Королларий 2

Королларий 2

Астрономические предсказания[222]

Показав, каким образом математика необходима для мудрости как Божественной, так и человеческой, для подтверждения достоверности вышесказанного все еще необходимо устранить некоторые хитроумные придирки, на основании которых утверждается противоположное, и разъяснить отдельные высказывания святых, дабы было отброшено всякое сомнение относительно полезности математики, гадки на математику имеют место в основном в связи с суждениями астрономии. И поскольку стремления многих, не ведающих возможностей философии и ее великой значимости для богословия, как в соотнесении [с чем-либо], так и безотносительно, и отвергающих математические исследования, препятствуют постижению мудрости и причиняют в этом отношении великий вред, то я хочу теперь проверить истинность их суждений и пресечь дурную молву об истинной математике.

Итак, богословы обнаружили много мест [в трудах] святых, где те высказываются против математиков, и некоторые из этих богословов вследствие незнания [того, что есть] истинная и ложная математика, не могут отличить истинную математику от ложной, а потому как бы на основании авторитета святых бранят истинную математику вместе с ложной. Но название истинной математики пишется с t, произносимой с придыханием, и оно образовано от слова Mathesis, со средним кратким слогом[223], обозначающего науку: об этом свидетельствуют многие авторитеты и сам греческий язык, поскольку Matheo есть то же, что «обучаться», Mathetes — «учащийся», и Mathesis — «учение», [т. е. наука]. Отсюда Mathematica есть научное и рациональное знание, как выше говорит Кассиодор. А название сложной математики, как утверждают те же авторитеты, пишется с t произносимой без придыхания, и происходит от слова Mathesi со средним долгим слогом, которое обозначает искусство гадания, или, что более достоверно, — от mantos или mantia, каковое суть то же, что предсказание, как говорит Иероним в начале IX книги Комментария к Исайе. Но как бы ни обстояло дело с этими написаниями и этимологиями, ложная математика есть магическое искусство. Ибо насчитывают пять видов магического искусства, а именно, мантика, математика, колдовство, фокусничество, предсказание будущего.

Итак, [ложная] математика есть вторая часть магического искусства. И она присваивает себе [право] на исследование небесного; исследование, искаженное по причине использования различных магических формул, заклятий, заговоров, суеверий, связанных с жертвоприношениями, и обманов. И она утверждает, что все происходит по необходимости — в соответствии с [влиянием] сил констелляций; и ничто не может быть иначе, чем есть, и ничто не происходит по случаю или благодаря фортуне, ничто — по выбору… И это ясно утверждается в магических книгах. Поэтому данная наука полагает, что все происходит благодаря [влиянию] небесных [тел] по необходимости, и предполагает, что может вследствие этого безошибочно судить обо всех будущих событиях. Но эта математика осуждена не только святыми, но и философами, как пишет Исидор в трактате Астрология, утверждая, что одна часть астрономии, то есть, связанная с магией, является суеверием, и называется ложной математикой. Поэтому Аристотель и Платон, по свидетельству Исидора, ее осуждали, а Плиний в различных местах Естественной истории неоднократно ее порицает за то, что эта фантазия привнесла много ошибок в физику и медицину, и, наконец, чуждаясь ее вовсе, показывает в XXX книге ее происхождение и ясно указывает, каким образом она осквернила весь мир. Также и Туллий в книге О дивинации, затрагивая преимущественно частные аспекты ее вредоносности, показывает, что она уничтожает почитание Бога, вредит государству, заражает медицину и естественную философию, а также разрушает все благие искусства Кроме того, Птолемей, Аристотель, Авиценна, Мессахала[224], Хали и Абу Машар, которые более других авторитетно говорили об этом, не допускали абсолютной необходимости, — в подлунном мире под [влиянием] действия неба, так как свободный выбор не зависит от природных вещей, и не считали, что выводы [этой ложной математики] должны быть безошибочны, напротив, они не приписывали некую необходимость свободному выбору, поскольку, как будет ясно из дальнейшего, не приписывали ее и природным вещам. И поэтому все философы осуждали безумства этих ложных математиков.

