«БРУСИЛОВСКИЙ ПРОРЫВ»
Не так давно, всего лет десять или пятнадцать назад, был гражданином великой страны. Это была очень странная и, наверное, обиженная богом держава. У нее не получалось то, что уже полстолетия умели делать в цивилизованном мире: предоставить людям кров, одеть, накормить, расселить и развлечь их. Руководство страдало от всех известных человечеству болезней, а государственная политика то впадала в глубокий старческий маразм (что было противно), то мучилась от приступа параноидального бреда (это бывало опасно). Соответственно окружающий мир то смеялся над этой великой страной, то впадал в истерику от страха. «Верхняя Вольта с ракетами» — любопытная, в общем, формула?
Эта невозможная империя подарила миру космические полеты, выдающуюся шахматную школу (1970 год: знаменитый матч Сборная СССР–Сборная мира!), великую литературу и альтернативный Голливуду кинематограф. Немного. И без этого мир стал беднее.
Книги, о которых здесь пойдет речь, вероятно, последние из числа созданных в «той Империи». Они были написаны в начале–середине восьмидесятых, а опубликованы к концу девяностых. В совершенно другой стране.
«Катализ» А. Скаландиса[225] я впервые прочел в руКо. писи на одном из семинаров в Дубултах (ныне — Европейский союз). На семинаре, кажется, и было сказано что опубликовать «Катализ» можно будет не раньше, чем во всех киосках начнут продавать «Плейбой». Последнее событие, однако, произошло года на три раньше…
«Катализ» уже тогда показался мне странным произведением. Прежде всего, книга выглядела чудовищно устаревшей по форме. Полярные — именно полярные исследователи впадают под действием некоего препарата в анабиоз, проносятся во сне через столетие и просыпаются, чтобы попасть на экскурсию в царство победившего коммунизма. Так сразу и не вспомнишь, кто использовал эту схему впервые. Во всяком случае, уже к концу тридцатых годов в советской фантастике подобные приключения Рип ван Винкля в царстве всеобщего счастья стали штампом, а в шестидесятые А. и Б. Стругацкие обессмертили эту идею в неувядаемом образе Пантеона–рефрижератора, который А. Привалов встречает во время путешествия на машине времени в «описываемое будущее»[226]. Далее, текст непривычно грубо распадался на два языковых и смысловых слоя. Первый образовывали очень пространные рассуждения героев на всевозможные темы. Персонажи «Катализа» выдавали многостраничные монологи — о добре и зле, о счастье, о бессмертии, о материальном достатке и духовной культуре, о власти… когда они уставали, автор предлагал нам текст вставной новеллы, «романа в романе», где продолжалась та же дискуссия. Местами это было интересно, местами заставляло вспомнить монологи Гирина из «Лезвия бритвы» И. Ефремова[227].
Второй слой составляли поступки героев. В рекламной вставке на обложке книги об этом говорится как о «шокирующем натурализме». Да, тогда так никто не писал. Не принято было.
Сейчас ситуация изменилась, особенно — в жанре детектива. Появился «русский триллер», затем «русский экшн», книги этого жанра стали приносить прибыль, а значит, питься и издаваться крупносерийно. Выработались и свои стандарты: на столько–то страниц одно убийство, на столько–то — половой акт, на столько–то — групповуха или там сцена жестоких пыток… в достаточно длинных текстах, порой, происходят наложения. Самое забавное, что, хотя делается это исключительно для привлечения внимания читателей, читать это до зевоты, до кошмара скучно. Видимо, потому, что автору скучно было это писать.
Здесь и проходит водораздел. Натуралистические сцены — неважно, идет ли речь о насилии, или сексе, или, например, об описании страданий больного — могут быть чем–то вроде яркой обертки, красивой, но по сути ненужной. Это, как правило, предсказуемо и потому скучно, но зато читается и покупается. И может рассматриваться как одно из правил игры. Собственно, настоящего натурализма здесь нет — все в достаточной мере условно. И соответствует стандарту.
Однако секс, насилие, болезни, смерть — часть Реальности, и книга, работающая с Реальностью, иногда обязана быть натуралистичной. В этом случае «шокирующие сцены» — часть «несущей конструкции» произведения: их нельзя безболезненно убрать или ослабить наиболее неприятные для читателя моменты. Нет стандарта, нет условности — все по–настоящему. И это обычно раздражает. Соответственно, не покупается.
