Слабость Запада

Слабость Запада

И все же, пока я сам не попал на За­пад и не осмотрелся здесь два года, я не мог бы представить, до какой крайней степени Запад желает быть слепым к мировой ситуации, до какой крайней степени Запад уже обратился в мир потерянной воли, цепенеющей перед опасностью и более всего угнетенный необходимостью защищать свою свободу.

А.И. Солженицын [7]

Мало кто на Западе питает сейчас иллюзии насчет "страны победившего социализма", но масштаб угрозы, которую пред­ставляет тоталитаризм как мировое явление, далеко еще не осознан. Россия первой попала в эту волчью яму, а потом затянула туда еще несколько стран. Очевидно, только тот, кто побывал в этой яме — не туристом, не заглядывая сверху, а живя внизу, — понимает, что это такое и как трудно оттуда выбраться. Когда он рассказывает об этом человеку Запада, тот недоверчиво пожимает плечами. Он не хочет замечать яму, которая залегла буквально у его ног.

Сахаров и Солженицын не раз выступали с предупреждениями о серьезности тоталитарной угрозы. "Я — не критик Запада. Я — критик слабости Запада" — сказал Солженицын. Больше всего от него досталось англичанам, и это их, кажется, сильно задело. Выступления Солженицына в марте 1976 г. по Би Би Си обсуждались во всей стране. В передаче из серии "Панорама", организованной Би Би Си для обсуждения выступлений Солженицына, участвовали весьма видные лица: бывший премьер-министр Э. Хит, американский сенатор X. Хамфри, бывший министр обороны США Дж. Шлезинджер и генераль­ный секретарь НАТО д-р Дж. Луне. Критике Солженицына они противопоставили ряд аргументов в пользу того, что Запад не так уж слаб. Какие же это были аргументы? Военные, политические, экономические. Но соображения Солженицына касательно этих сфер — дело второстепенное. Сущность его кри­тики в другом. Солженицын — писатель, его дело — смотреть, чем люди живы. Эти-то наблюдения и привели его к выводу о слабости Запада. Он не увидел активной веры в высшие цен­ности, без которой не может быть мужества и единства. Он уви­дел оппортунизм и разобщенность. И он ясно сказал, что имен­но в этом он прежде всего видит слабость Запада. Сопоставь­те эту картину с механическим, железным единством тотали­тарной машины и вы поймете, откуда берутся апокалиптические ноты в выступлениях Солженицына. Дефект тоталитариз­ма—в неспособности к творчеству, к созданию чего-либо ради­кально нового. Но эта слабость компенсируется потоком науч­но-технической информации из свободного мира. А в сфере собственно военной или военно-политической он обладает преимуществами единства, концентрации и дисциплины. То­талитаризм не изобретает пороха, но сумеет им лучше восполь­зоваться. Когда думаешь о надвигающейся биологической ре­волюции, в голову приходят самые мрачные мысли.

Западные обозреватели нередко описывают ситуацию в столь же апокалиптических выражениях, как и Солженицын. У. Лакер и Л. Лабедз в статье, озаглавленной "Вопрос жизни и смерти", пишут:

"Америка и другие демократии Запада стоят перед лицом наиболее жестокого кризиса в своей истории — тяжелой эконо­мической депрессии в сочетании с быстрым уменьшением их влияния в международных делах и параличом и беспорядками на внутреннем фронте... Есть все основания утверждать, что нынешний кризис имеет совершенно беспрецедентный харак­тер. Это кризис обществ, их норм и ценностей, кризис исчез­новения тех общепринятых принципов, которые в прошлом придавали обществу единство. Поэтому сравнение с ранее слу­чавшимися кризисами мало что дает, и надежда, что положе­ние нормализуется с подъемом деловой активности к концу года - или в крайнем случае в будущем году,— мало обосно­вана".8

Преобладающее настроение на Западе эти авторы характе­ризуют как "пессимистический детерминизм". Пророчества обреченности производят наркотическое действие, парализуют политическую волю, представляя поражение Запада немину­емым. Во внешней политике европейских стран преобладает узкий национализм. Параллельно этому на внутреннем фрон­те проявляется растущее стремление различных групп населе­ния преследовать свои узкогрупповые интересы, невзирая на трудности, которые это доставляет другим группам и стра­не в целом. Лидирует в этом отношении Великобритания. "По мере того как разрушается общественное взаимопонимание, анархия в Великобритании все возрастает, а остальные евро­пейские страны следуют в том же направлении, отставая лишь ненамного. Вряд ли можно применить термин классовая борьба к той борьбе, которая сейчас происходит во многих евро­пейских странах; классовая борьба неизбежна в обществе, раз­деленном на классы, это неизбежный спутник демократиче­ского процесса. Но нынешняя ситуация все в большей степени характеризуется новым явлением — некоторые професси­ональные группы беззастенчиво добиваются увеличения зара­ботной платы, игнорируя не только общее экономическое положение, но и интересы хуже оплачиваемых групп, которые не имеют возможности действовать подобным же образом. Солидарность рабочего класса уступает место закону джунг­лей, когда небольшие группы специалистов, техников или ра­бочих фактически парализуют целые отрасли промышленно­сти, вопреки желанию большинства. Это возврат к практике средневековых гильдий в сочетании с идеологий (если это идеология) социального дарвинизма и принципа невмешатель­ства. Но в то время, как в Средние века существовала власть — будь то папы или императора,— которая могла призвать к поряд­ку, власть в демократических обществах Запада непрерывно слабеет, а в некоторых странах разрушилась совершенно. Со­временное общество, в отличие от джунглей, не может функ­ционировать без некоторого минимума порядка. Поэтому альтернативой анархии является возникновение авторитарных режимов, если только разум, ответственность и понимание долгосрочных интересов не утвердят себя вовремя, чтобы предотвратить эффект бумеранга".9