Для непослушных

И ты раскаешься, бедный брат. Заблудший брат, ты будешь прощен. Под песнопения в свой квадрат Ты будешь бережно возвращен.

А если упорствовать станешь ты:

— Не дамся!...Прежнему не бывать!...— Неслышно явятся из темноты Люди, умеющие убивать.

Вл. Лифщиц28

При всей важности массовой обработки сознания и воздвижения информационных барьеров прямое физическое подавление инакомыслия продолжает оставаться центральным, необходимым элементом стационарного тоталитаризма. Это та ось, вокруг которой вращается маховое колесо тоталитарной государственной машины. Процент людей, к которому приходится применять насилие, невелик, но зато оно ложится на них всей тяжестью.

Просмотрим "Хронику текущих событий" за последние два года. В этом издании сообщается о тех политических репрессиях, которые становятся известными международной общественности. При чтении "Хроники" поражает жестокость наказаний за осуществление элементарного права человеческой личности — права обмениваться информацией и идеями. Вот краткие сведения о некоторых (отнюдь не всех) судебных процессах.

К.А. Любарский, кандидат физико-математических наук, астроном; октябрь 1972 г., г. Ногинск, Московской обл. Обвиняется в размножении и распространении самиздата: "Технология власти" Авторханова, "Все течет" Гроссмана, "Хроника текущих событий". Приговор: 5 лет строгого режима.

С. Глузман, врач-психиатр; октябрь 1972 г., Киев. Обвинение в антисоветской агитации и пропаганде основывается исключительно на показаниях свидетелей — при обыске у него ничего изъято не было. Ему вменяется в вину "идеологическое разложение" сообвиняемой гр. Л. Середняк. Одна из свидетельниц, коллега Глузмана, сообщила, что на вопрос, почему он работает не в Киеве, а в Житомире, Глузман ответил: "Потому что я еврей". Это послужило для суда основанием обвинить его в сионистской пропаганде. Существует мнение, что действительной причиной осуждения Глузмана является подозрение КГБ, что он один из авторов документа, известного как "Заочная психиатрическая экспертиза по делу П.Г. Григоренко". Приговор: 7 лет лагерей строгого режима и 3 года ссылки.

Стефания Шабатура, художник-прикладник. Ее работы упоминались в 6-ом томе "Истории украинского искусства". В 1970 г. Шабатура вместе с группой львовских писателей и художников обратилась с просьбой присутствовать на суде над Валентином Морозом. Приговор: 5 лет лагерей и 3 года ссылки. Детали обвинения неизвестны.

Супруги Калынец, Львов, 1972 г. Как и С. Шабатура, просили допустить их на процесс В. Мороза. Детали обвинения неизвестны. Приговор: 6 лет лагерей строгого режима и 3 года ссылки.

Г.В. Давыдов, инженер-геолог, отец троих детей; Ленинград, июль 1973 г. Обвинение: изготовление и распространение самиздата. Приговор: 5 лет лагерей строгого режима и 2 года ссылки.

В.В. Петров, рабочий, по тому же делу. Приговор: 3 года лагерей строгого режима и 2 года ссылки.

И.М. Дзюба, литературный критик; Киев, март 1973 г. Единственный пункт обвинения — написание и распространение работы "Интернационализм или русификация". На суде Дзюба заявил, что работа не предназначалась для опубликования, а была сделана в виде письма на имя первого секретаря ЦК КПУ. Приговор: 5 лет лагерей строгого режима.

Е. Сверстюк, Киев, апрель 1973 г. Обвинение: работы литературоведческого характера, опубликованные на Западе и в самиздате, "антисоветские" разговоры со знакомыми и соседями. Приговор: 7 лет лагерей строгого режима и 5 лет ссылки.

Надежда Алексеевна Светличная, Киев, март, 1973 г. Инкриминируется хранение самиздата. Приговор: 4 года лагерей.

Иван Алексеевич Светличный, литературный критик; Киев, апрель 1973 г. В обвинительном заключении фигурировали пункты, предъявлявшиеся ему в 1965 году, когда он, просидев 8 месяцев в тюрьме, был выпущен за недоказанностью обвинения. Кроме того, ему инкриминировалось хранение неизданной художественной литературы на украинском языке, а также его собственные литературоведческие рукописи. Приговор: 7 лет лагерей строгого режима и 5 лет ссылки.