И они осуждали их не только в силу главной причины, а именно в силу заблуждений, которые те имели о небесных [телах], но и потому, что эти математики посредством [особых] заклинаний и жертвоприношений призывали демонов для содействия [силам, связанным с] расположением небесных [тел], что является чудовищным нечестием, а, кроме того, они все же запятнали свои исследования небесного пустейшими кругами, фигурами и магическими формулами, глупейшими заговорами, бестолковыми заклинаниями, на которые они уповают. Кроме того, они присоединили к своим делам обман: действуя по сговору и с помощью хитроумных инструментов, используя темноту и ловкость рук (ибо в этом, как они знают, заключается искусство создания иллюзий). И при помощи [всего] этого, к чему силы небесных [тел] не имеют никакого отношения, они показывают глупцам много удивительного. Поэтому они противоречат сами себе: в присутствии других приписывая небесам то, что, как они знают между собой, не является истинным. Равным образом, хотя иногда они верят в некоторые заклинания, жертвоприношения, заговоры, магические формулы и различные фигуры, как бы помогающие, по их мнению, [силам] констелляции, однако чаще они обманным путем подгоняют одно под другое, используя вышеуказанные способы надувательства, и в среде тех, кто им верит, приписывают констелляции многое такое, по отношению к чему, и это им известно, последствия не имеет никакой власти. И вследствие этих глупостей софистической математики ее осуждают философы, а святые и католические мужи, видя это, вместе с философами ее отвергают.

Но главная причина, по которой святые [осуждали ложных математиков] заключалась в том, что эти математики изначально препятствовали распространению веры в этом мире, поскольку они не только, будучи заражены этими фантазиями, заблуждались в вере относили свои нравы на счет [расположения] небесных [тел], так, как будто они вследствие необходимости становились гневными или спокойными, благочестивыми или сладострастными и т. д. из-за влияния сил этих] небесных [тел] и прочего, но и чудеса, доказывающие веру Христову, приписывали математике, говоря, что христиане являются математиками и магами, совращающими народ. Ибо как сами они могли с помощью дьявольских хитростей сотворить вред необразованными людьми много [ложных чудес], благодаря которым удерживали их в заблуждении и повиновении, то же они приписывали апостолам, мученикам и другим провозвестникам веры, [говоря] что те совершают не истинные чудеса благодаря Богу, но [ложные чудеса] посредством магического искусства, которым сами пользовались. И потому эта математика и ее учители были безусловно осуждены святыми и Церковью.

Но истинные математики, которых мы в этой части именуем астрономами и астрологами, поскольку оба [эти термина] как синонимы использовались Птолемеем, Авиценной и многими другими, не изобличены в [совершении и использовании] жертвоприношений, заклинаний, заговоров, магических формул, что знают даже мало-мальски образованные люди, однако им [приписывается] приверженность мнению, согласно которому астрология непогрешима в своих суждениях, и [все] в вещах [этого мира] происходит по необходимости. И мы можем опровергнуть это [ложное] представление только исходя из их сочинений, приводя их собственные свидетельства, чтобы таким образом либо осудить заблуждающихся на основании их собственных слов, либо спасти их, признав оправданными и свободными [от обвинений], от ярости необразованной толпы. Итак, поскольку толпа приписывает [истинным математикам] заблуждение, согласно которому суждения астрономии обладают как бы безошибочностью и Божественной определенностью, пусть будут приведены [мнения] благороднейших философов, а именно Аристотеля, Авиценны, Птолемея, его комментатора Хали, Мессахала, Абу Машара, на которых в первую очередь ложится тяжесть этого обвинения. И общее представление о том, какого мнения об этом надо придерживаться с точки зрения философов, дает Птолемей в начале Стослова, говоря: «Астроном, как тот, кто видит некую вещь издали, не должен говорить о вещи в частном, но только в общем», — и добавляет: «Суждения, которые я передаю тебе, находятся между необходимым и невозможным[225]». И Хали говорит, касаясь этого места: «Он сказал это потому, что эта наука основывается только на опыте и мнениях, поскольку предмет, к которому относится весь труд [исследователя] звезд, может быть обращен как к одному, так и к другому[226]»…

