Глава 6. В. В. Розанов. Д. С. Мережковский. H. A. Бердяев

В начале XX в. для отечественной философии религии началась новая эпоха, ознаменованная появлением особого феномена, получившего наименование «новое религиозное сознание». Насколько удачно это название, трудно сказать, но оно в общем прижилось. Поскольку для всех представителей «нового религиозного сознания» характерно повышенное внимание к религиозным вопросам, то в связи с этим направлением можно также говорить и о «новой философии религии». Попытаемся выделить ее характерные черты.

Первый, о ком необходимо сказать при рассмотрении «нового религиозного сознания» – это Василий Васильевич Розанов (1856–1919), который был необычайно сложной фигурой в русской философии. В большом наследии Розанова для темы «философия религии» следует выделить, главным образом, следующие работы: 1) «Религия и культура» (1899; 2-е изд. 1901), 2) «В мире неясного и нерешенного» (1901; 2-е изд. 1904), 3) «Темный лик. Метафизика христианства» (1911).

Первая книга Розанова «О понимании» (1886) – систематический философский труд. Его содержание говорит о том, что философия как наука много потеряла от того, что Розанов не стал ученым, поскольку впоследствии он предпочел журналистику и публицистику. В книге «О понимании» религия представлена только в одной из глав как особый вид творчества в «области чувства». Таким образом, первоначально Розанова в религии интересовало только «религиозное творчество». Он не нашел еще своего оригинального творческого лица и стиля. Переход к новым идеям можно проследить на примере сборника «Религия и культура».

Открывается сборник «Религия и культура» работой «Место христианства в истории», написанной еще в 1888 г. и изданной отдельной брошюрой в 1890 г. В ней Розанов сопоставил два типа миросозерцания – арийский и семитский, сделав тем самым первый шаг в формировании собственного религиозно-философского мировоззрения. Для первого типа (арийского) характерно обращение вовне, некая «объективность», познание мира, направленность к «внешнему». Для семитского типа главной психологической чертой является субъективность, обращенность во внутренний душевный мир. Розанов писал: «Дух семитов, который всегда был обращен внутрь себя, который не чувствовал природы и отвращался от жизни, один в истории сохранил чистоту свою, никогда не переставал быть дыханием Божества» [1, 29]. Семиты, таким образом, были предназначены Провидением для религиозного Откровения. Они сохранили чистоту духа, которая была воплощена в Ветхом Завете, а затем перешла и в Евангелие. На этом этапе Розанов видел идеал в «христианской цивилизации», в которой должно произойти гармоничное слияние семитического и арийского духа. Открыв для себя тему иудейской религии и Библии, Розанов уже остался ей верен до конца жизни. В завершающей сборник «Религия и культура» статье «Нечто из седой древности» тема Библии в ее особом, «розановском», истолковании раскрыта уже со всей полнотой. Иудейство для Розанова – религия жизни, родового бытия, вечных законов, а христианство – религия небытия, культа смерти.

Построение религиозного идеала по сути завершено Розановым в книге «В мире неясного и нерешенного», в которой с самого начала заявлен тезис «Семья как ступень к Богу». В этой книге есть статья «Семья как религия», в которой Розанов писал: «Семья точно так же имеет для себя религию в христианстве, как и институт монашества; и если аскеты, как мы знаем, именуют себя «небесными человеками», «земными ангелами», то и многоплодный и заботливый отец, покорный родителям сын, целомудренная дочь, завтра вырастающая в еще целомудреннейшую жену, – суть также образы небесных прообразов» [2, 80]. Таким образом, Розанов предлагал религиозно освятить брак, понять христианство не бесплотно, по-монашески, а увидеть в семье, браке религиозный институт. Одной из характерных черт «нового религиозного сознания» в целом и было желание перенести религию на земное, священное – на мирское, т. е. сделать центром христианской жизни не отвлеченный, небесный идеал, а земную, конкретную жизнь. Примерно о том же мечтал Бухарев, который говорил, что нужно вернуть культуру в лоно Церкви.