Леонид Плющ, математик; Киев, январь 1973 г. Инкриминируется: хранение нескольких экземпляров "Хроники текущих событий", "Украинского вестника" и др.; распространение некоторых из них среди знакомых. Написание 7 статей литературоведческого характера, содержание которых признано "антисоветским". Подписание открытых писем в ООН, "антисоветские разговоры". Л. Плющ был признан судом психически больным и направлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа. Дело рассматривалось при закрытых дверях и в отсутствие обвиняемого. До настоящего времени (июль 1975 г.) Л. Плющ находится в закрытой психбольнице. В результате примененного к нему "лечения" его здоровье резко ухудшилось. Судьба Леонида Плюща привлекла внимание общественности во всем мире.

Ионас Лауцюс, завуч средней школы в Литве. Написал роман о жизни литовского народа после 1940 года. Роман был сдан в редакцию "Вага"; напечатан не был, так как был признан "антисоветским", "аморальным" и "антихудожественным". Тогда Лауцюс начал частями пересылать роман по почте своему брату, живущему в США. Арестован в июле, судим в декабре 1971 г. Приговор: 2 года лагерей.

А.А. Болонкин, авиационный инженер, доктор технических наук, автор около 40 научных работ. Москва, ноябрь 1973 г. Обвинение: изготовление и распространение самиздата. Приговор: 4 года лагерей и 2 года ссылки.

В. Лисовой, Е. Пронюк, И Семанюк. Киев, ноябрь 1973 г. При аресте Е. Пронюка (на улице) в его портфеле было обнаружено много машинописных экземпляров письма в ЦК и "видным людям Советского Союза": академикам, писателям, государственным деятелям и т.п. Авторы письма — В. Лисовой (кандидат философских наук, член КПСС) и Е. Пронюк — сотрудники Института философии АН УССР. Они обращают внимание работников ЦК на ряд незаконных судебных процессов, прошедших на Украине в последнее время по политическим мотивам. Приговор: Лисовому — 7 лет строгого режима и 3 года ссылки, Пронюку — 7 лет строгого режима и 5 лет ссылки, Семанюку — 4 года строгого режима.

Полный и точный текст обвинительного заключения по политическому делу получить непросто. В тех случаях, когда это удается, бездоказательность, произвольность обвинения выступают особенно явственно в суконном, казенном языке судейских. Вот, например, обвинительное заключение в суде над тремя крымскими татарами, состоявшемся в г. Запорожье на Украине. Крымские татары, как известно, добиваются права жить на своей родной земле — в Крыму, откуда они были выселены все до единого человека в 1944 году.

"Обвинительное заключение по уголовному делу по обвинению: Куртумерова Эскандера, Халикова Эвазера и Рамазанова Регата по ст. 187-1 УК УССР.

Расследованием установлено:

Обвиняемые Куртумеров Э., Халиков Э. и Рамазанов после предупреждений органов государственной власти о нераспространении заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй, должных выводов не сделали и систематически продолжали свои преступные деяния.

Так, 4 марта 1973 г. в доме № 29 по ул. Циолковского в г. Мелитополе приняли активное участие в собрании молодежи, где в присутствии 25 человек, извращая национальную политику СССР, распространяли заведомо ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй.

18 марта 1973 г. на втором собрании молодежи в доме № 36 по ул. Цюрюпы в г. Мелитополе, на котором присутствовало 20 человек, Куртумеров Э., Халиков и Рамазанов в своих выступлениях также клеветали на советскую действительность.

Кроме этого, обвиняемый Куртумеров изготовил письменные произведения "История", "Крым" и др., которые содержат ложные измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, а также на брошюрах Т.И. Ойзермана "Марксистско-ленинское понимание свободы", А. Кулагина "Поколение оптимистов" и на журнале "Вопросы истории" учинил явно клеветнические надписи.

Обвиняемый Халиков изготовил рукописные тексты: "Записку председателю Совета национальностей Верховного Совета СССР", "Протест", "Преступники торжествуют" и др., которые содержат клевету на советский государственный и общественный строй.