Итак, сочетание длинных монологов на приевшиеся темы с натуралистическими описаниями попоек и похмелья. Все это — на стандартном, затасканном еще до Отечественной войны сюжете. И тем не менее это было интересно, интересно безумно. «Катализ» я прочел за полночи, не отрываясь. И кстати, перечитывал его потом не раз.
Наверное, больше всего меня задела искренность автора. Хорошо известно, что научить чему–то может только тот педагог, который любит свой предмет. Даже не совсем так. Кому этот предмет интересен. А. Скаландису была интересна придуманная им модель мира и небезразличны сотворенные им герои.
Тогда, во времена Империи, печатали мало, и молодой автор, если не был наивным дураком, исходил из того, что его книгу в лучшем случае не опубликуют. Потому что о худшем случае, когда вызывают «куда следует», а потом изымают черновики, думать не хотелось И писали тогда для себя, для друзей и знакомых. Писали, если это было важно и интересно.
Я далек от мысли, что сейчас пишут ради денег, премий или славы. Но в наши дни принято быть профессионалами, а профессионал — за очень редким исключением — не получает радости от работы. Тогда почти все пишущие были любителями.
Книги, написанные любителями, требуют читателей–профессионалов.
Мы и были профессиональными читателями. Голод на книги воспитывал умение прочесть, понять, прочувствовать. Читали строки, читали между строк, искали спрятанные смыслы и иногда придумывали их к немалому удивлению автора. Сейчас книги скорее потребляют, чем читают. Потому и «Катализ» прошел незамеченным. И «Ветры империи» С. Иванова[228]. И «Путь обмана» Н. Ютанова[229]. И даже лучшая книга десятилетия, по крайней мере среди фантастики и примыкающих разделов литературы, «Опоздавшие к лету» А. Лазарчука[230].
В сущности «Катализ» — последняя классическая утопия, написанная в Советском Союзе. Причем, при всей нарочитой фантастичности исходной предпосылки, та отвечала не на вопрос «как может быть?», но на вопрос «как будет?».
В современной футурологии существуют две основные тенденции, отражающие социальную структуру любого общества европейского типа. Одна рассматривает будущее как продолженное настоящее, улучшенное или, чаше, ухудшенное. Как правило, адепты этого течения без всяких на то оснований рассматривают привычный им мир как самостоятельную ценность, которая должна быть сохранена во чтобы то ни стало. Другая тенденция склонна видеть в будущем только лишь иное, и ее сторонники придерживаются идеологии «развития без ограничений». В наше грустное время «партия прогресса», похоже, вымерла, если не во всем цивилизованном мире, то в России — наверняка.
Сюжетообразующим конфликтом «Катализа» является борьба между «зелеными» и «оранжевыми». Сторонниками застоя и возврата к прошлому и сторонниками прогресса любой ценой. Симпатии автора очевидны и, увы, несовременны в мире, где насчитываются десятки и сотни «зеленых» организаций (от Римского клуба до общества охраны памятников) и нет даже зачатков психотехнической технолиги[231].
Насколько мне известно, А. Скаландис был первым человеком, рассмотревшим понятие «зеленого», или «экологического», фашизма. Современный Запад еще нельзя назвать «экологической диктатурой»[232], но первые и важнейшие шаги в этом направлении уже сделаны, и возврата не предвидится.
«Катализ» — четкое и продуманное возражение сторонникам идеи застоя. Концепция «развития без границ» моделируется в романе по-ТРИЗовски последовательно — в мире происходит практически мгновенное и абсолютно бесплатное решение проблемы изобилия. По классической формуле, предложенной А. и Б. Стругацкими: «Счастье для всех, даром». В данном случае счастье подразумевается сугубо материальное.
Как правило, писатели достаточно пропитаны пуританской (протестантской) моралью, и именно это «даром» их смущает и заставляет рисовать картины очередного апокалипсиса из серии «дух человеческий захлебнулся в сале». А. Скаландис подошел к проблеме как сугубый естественник. Взгляд, столь привычный в шестидесятые годы — не зря герои «Катализа» постоянно вспоминают именно это светлой памяти десятилетие, а музыка из «Кавказской пленницы» звучит в ресторане «Норд» на Северном полюсе планеты, — но сейчас основательно подзабытый. Что именно случится, если человеку и человечеству подарить абсолютное изобилие?