Равным образом, Птолемей в книге О расположении сферы говорит, что «суждения астронома о вещах подлунного мира не взяты из науки о рукотворном, а потому не необходимы по отношению к ним, но взяты от того, что происходит в большинстве случаев». И, опять-таки, говорит, что «астрономы утверждают это не сообразно пути и не сообразно каким-то особым врожденным свойствам, но сообразно наиболее близким вещам — на основании подобия». И, в-третьих, говорит: «Ясно, что то, что они [т. е. астрономы] утверждают, утверждается только в соответствии с тем, что происходит в большинстве случаев, а не сообразно пути науки о рукотворном, и [потому] суждения [астрономии] не необходимы». И на этом основании в суждениях астрономов возникают многочисленные ошибки. И Птолемей в первой главе Четверокнижия говорит: «Глубина этого превосходного искусства сокрыта, а занятие возвышенно и сложно, так что человеческим умом полностью охватить его нельзя — вследствие несказанной утонченности, а удивительные вещи этого искусства совершаются, на первый взгляд, как бы неким божеством. Ибо оно сильно отдалено от человеческого чувства и превосходит телесную Природу так, как если бы далеко отстояло от [познавательных возможностей] человека». И в третьей главе он говорит, что вследствие чрезвычайной глубины этого искусства происходят разнообразные ошибки.

А потому согласно Птолемею (которому в первую очередь в настоящее время приписывают [указанное] мнение [о необходимости и полной достоверности суждений астрологии]), ясно, что астролог не может дать полной достоверности своим суждениям, особенно, если речь идет о единичных вещах. И это ясно не только из этого, но и из других его высказываний, в которых он, хотя и утверждает возможность суждения о многом с разумной достоверностью, но, тем не менее, безусловно провозглашает (и легко увидеть, что он сам это ясно установил), что [этому] искусству присущи такие сложности, что астроном не должен кичиться тем, что он обладает достаточной достоверностью [суждений] о единичном… Из этих и сходных слов очевидно, что Птолемей считал, что астролог способен представить достоверное и достаточное суждение не о частном и единичном, но об общем, и то, что утверждается в этом суждении, является средним между необходимым и невозможным, и что астролог может представить определенное суждение не во всех случаях. Вследствие этого Авиценна, который дополнил труды Птолемея, как он сам говорит в прологе к книге Исцеление, в X книге Метафизики показывает, что астролог не может и не должен предоставлять достоверное знание, ибо всем вследствие изменчивости материи вещей, подверженных возникновению и уничтожению, поскольку она не во всех случаях подчиняется силе небесных [тел], как утверждает Мессахала, приводящий пример о магните его сила имеет власть над железом только на надлежащем расстоянии и при прочих условиях, которые требуются для того, чтобы он был способен притягивать [железо].

И, кроме того, [истинным математикам] известно, что Божественное определение может все изменить в соответствии с Божественной волей, а потому они всегда присовокупляют в конце своих высказываний следующие слова: «Так будет, если захочет Бог». Впрочем, они знают и доказывают, что разумная душа может многое изменять и препятствовать влиянию звезд (это касается голода, болезней, вызываемых жаром и холодом, и многого [другого]), как Птолемей говорит и учит в Стослове. И [то же говорит] Хали, [когда] разъясняет его слова, и Исаак в книге О лихорадках; и то же самое подтверждает и разъясняет Аристотель в книге Тайная тайных. Ибо когда [человек] предвидит эти бедствия, он может подготовить средства [против них]. Поэтому Исаак говорит, что «с человеком не приключится беды, кроме как в том случае, когда его удерживает незнание науки о небесном». И он приводит пример об эпидемиях, болезнях и беда, связанных со злым умыслом, против которых эта наука может дать средство, если будет познана полностью. И из этого ясно, что философы не считали, что из-за [влияния сил] небесных [тел] все события, связанные с вещами [этого мира] происходят неизбежно во всех случаях, и что суждения [астрологии] в отношении единичных вещей и событий] безошибочны, но [они придерживались мнения, что суждения астрономии истинны настолько, насколько] это допускают возможности этой науки (в первую очередь потому, что они добавляли также, что наука, которая называется экспериментальной, дает более истинное знание, нежели обычная астрономия). И так учит Птолемей в книге О расположении сферы, и это будет очевидно из последующего.