Обвиняемый Рамазанов также изготовил ряд рукописных текстов: "Людям доброй воли" и т. п., адресованных в различные партийно-советские органы, в которых клевещет на политику КПСС, государственный и общественный строй.

Привлеченные и допрошенные в качестве обвиняемых, Куртумеров и Халиков виновными себя полностью не признали и пояснили, что они действительно принимали участие в собраниях молодежи, но на советскую действительность не клеветали".

Далее следует повторение тех же обвинений по отношению к каждому из трех в отдельности без какой-либо конкретизации. Приговор: Куртумерову — два года, Халикову и Рамазанову — по два с половиной года лагерей.

Все обвинения по политическим делам очень похожи: "клеветнические" разговоры, изготовление и распространение "антисоветской" литературы; часто, как в только что приведенном случае, речь идет даже не о машинописных, а о рукописных документах: заявлениях, письмах и т. п.

Листаем "Хронику" дальше. Весна 1974 года. Виктор Хаустов: 4 года лагерей и 2 года ссылки; Габриэль Суперфин:

5 лет лагерей и 2 года ссылки; Виктор Некипелов (г. Владимир) : 2 года лагерей; Сергей Пирогов (г. Архангельск): 2 года строгого режима; Валентина Пайлодзе (г. Тбилиси, "преступление" — письма религиозного содержания): полтора года лагерей; Фридрих Шнарр, советский немец, добивающийся выезда в ФРГ (г. Джамбул, Казахстан) : 2 года. На допросы во время следствия Шнарра водили в наручниках. В камере следственного изолятора его сокамерники ежедневно, на протяжении трех месяцев, мучили и избивали его. Следователь знал об этом, но не пресекал бесчинства, угрожая Шнарру смертью.

"Хроника" № 33. Сообщается об условиях содержания политических заключенных в лагерях и тюрьмах. Заключенный В.П. Азерников, врач по специальности, в письме, которое ему удалось передать на волю, описывает условия в Мордовских лагерях строгого режима.

Заключенные живут в состоянии "скрытого голода". Калорийность пищи намного меньше той, что необходима по условиям тяжелого труда, которым занимаются заключенные... В пище практически нет животных белков, витаминов. Нередки случаи пищевых отравлений.

Воздух в цехах густо насыщен древесной и абразивной пылью, парами ацетона и кислот. Это способствует развитию легочных заболеваний, силикозов. Лечение начинается лишь тогда, когда болезнь получает кризисное развитие, да и тогда оно сводится лишь к снятию симптомов. Хронические заболевания: желудочно-кишечные, сердечно-сосудистые, глазные болезни, грибковые заболевания, парадонтоз и т. п. не лечатся вовсе, хотя они имеют в лагере массовое распространение. Освобождение от работы можно получить лишь тогда, когда температура больного выше 37,4°. Случаи освобождения при бестемпературных заболеваниях исключительно редки. Врач не может выйти за пределы так называемой "нормы" освобождений — 17% всех заключенных, даже во время эпидемии гриппа. Не во всех лагерях есть врачи, их заменяют фельдшеры, медсестры. Врачи-специалисты посещают лагеря 1-2 раза в год или реже. Врачи-заключенные не могут помочь своим больным товарищам, это запрещено специальной инструкцией. Лагерные врачи имеют лишь простейшие лекарства, срок годности которых иногда давно истек. Присылка медикаментов и витаминов с воли запрещена.

Грунтовая дорога между лагерями и больницей так плоха, а тюремные машины настолько неприспособленны для перевозки больных, что поездка может угрожать жизни больного. Известны случаи переломов конечностей и травм позвоночника в результате поездки. Для сердечников поездка по этой дороге вообще непереносима. Нередко люди, прибывающие в лагерь абсолютно психически здоровыми, к концу своих длительных сроков заболевают душевно.