Следующим этапом идейной эволюции Розанова можно назвать цикл статей под названием «Юдаизм», который был опубликован в журнале «Новый путь» в 1903 г. Стоит выделить этот цикл потому, что в нем, пожалуй, в последний раз открыто звучит мысль о возможной гармонии между христианством и иудаизмом, которые представлены Розановым «как две вершины совершенно самостоятельного бытия» [3, 185]. По мнению Розанова, выход «не в победе которой-нибудь стороны, а в примирении обоих, и примирении с сохранением за каждым теизмом его оригинальных оснований» [3, 185]. Однако вскоре Розанов отказался от идеи примирения и гармонии, постепенно перейдя к созданию нового религиозного идеала, основанного на критическом отношении к Церкви и христианству.

Розанов постепенно создает даже не идеал, а скорее миф об идеальной религии древнего человечества. Он связывает иудаизм с другими религиями, прежде всего с религией Древнего Египта, противопоставляет свой «неоязыческий» идеал всей современной ему цивилизации и историческому христианству. В таком подходе проявилась еще одна характерная черта «нового религиозного сознания» – критика «исторического христианства» и поиск «подлинного христианства». Критика Розанова ярко выражена в его книге «Темный лик. Метафизика христианства», в которую вошли статьи и доклады разных лет (1900–1907), в том числе доклады на Религиозно-философских собраниях и в Религиозно-философском обществе.

Религиозно-философские собрания 1901–1903 гг., вероятно, стали главным импульсом для критического отношения Розанова к Церкви. Розанов, столкнувшись на собраниях с представителями Церкви (архиереями, монашествующими), быстро понял, что его не устраивает в церковном вероучении. И доклад «Об основаниях церковной юрисдикции, или О Христе – Судии мира» (1903), и доклад «О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира» (1907) показывают степень отторжения Розанова от Церкви и постепенный рост его критицизма. Общая оценка христианства в рассуждениях Розанова полностью определяется с точки зрения «иудейско-языческого мифа». Для Розанова Ветхий Завет глубже и богаче церковного христианства. К Церкви у Розанова постепенно сложилось радикально критическое отношение, но к Христу оно осталось очень противоречивым. Розанов чувствовал и осознавал загадку, скрытую в образе Христа, но не мог ее разгадать, ограниченный рамками собственной мифологии и религиозного мировоззрения. Розанов являлся, несомненно, религиозным человеком, но близка и понятна ему была ветхозаветная религия родового бытия. Противоречивость, запутанность в личных интуициях – еще одна, третья характерная черта «нового религиозного сознания».

На Религиозно-философских собраниях 1901–1903 гг., кроме Розанова, активным участником был еще один представитель «нового религиозного сознания» – Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941). В частности, в одном из докладов на Религиозно-философских собраниях он заявил, что богословская наука не является авторитетом, и если она не отвечает религиозным потребностям человека, то ее нужно преодолеть. Мережковский своим идеалом считал Вселенскую Церковь, в которой только и можно обрести религиозную истину. Мережковский не был человеком философского склада ума, все лучшие идеи он выразил в литературной форме, в романах. Однако, его 2-томное исследование «Толстой и Достоевский» (1901–1902) имеет несомненную ценность для понимания «нового религиозного сознания».

В чем же заключался религиозный идеал Мережковского, выраженный, в том числе, в книге о Толстом и Достоевском? В Толстом Мережковский видел крайнее выражение религии плоти, языческого ощущения материи, а в Достоевском – религию духа, которая способна соединить небесную и земную реальность. Как считал Мережковский, Достоевский только изображал крайности и противоречия, но не искал путь к их синтезу. По мнению Мережковского, Достоевский не мог сознательно разграничить «мистическое отношение» к Евангелию от внешнего, исторического. Мережковский же стремился к преодолению «исторического христианства», считая, что «истинное христианство» должно быть основано на гармонии духа и плоти. В истории Церкви сформировалась антиномия, когда духовное стало святым, а плотское – грешным. Вместо аскетического идеала Мережковский предлагал синтез духа и плоти – «святую плоть», при этом под плотью понимая не просто физический аспект человеческого бытия, но шире – культуру, искусство, науку и общественность. Христианство, считал Мережковский, должно пронизать собой всю культуру, усвоить и преобразить мудрость языческого мира. Идеал «святой плоти» Мережковский выводил непосредственно из Евангелия от Иоанна, где сказано, что «Слово стало плотию» (Ин. 1. 14).