Итак, когда рассмотрено это и подобное этому, становится очевидно, что истинные математики и астрономы, или астрологи, которые являются философами, не допускали необходимости и безошибочного знания о будущих контингентных вещах. И поэтому се, кто им это приписывает, ясно признают [тем самым] свое невежество в философии и отвергают истину, которой не знают. Поэтому они грешат в двух [аспектах], а именно: говорят о том, чего не знают, и при этом злословят против истины. Но те, кто охраняет истину, опровергая ложь, осуждают математиков-магов, которые не философствуют, но, как уже сказано в начале [этого раздела], противоречат как философии, так и вере. И поэтому святые выступали против них, а не против истинных математиков. И это очевидно из полемических высказываний святых. Ибо они опровергали только то, что из-за [влияния сил] звезд [признавалась] необходимость в отношении контингентных вещей, и прежде всего — в отношении нравов и человеческих действий, а также безошибочность суждений [астрономии] во всех случаях. Но это допускали только математики-маги, а истинные математики такого не утверждали. Поэтому все, что Василий и Амвросий в своих Шестодневах, и Августин и Григорий в Гомилиях на Богоявление, и Августин в Комментарии к Псалмам 61 и 91 и Комментарии к Евангелию от Иоанна и во многих других местах, а также другие учители говорят против математиков, направлено против тех, кто измышляет, что имеет место необходимость в отношении того, что может быть так, а может быть и иначе, и особенно в отношении того, что происходит по свободному выбору, и которые одни, что, очевидно, есть ложные математики и обманщики, подверженные суеверию, а не философы. А потому глубоко заблуждается тот, кто хочет прикрыть свои безумства, направленные против истинных математиков, авторитетом святых, и дерзает ложно приписывать речениям святых осуждение истины. И поскольку они никоим образом не могут доказать того, что вопреки всякому разумению и достоинству философии высказывают против истинных математиков, то они, как очевидно для того, кто рассмотрит этот вопрос, хитростью захватывают и похищают авторитет святых, [ссылки на который], как ясно исследующему, не имеют никакого отношения к существу вопроса.

И, кроме того, следует отметить, что если мы рассмотрим высказывания святых, то мы ясно обнаружим, что они не только не выступают против истинных математиков, но и признают [необходимость Математики] в познании будущих событий. Ибо Августин говорит во II книге О христианском учении, что математика «обладает имеющими силу предположениями, не подозрительными и дурными, но правильными и достоверными: как в отношении будущего, так и в отношении прошлого и настоящего»[227]. И Кассиодор согласен с этим, как сказано прежде. И в Послании к Януарию[228] он показывает различными способами, каким образом будущие события могут быть познаны через [познание] небесного. И Василий Великий в Шестодневе равным образом разъясняет это многими способами, и показывает, в связи с этим, что в отдельных случаях [астрономия] предоставляет достовернейшие суждения. И Амвросий в Шестодневе соглашается [с этим], равно как и Исидор в своем труде по астрономии. И святые подтверждают это в толкованиях на слова Евангелия: Вечером вы говорите: будет ведро, потому что небо красно; и поутру: сегодня ненастье, потому что небо багрово (Мф 16, 2–3), и также И будут знамения в Солнце и Луне и т. д. (Ак 21, 25). И у пророка Иоиля: Солнце превратится во тьму и т. д. (Иоил 2, 31). Следовательно, математика не пользуется дурной славой вследствие [ее роли] в познании будущего, каковое она верно предсказывает, хотя изначально святые мало ее использовали [сами] и нечасто рекомендовали применять ее [другим], по причине заблуждений ложной математики, с именем которой схоже [имя] истинной математики, которая, [кроме того], согласна с ней и в отношении кое-каких методов исследования небесного для [познания] будущего, как указывает Августин в книге О христианском учении.

