Предел 16-й О бесконечной пространности и непроходимости дома Божиего

Узнав день, узнаешь седмицу, а сию познав, познаешь бытия книгу и прочие, как отрасли ее. А хотя в сем непроходимом лабиринте не всякую дверь отворить можно, но уже знаешь, что под той печатью не иное что, как только Божие таится сокровище. Довлеет тебе, что получил исход и что дарена тебе шелкового клубка нить от царевны Ариадны, путеведущая тебя из сего лабиринта на пространство.

Иерусалимская Ариадна есть Раав, освободившая из Иерихона шпионов Иисусовых обвязанною у окна червленою веревкою. Сия веревочка вождь нам есть во многосвязанных чертогах дома Божиего, разделяющая Фареса от Зары, свет от тьмы[197].

Сею веревкою межует Навин землю, а по сей мере кушает Иезекииль священные хлебы и воду. «Веревка червленна – уста твои». «Видел, и се муж и в руке его веревка землемерная». «Ею же мерь…» «Возмерится вам».

К чему желать все перезнать? Ненасытная есть забава гулять по соломоновским садам и домам, а не все высмотреть. Искать и удивляться значит то же. Сие движение веселит и оживляет душу, как стремление текущую по камням воду. Но при полном открытии всего-навсего исчезает удивление. Тогда слабеет аппетит и приходит насыщение, потом скука и уныние. 1000 лет и один день – одна фигура и 1 000 000 их есть то же. Если что непонятно, закричи с Варухом: «О Израиль! Сколь велик дом Божий! Велик и не имеет конца». «Сие море великое…»