Автор четко и жестко ставит и решает проблему. Чудесный условный «апельсин» дает возможность быстро, бесплатно, безотходно дублировать материальные предметы, но нелюдей. Специальная прививка, тоже «апельсиновая», дает людям абсолютное физическое здоровье и молодость на некий гарантийный срок (порядка ста лет), после чего происходит мгновенная смерть. Причем по желанию человек может рассчитать время своей смерти с точностью едва ли не до секунды.
Когда–то на одной этой идее — узнать дату своей грядущей смерти — была написана повесть, и неплохая: «Леопард с вершины Килиманджаро» О. Ларионовой[233].
Разумеется, сеймер (дубликатор) и вакцина внесли полный хаос в современный мир, и началось новое летоисчисление от Великого Катаклизма. Мир был разрушен погибли бесценные произведения искусства и миллионы людей.
Но потом мир отстроили заново.
Автор не скрывает, что его симпатии принадлежат Брусилову, который взял на себя ответственность пожелать сеймер и привнести его в мир. Но точно так же он не скрывает оборотную сторону медали: немало страниц книги целиком занято антисеймерской аргументацией «грин–блэков». Героям и читателям предоставляется право сделать свободный выбор.
И именно здесь проходит главная полоса обороны сторонников прогресса. Технические изобретения, научные открытия, промышленные перевороты хороши уже тем, что они расширяют, а не сужают пространство выбора. Ты считаешь, что пользование «мобильным телефоном» опасно и вызывает заболевание раком мозга? Твое право, не пользуйся. Но, пожалуйста, не навязывай свои страхи и комплексы остальному человечеству.
Эксперимент поставлен А. Скаландисом чисто, и трудно не согласиться с выводами. Материальное благополучие мира «Катализа» не меняет людей. Они не становятся лучше, но и хуже они тоже не становятся. Они лишь становятся свободнее, поскольку исчезает ряд проблем жизнеобеспечения и, значит, высвобождается время, силы и иные ресурсы на жизнесодержащую деятельность. Какую? Да любую — от насилия над несовершеннолетними и пьянки до высшего творчества. Выбор остается за человеком, и сеймер в этом выборе не помощник и не соперник. Он лишь катализатор, ускоряющий социальные процессы.
Миллион или миллионы лет между разумом и природой сохранялось палеолитическое равновесие. Древний человек, охотник и собиратель, оставался частью единой природной среды и подчинялся стандартным законам поведения биологических систем. Страшный кризис, вызванный разрушением среды обитания, поставил вид Homo на грань вымирания. Но вместо этого произошла «неолитическая революция» и установилось новое равновесие. Первая каталитическая реакция, первое древнее — изобилие. Начало собственно истории Человечества.
Тысячи лет удерживалось равновесие неолитическое. Лишь в XIX столетии началась индустриализация, и наша европейская цивилизация вступила в период быстрого развития. Развитие шло скачками. Промышленная революция. Первая НТР. Вторая и пока последняя. Она пришлась все на те же шестидесятые годы и подарила человечеству небо, космос и персональный компьютер. И вновь все замерло в равновесии.
Сейчас модно, очень модно говорить об издержках прогресса. И, как всегда, никто не хочет вспоминать об издержках регресса. В свое время меня потряс фильм «Легенда о Нараяме», убедительно и четко демонстрирующий, что менее ста лет назад в Японии, ныне столь процветающей, голодная смерть была привычным явлением. И если считать потери и прибыли, то об этом следует помнить.
НТР лишь наметила пути решения некоторых важных проблем. В конце концов, ничего еще не сделано! Как у Юрия Кукина:
И невидимкой не стал я,
И неразменных нет денег…
Решимость людей развиваться и идти вперед ослабла (и не крушение ли великой Советской империи стало тому причиной?), страх перед будущим — не без назойливой «зеленой» пропаганды — вырос до уровня паранойи. и вновь возник «позиционный фронт». На день, на год, на тысячелетие?
До следующего прорыва.