Но после того как Церковь избавилась от заблуждений ложной математики, католические учители стали заниматься истинными математическими исследованиями, и это продолжалось до того, как некие богословы, не знавшие могущества философии и заблуждений магического искусства, стали в силу этого осуждать математику в публичных и частных лекциях, проповедях и беседах, что привело сперва к величайшему разрушению философии, а затем — к умалению величия богословия и к урону для Церкви, всего государства верных и [процесса] обращения неверных, что по большей части уже показано, а оставшееся будет показано в дальнейшем, поскольку незнание математики ведет к незнанию всего могущества философии. А если страдает истина философии, то наносится ущерб и богословию, которое пользуется могуществом философии, не только безотносительно, но и в отношении устроения Церкви, управления государством верных, обращения неверных, кому это предопределено, а также опровержения тех, кого, согласно предопределению, [обратить невозможно]. Но эти богословы ошибаются не только в [том, что безосновательно отрицают возможность познания будущего с помощью математики, но и в том, что из-за части [этой науки], к которой они по собственному невежеству испытывают отвращение, они отвергают ее целиком. Ибо хотя среди частей философии есть много бесполезного и малоразработанного и [даже] есть кое-что ошибочное, тем не менее, сама философия никем не может и не должна осуждаться. Поэтому, поскольку все части математики, отличные от той, которая связана с суждениями [астрономии о вещах подлунного мира], рассматриваются как всецело полезные для богословия, Церкви, государства, обращения и опровержения неверных и для всей философии, и поскольку установлено, что в той части, которой приписываются таковые суждения, нет ничего, что стоило бы отвергнуть, но имеется, кроме того, много прекрасных [сведений] о свойствах небесных вещей, «втором звезд»[229] и прочих вещах этого мира, то ясно, что вышеуказанные богословы полностью ошибаются, решаясь отвергать из-за одной части, которую ошибочно осуждают, все остальное, нисколько не запятнанное и имеющее великую пользу. И, кроме того, даже если бы часть [математики, связанная с суждениями астрологии о вещах подлунного мира] и стоило обвинять, тем не менее, прочие части, касающиеся природных и небесных [вещей], нисколько не пятнают [христианскую] веру.

Но касаясь вещей человеческих, истинные математики не дерзают говорить о полной достоверности: они рассматривают то, каким образом тело изменяется под влиянием неба и как изменения тела побуждают душу к совершению действий — как частных, так и публичных, каковая [душа, тем не менее], сохраняет во всем этом возможность для свободного выбора. В самом деле, хотя [небесные тела] и не вынуждают разумную душу совершать свои действия с необходимостью, они, тем не менее, могут настойчиво подводить и побуждать ее к ним, так что она охотнее возжелает то, к чему склоняют ее силы небесных [тел]. Точно так же мы видим, как люди под влиянием страха или любви и т. д., порождаемых общественным мнением, сильно изменяют свое отношение к чему-либо и охотнее желают того, чего прежде не желали, хотя они и не были с необходимостью вынуждены [делать это] так, как тот, кто [застигнутый бурей] в надежде на спасение выбрасывает в море драгоценные товары. Кроме того, мы видим, что species, или силы вещей подлунного мира, изменяющие наши чувства (даже species видимого и слышимого, которые наименее сильно изменяют тело), столь сильно побуждают людей к желанию того, о чем ранее им не было никакого дела, что иногда ни смерть, ни позор, ни страх не останавливают их, пока они не обретет желаемое: так те, кто видит или слышит о приближении своих врагов, ищут любых предлогов, чтобы отомстить им. Равным образом и люди, преданные чувственным наслаждениям: при возможности удовлетворить свою страсть в отношении вещей видимых и слышимых ими, они действуют как неразумные животные, против всякого суждения разума, охотно избирая то, к чему испытывают влечение.