2 ноября 1972 г. в Мордовских лагерях в возрасте 33 лет умер Юрий Тимофеевич Галансков³⁰. Он был арестован в январе 1967 г. и приговорен к 7 годам строгого режима за свою деятельность в защиту гражданских прав. Язвенная болезнь в тяжелой форме, которой Галансков страдал еще до ареста, сильно утяжелила его жизнь в лагере. Родственники и друзья Галанскова, а также его солагерники, обращались к властям с ходатайствами об оказании Галанскову достаточно эффективной медицинской помощи. В частности, они просили о назначении ему диетического питания и о всестороннем обследовании в центральной больнице МВД, в Ленинграде. Эти ходатайства не были удовлетворены. Осенью 1972 г. Юрия Галанскова, в связи с ухудшением состояния, в очередной раз этапировали в больничную зону Дубровлага в поселок Барашево. После операции у него развился перитонит, и он умер.

В других лагерях положение не лучше. Вот один из эпизодов из жизни Пермских лагерей . Во время одной из медицинских комиссий ее председатель подполковник медицинской службы Т.П. Кузнецов заявил, что он приехал не затем, чтобы помиловать людей по болезни, а чтобы заставить их работать. Многим заключенным сняли инвалидность, которую те имели в течение многих лет. В частности, заключенный литовец Куркис страдал язвенной болезнью много лет и не работал. После решения комиссии о снятии инвалидности он был поставлен на тяжелую работу — вспашку запретной зоны. В первый же день произошло прободение язвы. Начальник лагпункта — 35 Пименов звонил Т.П. Кузнецову (хирургу этого лагеря); тот отказался выехать по вызову, сославшись на плохую погоду. Куркис умер.

Просочилось еще несколько писем от политзаключенных. К.А. Любарский обращается к Всемирной федерации научных работников и к Конгрессу за свободу культуры. Научные работники, пишет он, люди в большинстве немолодые, занимаются в лагерях тяжелым и непривычным для них физическим трудом, который не оставляет ни сил, ни времени для интеллектуальной работы. Ученые дисквалифицируются. "Нас не только временно лишают свободы, — говорит Любарский, — нас навсегда лишают любимого дела, нашей профессии".

В письме группы политзаключенных Пермского лагеря ВС-389/35 говорится о том, что при помощи максимально строгой изоляции власти стремятся скрыть правду о лагерной жизни людей, осужденных вопреки декларациям Конституции СССР о гражданских свободах. Цензурные правила таковы, что фактически позволяют задержать любое письмо. Уничтожение задержанных писем исключает возможность проверки обоснованности задержания. Власти не ставят перед собой провозглашенной, но непосильной для них, задачи переубеждения: их цель сломить заключенных, заставить отречься от своих взглядов. Этой цели администрация стремится достичь придирками и наказаниями, вопреки закону подвергая заключенных физическим и моральным страданиям — голоду, холоду, унижениям и т.д. Тяжелый , иногда бессмысленный труд стал орудием наказания.

В других сообщениях мы читаем о судьбе борцов за гражданские права, получивших повторные длительные сроки заключения, в частности о Владимире Буковском и Валентине Морозе. Особенно тяжело положение В. Мороза. Украинец, преподаватель истории, он был первый раз арестован в 1965 г. за статьи, ходившие в самиздате, в которых был обнаружен "украинский национализм" и которые, следовательно, были признаны антисоветскими. Он был приговорен к четырем годам заключения. В 1969 году, отбыв срок, он вышел на свободу, а в 1970 г. был снова приговорен по статье 62 УК УССР (аналог статьи 70 УК РСФСР); на этот раз — к девяти годам лишения свободы, из которых первые шесть лет — в тюрьме, и пяти годам ссылки. Во Владимирской тюрьме сокамерниками В. Мороза оказались уголовные преступники; они изводили его, не давали спать ночью, а один из них порезал ему живот отточенным как нож черенком ложки, так что Мороза пришлось отправить в больницу и наложить швы. После этого случая по просьбе самого Мороза и его жены его поместили в одиночку.

Отсидев больше трех лет в тюрьме, В. Мороз стал просить о переводе его в лагерь. По действующему законодательству, после половины назначенного судом срока тюремного режима он может быть заменен лагерем, при условии соблюдения заключенным правил режима. Валентин Мороз не имел нарушений, кроме одного: во время свидания с женой он говорил с ней по-украински и отказался перейти на русскую речь, за что был лишен свидания. На этом основании ему отказали в переводе в лагерь. 1 июля 1974 г. В. Мороз объявил голодовку.