Идея «нового религиозного сознания» ясно видна и в романе Мережковского «Петр и Алексей» (1904), завершающем цикл-трилогию «Христос и Антихрист» (1896–1904). Писатель указал на два крайних проявления христианства в истории – синодальную государственную Церковь и сектантство, показывая их неприемлемость. Что же предложил взамен Мережковский? В эпилоге романа главный герой Тихон выбирает некий третий путь, изображенный в мистико-поэтических тонах – ему среди грозы является сам апостол Иоанн, чтобы приобщить к истинной Церкви Святого Духа. Финал романа показателен для понимания мировоззрения Мережковского – Тихон уходит от старцев-аскетов в никуда, на поиски Иоанновой Церкви. Выход Мережковский видел только в одном – в преобразовании «исторического христианства» в «новое христианство», которое для него символизировали Евангелие от Иоанна и неопределенная Церковь Святого Духа.

Сложность «нового религиозного сознания» заключалась в том, что его представители отождествляли личные взгляды и идеалы с Истиной, на обладание которой они претендовали. В результате творческие стремления и находки выдавались за «откровения» духа, а религиозные истины искажались под влиянием личных качеств и особенностей. У Мережковского и его единомышленников (3. Н. Гиппиус, Д. В. Философов и др.) был свой религиозный пафос, стремление найти «новый путь». Собственные ответы на «вечные вопросы» представлялись им самодостаточными. В 1902 г. 3. Н. Гиппиус в стихотворении утверждала отказ от «веры детских дней» и призывала:

Отдайся новым созерцаниям,

О том, что было, – не грусти,

И к вере истинной – со знанием –

Ищи бесстрашного пути.

Путь к «новому религиозному сознанию» для Мережковского в общем закончился в 1914 г., когда в предисловии к собранию сочинений он написал об отказе от идеи соединить дух и плоть, поскольку их соединение уже дано во Христе. Однако Мережковский остался верен своей основной схеме трех Заветов: 1-й Завет– религия Бога в мире (Завет Отца); 2-й Завет Сына– религия Бога в человеке; 3-й Завет Святого Духа– религия Бога в человечестве. По мнению В. В. Зеньковского, эта схема Мережковского – «типично религиозная романтика» [11, 715]. H. A. Бердяев же высказался на эту тему более определенно: «Поставленные Мережковским религиозные темы значительны и велики, они волнуют и тревожат. Но бессилие внутренно разрешить религиозные проблемы, творчески раскрыть новое, небывшее, пророческое приводит Мережковского к вечному ожиданию нового откровения Духа, откровения трансцендентного, а не имманентного, к перенесению центра тяжести вовне» [9, 493].

Интересно, что именно Николай Александрович Бердяев (1874–1948) впервые ввел и обосновал понятие «новое религиозное сознание» в статье «О новом религиозном сознании» (1905) и в книге «Новое религиозное сознание и общественность» (1907). Бердяев некоторое время был близок к кругу Мережковского и испытал его влияние, которое сказывалось долгие годы. Затем он порвал с Мережковским и примкнул к группе мыслителей, объединенных вокруг московского издательства «Путь», в котором вышли его книги «Философия свободы» и «A. C. Хомяков». Бердяев активно искал «нового религиозного сознания», но пошел своим одиноким путем, который был далек от кружковщины и групповщины.

Бердяев был философом, одаренным от природы. Он не получил религиозного воспитания и к религии пришел философским путем. Когда же Бердяев обратился к Церкви (1908), то его сознание приобрело эсхатологический характер, устремленность к «новому зону» и «глубочайшей духовной революции». Бердяев одним из первых среди современников заговорил о религиозном оправдании человека (антроподицее). Его главными философскими идеями на всю жизнь стали свобода и творчество. С точки зрения этих идей Бердяев рассматривал и религию. В очерке «Мое философское миросозерцание» он писал о своем понимании религии: «Религия есть связь между Богом и человеком. Бог рождается в человеке и человек рождается в Боге. Бог ждет от человека творческого и свободного ответа» [10, 22].