Но куда большим могуществом по отношению к телам и органам обладают мощные силы и species небес и звезд, и человек, подвергшийся благодаря им более ощутимому изменению, более сильно склоняется к действию, о котором ранее и не помышлял, сохраняя [однако] свою свободу выбора. [Это происходит потому], что силы небес более мощные, нежели силы этих видимых и слышимых вещей, а также многих других чувственно воспринимаемых объектов подлунного мира, и могут изменять не только акциденции, но и субстанции, а также уничтожать и разрушать все вещи подлунного мира, поскольку возникновение и уничтожение в вещах происходит из-за движения Солнца по эклиптике, как утверждает Аристотель. И [такое сильное воздействие оказывает] не только это движение Солнца, рассмотренное безотносительно, но и силы других планет и звезд, а потому благодаря силам небесных [тел] происходит весьма существенное изменение наших тел, и, следовательно, мы более сильно склоняемся к совершению своих действий, хотя и не с необходимостью. И в соответствии с этим формируются суждения астронома, но они не безошибочны и не необходимы. И очень помогает в этом астроному то, что он видит, что люди в своих действиях преимущественно следуют темпераментам, которыми они обладают, так, холерик легко побуждается ко гневу и не может обуздывать все свои первичные устремления и т. д., в зависимости от того, как люди различаются по темпераментам. И поэтому неудивительно, что астроном, который видит, что люди следуют своим темпераментам, которые имеют истоки в действии небесных тел (как и любое возникновение), распространяет [принципы своей науки] на сферу человеческой деятельности.

Кроме того, он ясно видит, что сообразно различию обитаемых климатов Земли, находящихся под разными небесными параллелями, различаются и нравы [народов, их населяющих]. Так, те, кто живет ближе к полюсу, например, скифы, имеют иные нравы, нежели те, кто живет ближе к экватору, например, эфиопы, и иные нравы [имеют народы], живущие в четвертом климате. Более того, нравы обитателей различаются не только сообразно различию климатов, но и сообразно различию частей климата, так, мы ясно видим, что в седьмом климате пикардийцы, французы, нормандцы, фламандцы и англичане различаются в отношении нравов, хотя они близки и соседствуют друг с другом. Но это происходит не из-за самих людей, силу различия a parte разумной души, но вследствие различия темпераментов и телосложений, врожденных благодаря [воздействию] природы неба, под различными параллелями и звездами коего они обитают, а также в связи с их положением по отношению к планетам. И это различие имеет место не только согласно широте региона, отсчитываемой от экватора к полюсу, о чем уже говорилось, но и согласно долготе, хотя причины этого менее понятны. Ибо из опыта мы видим, что регионы, находящиеся на одной и той же параллели, различаются сообразно тому, насколько они удалены от востока или от запада, и не только сами регионы, но и части регионов. И основную причину этого невозможно обнаружить ни в земле, ни в [самих] людях, но, по мнению всех мудрецов, ее нужно [искать] только во определенном влиянии] неба. Поэтому, как сказано прежде, на каждую точку земли от всего неба приходится вершина одной пирамиды, по которой распространяется сила [неба]. И эти вершины, равно как и пирамиды, различны по природе, поскольку они имеют различные основания в силу различия горизонтов (ибо каждая точка земли есть центр собственного горизонта). А потому надлежит, чтобы великое разнообразие всех вещей, сколь бы близкими они ни были, как, например, близнецы в одной утробе (и так же обо всем, например, когда мы видим, что в двух близких точках земли произрастают растения разного вида), имело место по этой причине. И в том астрономы находят основания для своих суждений; и правильно делают, поскольку так обнаруживается, что все разнообразие вещей имеет место благодаря [влиянию] небе.