Жена В. Мороза, Раиса Мороз, обратилась к мировой общественности с призывом спасти жизнь мужа. В течение последовавших месяцев она написала письма в Пен клуб, в Международный Красный Крест. Она много раз обращалась к администрации Владимирской тюрьмы за справками о здоровье мужа. Она обращалась в КГБ при СМ СССР, требуя свидания с мужем. В сентябре-октябре Раису четырежды вызывали на беседы в областное управление КГБ (г. Ивано-Франковск) и уговаривали "перестать хлопотать о своем муже и заботиться лучше о себе". Ей угрожали увольнением с работы и возможностью расправы "со стороны каких-нибудь хулиганов". Через день после разговора об этом камень, брошенный кем-то, разбил окно в ее комнате и попал ей в лицо. Однако 5 ноября ей все же дали свидание с мужем. Обращаясь "ко всем добрым и гуманным людям на земле", Раиса Мороз пишет:

"5 ноября мой муж, политзаключенный Владимирской тюрьмы Валентин Мороз, получил свидание с семьей. Это был 128-ой день голодовки...

Валентин ужасающе худ (52 кг. при 175 см. роста). У него опухшее лицо и отеки под глазами. Он жалуется на боли в сердце. Но наибольшие мучения доставляет ему зонд, с помощью которого, начиная с 12-го дня голодовки, осуществляется искусственное кормление. Этот зонд ранит стенки горла и пищевода. Когда его вытаскивают, он весь в крови, а боль, с самого начала сопровождавшая кормления, теперь не утихает, и в перерывах между ними Валентин почти постоянно находится в забытьи, но время от времени заставляет себя подняться на ноги, так как боится, что иначе они атрофируются...

Сейчас, чтобы сохранить жизнь В. Мороза, его необходимо поместить в больницу и долго, тщательно лечить. Между тем, начальник тюрьмы утверждает, что, независимо от того, будет ли Валентин продолжать голодовку или окончит ее, он останется в тюрьме. Это равносильно смертному приговору...

Неужели возможно в современном мире, чтобы человек, вся вина которого - четыре журнальных статьи, признанных судом "антисоветскими", поплатился за это жизнью?".

Одно из самых бесчеловечных изобретений советской карательной системы — помещение инакомыслящих в психиатрические больницы и принудительное "лечение" с помощью средств, подавляющих сознание и волю. Этот метод как бы символизирует роль тоталитаризма в историческом плане. Леонид Плющ в Днепропетровской специальной психиатрической больнице получал по назначению врачей в больших дозах галоперидол в таблетках. На свидании с женой в октябре 1973 г. она увидела его таким: подавленное состояние, апатия, сонливость. В августе-сентябре, до начала "лечения", он написал домой много писем, больших и содержательных. Теперь же он почти перестал писать и даже читать не может. Январь 1974 г.: состояние прежнее - он почти все время спит, читать и писать не может, на прогулку не ходит — мерзнет. В феврале-марте галоперидол заменили уколами инсулина с возрастающей дозировкой. Состоявшаяся в это время психиатрическая экспертиза сочла необходимым продолжать лечение. Члены комиссии с Плющем не беседовали. Лечащий врач Плюща, Л.А. Часовских, на вопрос жены, какие же симптомы заболевания свидетельствуют о необходимости продолжать лечение, ответила: "Его взгляды и убеждения"... На дальнейшие вопросы о диагнозе и лечении она отвечать отказалась.

На свидании 4 марта 1974 г. Л.И. Плющ был неузнаваем. У него появилась сильная отечность, он с трудом передвигался, взгляд потерял свою обычную живость. Он сообщил, что врачи настаивают, чтобы он отрекся от своих взглядов и убеждений и обязательно в письменной форме. Это он сделать отказался.

На свидании 12 мая становится известно, что в апреле Л. Плющу перестали давать какие бы то ни было препараты. Плющ объясняет это тем, что у него появились боли в брюшной полости и врачи испугались. После отмены лекарств состояние его улучшилось: стали спадать отеки, прошли боли. Его перевели в другую палату, где меньше больных и тише. Он опять стал читать. Но затем ему снова стали делать уколы инсулина с возрастающей дозировкой. Появилась аллергическая сыпь, зуд, однако уколы не прекратили. После каждого укола Плюща на четыре часа привязывали к кровати.