Главными книгами Бердяева, связанными с философией религии, являются: 1) «Философия свободы» (1911), 2) «Смысл творчества» (1916), 3) «Философия свободного духа (Проблематика и апология христианства)» (1927–1928), 4) «Истина и Откровение» (1946–1948, опубл. в 1996). Для Бердяева философия есть продолжение религии и «может быть лишь органической функцией религиозной жизни» [6, 20]. Бердяев утверждал, что философия должна быть «церковной». В книге «Смысл творчества» Бердяев пришел к антропоцентричному религиозному мировоззрению, в частности считая, что «не только человек нуждается в Боге, но и Бог нуждается в человеке». Бердяев видел цель жизни в «творческом восхождении», что для него по сути и было религиозным спасением или его аналогом. В книге «Философия свободного духа» Бердяев объединил темы свободы и творчества на примере христианства, заявив о своем религиозном идеале – духовном или мистическом «христианстве свободы», противоположном «христианству авторитета». В случае Бердяева «новое религиозное сознание» свелось в итоге к метафизическому возвышению человека, субъективации религиозности.

Отметим некоторые детали в размышлениях Бердяева о религии. В книге «Новое религиозное сознание и общественность» есть интересные рассуждения Бердяева об изучении религии. Бердяев считал, что нерелигиозное исследование религии не обладает ценностью, т. к. объект и субъект исследования в данном случае должны быть религиозными. Бердяев заявлял: «На религию нельзя смотреть со стороны – со стороны ничего почти не видно» [8, 7]. Исходя из этого тезиса, становится вполне понятным подход Бердяева к религии. Исследование Бердяева – это глубоко личное переживание религиозных ценностей и идей. Бердяев декларировал: 1) отказ от замкнутого («остановившегося») религиозного сознания и 2) «существование в мире объективной, абсолютной, вселенской религии, раскрывающейся человеческому сознанию» [8, 7].

«Абсолютная религиозность» в самой простой форме раскрывается в мистике, в мистической стихии, сущностью которой является ощущение мировой тайны, таинственных истоков человеческого бытия. Именно соединение мистического (личного) религиозного опыта с философией призвано открыть новые перспективы богопознания. Как полагал Бердяев, «религия есть зрячая и реальная мистика» [8, 16].

Бердяев, рассуждая о сущности религии, утверждал, что религия есть «конкретное, органически полное постижение и испытывание смысла жизни личной и мировой» [8, 17]. Иначе говоря, Бердяев ставил знак равенства между верой и знанием, религией и философией. Он призывал идти по религиозно-мистическому пути, подчеркивая, что мистика относится к миру свободы. Мистике Бердяев противопоставлял магию, относящуюся к сфере необходимости. Таким образом, дуализм свободы и необходимости во многом определил религиозную мысль Бердяева.

Философия Бердяева весьма неоднозначна по отношению к религии. Бердяев воспринял от «нового религиозного сознания» критику и отрицание «школьного богословия». Сначала он предлагал преодолеть ограниченность богословских школ через соединение религиозного опыта с философией. Первоначальный замысел получил дальнейшее развитие, приведя к двусмысленной ситуации: с одной стороны, философия Бердяева стала оригинальной религиозной философией, но с другой – философией религии, имеющей предметом исследования христианство и направленной на его обоснование. Таким образом, двойственность Бердяева заключается в противоречии между личным философским творчеством и «апологетикой». Бердяев лишь предложил своеобразный синтез веры и знания в рамках религиозной философии, но последовательной философии религии он не создал.

В заключение следует сказать об отсутствии в «новом религиозном сознании» идейного единства, о невозможности дать его законченное определение. При наличии общих тем и подходов представители «нового религиозного сознания» шли разными путями и создали различные концепции в понимании религии. Поиск нового «откровения» (религии Третьего Завета, Царства Святого Духа, «религии будущего»[24] и т. д.) – это, в общем, единственное, что объединяет разных авторов и мыслителей, к которым применяют термин «новое религиозное сознание».

Литература

1. Розанов В. В. Т. 1: Религия и культура. М., 1990.

2. Розанов В. В. Собрание сочинений: В мире неясного и нерешенного. Из восточных мотивов. М., 1995.

3. Розанов В. В. Юдаизм // Новый путь. 1903. № 9.

4. Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995.

5. Записки петербургских Религиозно-философских собраний (1901–1903 гг.). М.,2005.

6. Бердяев Н. А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.

7. Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М., 1994.

8. Бердяев Н. А. Новое религиозное сознание и общественность. М., 1999.

9. Бердяев Н. А. Собр. соч. Париж, 1989. Т. 3.

10. Н. Бердяев о русской философии. Свердловск, 1991. Ч. 1.

11. Зеньковский В. В. История русской философии. М., 2001.