А потому опытный астроном может рассматривать многое не только в природных вещах, но и в человеческих делах, как в отношении настоящего, так и в отношении будущего и прошлого, а потому он может судить благодаря небесному и «второму небесного» (таковое повторяется с определенной регулярностью благодаря особым силам неба, и таковы кометы и т. п.), по крайней мере, о регионах и городах, ибо легче судить об обществе, нежели об отдельной личности. В самом деле, суждение об обществе есть универсальное суждение, а астроном вполне способен формулировать универсальные суждения. И поскольку к нравам и обычаям всякого знаменитого города склоняется вся примыкающая к нему провинция, во-первых, потому что [ее обитатели] укрываются [в городе во время войны], во-вторых, вследствие торговых сношений, в-третьих, вследствие влаги городов над соседними областями (то же касается и более могущественного царства в отношении соседних царств), в-четвертых, вследствие [различных] связей, в-пятых, вследствие насильственного увязывания [этих нравов и обычаев], то сведущий астролог может с пользой рассматривать многое в этой сфере, относящееся к нравам, иконам, сектам, войне и миру и т. п., касающееся политики городов, провинций и царств, хотя он и испытывает большие сложности, вынося суждения о действиях отдельных личностей.

И если он пожелает тщательно и без ошибок рассмотреть время зачатия и рождения отдельной личности, так, чтобы было познано, какая небесная сила обладает властью в эти часы, и тщательно рассмотрит в отношении отдельных сроков жизни того или иного человека, когда небесные [тела] приходят к [определенным] расположениям, он сможет достаточно точно выносить суждения обо всем природном [относящемся к человеку], как то: болезни и т. п., когда ни должны случиться и как их можно прекратить. И в соответствии этим выносят суждения авторитеты не только в астрономии, но и в медицине, такие как Гиппократ, Гален, Хали, Исаак и все [прочие]. Но современные медики плохо знают астрономию, а потому многие из них не понимают и не могут понять своих авторитетов, в связи чем пренебрегают лучшей частью медицины. Но об этом можно написать много и с пользой, когда представится возможность. И поскольку желания, вожделения и мысли людей различаются сообразно темпераментам, связанным с болезнями и здоровьем, которые, как очевидно, хотя и не детерминируют, но сильно склоняют [к тому или иному действию], то знающий астроном может компетентно судить моральных действиях отдельной личности, при сохранении, однако, возможности морального выбора для любого, и может выносить достоверные суждения о многом, сообразно возможности предмета, о котором он трактует. Ибо поскольку таковое является контингентным и не необходимым, то нельзя сказать, что то или это происходит по необходимости, но можно сказать, что в большинстве случаев это происходит, и что это истинно по отношению к будущему, хотя и не необходимо: ибо одно дело — быть истинным, а другое — с необходимостью осуществиться. И это — суждение, среднее между необходимым и невозможным. А в случаях, когда таковое суждение формулировать невозможно, легко сформулировать универсальное суждение или суждение, среднее между универсальным и частным. Однако с помощью универсального суждения, относящегося к тому, то может случиться с государственным деятелем, например, с правителем города или царства либо советником правителя, нередко можно обладать частным суждением о делах государства, поскольку, как уже сказано, легче судить об обществе, чем об отдельной личности, а сообразно решениям правителя управляются города и царства, ибо то, что угодно правителю имеет силу закона.