В октябре 1974 г., когда инсулин уже был отменен, а новое лекарство еще не назначено, врачи предложили Л.И. Плющу написать заявление с осуждением своей "антисоветской деятельности" по типу заявлений Якира и Красина. Плющ категорически отказался это сделать:

— Якир солгал. Вы хотите, чтобы я стал лжецом?

Вскоре ему назначили новый препарат — трифтазин в таблетках, большими дозами. 15 ноября 1974 г. Плющ был помещен в "надзорную" палату, где вместе с ним находятся больше 20 агрессивных больных. Свет горит круглосуточно. Больных никуда не выводят: даже уборная находится в палате. Трифтазин ему стали вводить уколами. Уколы вызывают у него сонливость, инертность, судороги; свет мешает спать. Плющ не гуляет: не может или не разрешают, неизвестно. На очередном свидании с женой Плющ почти ничего не говорил, ни о чем не спрашивал, даже о детях (у них двое детей). Плющи обратились к властям с просьбой разрешить выехать из СССР, но получили отказ.

... Осень 1974 года. Суд над М.Р. Хейфецом, учителем русского языка и литературы в Ленинграде. Главный пункт обвинения — написание им статьи "Иосиф Бродский и наше поколение", которую он показывал нескольким знакомым. Приговор: 4 года лагерей строгого режима и 2 года ссылки. Суд над Л.А. Ладыженским и Ф.Я. Коровиным (г. Рига). Обвинение: распространение самиздата. Приговор: Ладыженскому 3 года строгого режима и 3 года ссылки, Коровину — два года лагеря и два года ссылки.

В течение 1974 года в Армении проходила серия судебных процессов над армянами по обвинению в национализме и, в частности, в принадлежности к "Национальной объединенной партии Армении", ставящей своей целью отделение Армении от СССР. Всего было осуждено 14 человек, получивших разные сроки до семи лет строгого режима.

Винница, декабрь 1974 г. Врач М.Ш. Штерн (56 лет) приговорен к 8 годам лагерей усиленного режима по обвинению в получении взяток и мошенничестве. Люди, знакомые с делом, утверждают, что обвинение не было доказано в судебном разбирательстве. При обыске в квартире Штерна прокурор Кравченко в присутствии сына М.Ш. Штерна Виктора и его жены и понятых сказал: "Предъявление обвинения связано с желанием вашей семьи выехать в Израиль".

Вильнюс, декабрь 1974 г. Пять осужденных. Максимальный срок — 8 лет строгого режима (Петрас Плумна).

Январь-апрель 1974 г. — серия судов в Казахстане над советскими немцами, добивающимися выезда в ФРГ. Абель, Тиссен, Вернер, Фертих — по три года лишения свободы. Братья Валентин и Виктор Клинны — 2 года. Август. Несколько немцев осуждено в Эстонии...

Все эти события происходят на фоне множества обысков, допросов, задержаний и внесудебных репрессий (увольнение с работы и т. п.). Готовятся новые судебные процессы. В октябре 1974 г. арестован В. Осипов, в декабре — С. Ковалев. 18 апреля 1975 г. арестован А. Твердохлебов, секретарь советской группы "Международной Амнистии". Одновременно было проведено еще три акции против членов этой группы: в Киеве был арестован, а через два дня отпущен с подпиской о невыезде писатель Микола Руденко, в Москве были проведены обыски у В. Альбрехта и у меня. В течение 12 часов представители прокуратуры и КГБ хозяйничали в моей квартире. Список изъятых материалов (в их числе рукописные наброски, письма и т.п.) включает 212 наименований. В течение июня меня допрашивали шесть раз: формально — как свидетеля по делу Твердохлебова, по существу же, конечно, моя персона также была предметом расследования. Это видно хотя бы из вопросов, которые мне задавались. В их числе были такие: "Какое участие Вы принимали в помощи детям политзаключенных?", "Откуда у Вас информация о деле Светличного на Украине?" и т.п.³²