Путь левый, наречен вентер

– Сей путь, – сказал Рафаил, – нарицается вентер. Есть же вентер сеть рыболовна, сотворена по образу чрева: широка во входе, тесна в исходе. Сей путь, уклоняясь от востока, скрывает конец свой не в светлой южной стране, но во мраке полуночном.

– Вот путь, – говорит Товиин вождь, – вот и несчастный его путник грядет пред вами! Судите его! Небесные силы, взирая на путника с унынием и милосердствуя о нем, возгласили: «О бедный страдалец! Сей есть сребролюбец. Боже мой! Весь обременен мешками, сумами, кошелями, кошельками, едва движется, будто навьюченный верблюд. Каждая ступень ему м?кою. „Горе вам, богатые, ибо отстоите от утешения вашего“».

– Но он сего, – извиняет Рафаил, – не чувствует, но паче еще блажит себя и почитает путь свой благословенным вовеки. Он благодушествует, шествует и поет.

– Возможно ли? – вскричали духи.

– Пожалуйте, – просил Рафаил, – внемлите песне его.

Богач, путешествуя, поет песнь

Пусть я во свете скверн – только бы был богат[227].

Днесь не в моду совесть, но злато идет в лад.

Как нажил, не спросят, только бы жирный был грош.

Сколь богат, столь всем брат и честен и пригож[228].

Что у нас бесчестно в мире? Кошель пустой.

Нищим ли жить? Лучше пущуся в смертный гной.

И смерть сладка, поколь рубль за рублем плывет[229].

О святое злато! Над тебя в свете нет.

Не столь милый отец, не столь родившая мать,

Не столь любезные и чада веселят.

И если такая у Венеры краса,

Не дивно, что в нее влюбилась тварь вся.

Ангельские силы ужаснулись, видя, что сатана столь хитро умел растлить бесноватую сию душу, обожающую мертвое и уповающую на кумира. «О сатана! – воззвали они, соболезнуя. – Родная Божия обезьяна!» Он им вместо слов: «Горе вам, богатые…», «блаженны нищие…» положил на сердце в основание сей свой смрад: «Блаженны богатые, ибо тех есть царство всяких утех». Такова душа есть аспид, отнюдь не слышащий призывающей милости: «Придите ко мне, все трудящиеся и обремененные, и я успокою вас…»

– Боже мой! – возгласил Уриил. – Сей беспокойный путь толпами людей, как торгами, весь засорен. Слышь, Рафаил! Какая есть сия ближайшая толпа?

– Трус колесниц, – отвечал он, – шум бичей, конский топот и свист обличает, что сия громада есть полк честолюбцев; сию же предварившая толпа есть торжество сластолюбцев. Сие обличается пищанием и ржанием музыкальных органов, восклицанием торжествующих и козлогласованием, поваренными запахами, гарью и курением. Прочее в дальних оных сволочах и стечениях: там тяжбы, брани, татьба, грабительство, лести, купли, продажи, лихоимства…

Братья! Приглядитесь к правой стороне – вот они! Несколько путников, старавшись от левого пути, пробираются через неровные места к пути мирному. «Как Бог, искусил я и обрел их, достойных себе…»

– Ба, ба, ба! Какое странное сие вижу зрелище! – возопил, как молния, нечаянно Варахиил. Пятерка человеков бредут в преобширных епанчах, на пять локтей по пути влекущихся. На головах капюшоны. В руках не жезлы, но колья. На шее каждому по колоколу с веревкою. Сумами, иконами, книгами обвешаны. Едва-едва движутся, как быки, парохиальный колокол везущие. Вот разве прямо трудящиеся и обремененные! Горе им, горе!..

– Сии суть лицемеры, – сказал Рафаил, – мартышки истинной святости: они долго молятся в костелах, непрестанно в псалтырь барабанят, строят кирки и снабжают, бродят поклонниками по Иерусалимам, по лицу святы, по сердцу всех беззаконнее. Сребролюбивы, честолюбивы, сластолюбцы, ласкатели, сводники, немилосердны, непримиримы, радующиеся злом соседским, полагающие в прибылях благочестие, целующие всяк день заповеди Господние и за алтын оные продающие. Домашние звери[230]^а и внутренние змии лютейшие тигров, крокодилов и василисков. Сии нетопыри между правым и левым путем суть ни мужского, ни женского рода. Обоим враги, хромые на обе ноги, ни теплые, ни холодные, ни зверь, ни птица. Левый путь их чуждается, как имущих образ благочестия; правый же отвергает, как силы его отвергшихся. В сумах их песок иорданский с деньгами. Обвешанные же книги их суть типики, псалтыри, прологи и проч. Вся их молитва в том, чтоб роптать на Бога и просить тленностей. Вот останавливаются, молясь, и петь начинают. Послушаем безбожные их песни Божии.

Лицемеры, молясь, поют[231]:

Боже, восстань, что спишь?

Почто о нас не рядишь?

Се путь беззаконных цветет!

На путях их бедностей нет.

Мы ж тебе свечищи ставим,

Всякий день молебны правим!

И забыл ты всех нас.

Два раза постим в неделю.

В пост не уживаем хмелю.

Странствуем по святым градам,

Молимся и дома и там.

Хоть псалтыри не внимаем,

Но наизусть ее знаем.

И забыл ты всех нас.

Услышь, Боже, вопль и рык!

Дай нам богатство всех язык!

Тогда-то тебя прославим,

Златые свечи поставим,

И все храмы позлащенны

Восшумят твоих шум пений —

Только дай нам век злат!

– О смердящие гробы со своею молитвою! – возопил Варахиил. – Сии блудолепные лавры под видом Божиим сатану обожают. Злоба, в одежду преподобия одета, есть то сатана, преобразившийся в ангела светлого. Нет сего злее во всем аду: опустошение царствам, церкви поколебание, избранных Божиих прельщение… Отвратим очи наши от богомерзких сих ропотников, просителей, льстецов и лицемеров. Не слышите ли, что шум, треск, рев, вопль, вой, свист, дым, жупел и смрад содомский восходят от сего пути?

Архангелы обратили светлые лица свои от севера к ясному югу и воспели песнь сию:

Ангельская песнь в силу сего:

«Бездна бездну призывает»[232]

Нельзя бездны океана горстью персти забросать,

Нельзя огненного стана скудной капле прохлаждать.

Возможет ли в темной яскине гулять орел

Так, как на небесный край вылетел он отсель?

Так не будет сыт плотским дух.

Бездна дух есть в человеке, вод всех ширший и небес.

Не насытишь тем вовеки, чем пленяет мир сей весь.

Отсюда-то скука, внутри скрежет, тоска, печаль.

Отсюда несытость, чтоб из капли жар горший встал.

Знай: не будет сыт плотским дух.

О род плотский! Невежды! Доколе ты тяжкосерд?

Возведи сердечные вежды. Взглянь выспрь на небесну твердь.

Чему ты не ищешь знать, что то зовется Бог?

Чему не толчешь, чтоб увидеть его ты смог?

Бездна бездну удовлит вдруг.