнейшей моральной силы, наивысшей технической продуктивности, единственной в мире позитивной высокой судьбы. Однако, несмотря на то, что все это предполагает наивысшую в мире концентрацию силы, западная цивилизация превратилась сегодня в объект мировой политики, став добычей, трофеем для хищных внешних сил. До этого состояния она доведена не военными средствами, но критической культурной болезнью.