И поэтому астроном сведущ во многом, относящемся к делам знаменитых городов, провинций и царств, если только он хорошо знает, какая небесная сила обладает властью в отношении [времени] зачатия и рождения правителя, и знает, что сообразно этому различается темперамент, и каким образом правитель, сообразно свойствам темперамента, склоняется к [определенным] нравам. И тогда он знает, когда имеет место констелляция, которая стимулирует и укрепляет темперамент, стимулируя и побуждая дух к соответствующему действию, и, равным образом, когда темперамент изменяются в противоположную сторону благодаря противоположному расположению неба, так что побуждает дух правителя к противоположному. Ибо в соответствии с такого рода изменениями констелляций и темпераментов, а также желаний правителей и прелатов берут начало, под влиянием вышестоящего авторитета, изменения в народной среде, касающиеся обычаев, законов и нравов. И отсюда же иногда легко происходят разногласия и споры, приводящие к войнам, а иногда — из-за полезности и благости закона — берет начало согласие граждан и других [людей] и устанавливается мир. И поэтому опытный астроном может легко судить о такого рода общих делах городов и царств, поскольку он знает, как проводить исследование, основываясь не только на том, что приложим именно к ним, но и на состояниях лиц, которые ими управляют. И, равным образом, [он может проводить эти исследования], исходя из особых качеств тех лиц, которые служат правителям и прелатам, и на советы которых последние опираются, поскольку плохие правители ведомы к благу государства благими советниками, а хорошие правители развращаются благодаря плохим советникам. Если, следовательно, на основании констелляции, имевшей место во время зачатия и рождения некоего правителя или того, на кого он опирается, становится известным его темперамент, расположенный к развращению нравов, раздорам и войнам, и вместе с тем астроном видит, что все это вводят в обычай и наиболее сильно побуждаются к этому тогда, когда имеет место соответствующая констелляция, то он может рационально рассудить, что то время, когда будет иметь место соответствующее расположение небес или того, что повторяется с определенной регулярностью благодаря [особым силам] неба, например, кометы и т. п., соответственно, случатся и несчастья для города или царства, которым те [правители и советники] управляют. А наиболее верные суждения при противоположных состояниях правителя и тех, кому он во всем доверяет, могут иметь место тогда, когда сходным образом [для правителя и для советников] обнаруживается соответствующее расположение небесных [тел]. И поскольку эти лица, нравы которых значимы для всего царства, в одном царстве немногочисленны, занимают видные общественные должности и известны всем, астроном может достоверно познать о них многое и выносить полезные суждения об общественных делах, основываясь на особенностях этих лиц. Итак, это то, о чем я хочу сказать для устранения непочтительности к математике в отношении этих суждений, из чего всякому мудрому ясно, что истинная математика в этой сфере должна не порицаться, а, напротив, всецело восхваляться и цениться — из-за великой полезности, которая может следовать из суждений истинной математики, которая ни в чем не противоречит истине.

После того как показаны возможности математики в философских науках и вещах этого мира, а также в богословии, и, таким образом, по отношению ко всей мудрости (насколько она рассматривается сама по себе, безотносительно чего-либо), теперь я хочу показать, что эта же самая мудрость сообразно тому, как она касается Церкви Божией, государства верных, обращения неверных и подавления тех, кого обратить невозможно, необходима Церкви. И поскольку она необходима Церкви во многих вещах, перечислить которые ныне нет никакой возможности, то я хочу теперь указать [только] три случая [применения математики с пользой для богословия], которые неизмеримо чудесны и несказанно полезны. Первый заключается в подтверждении веры, которой придерживается Церковь. В самом деле, мы можем обрести значительную поддержку нашей веры в связи с тем, что философы, ведомые только силою разума, единодушны с нами, подтверждают [истинность] учения последователей веры Христовой, и соглашаются с нами в отношении непротиворечивости нашего учения. И это не потому, что мы ищем понимания прежде веры, но после нее, так что двойным подтверждением [т. е. философским и богословским] веры, которой мы неуклонно держимся, мы восхваляем Бога ради нашего Спасения. И этими математическими методами мы не только подтверждаем наше [т. е. христианское] учение, но укрепляемся против учения Антихриста, которое математика рассматривает вместе с учением Христа. И это благородное исследование происходит через рассмотрение всех основных учений от начала мира, и они суть: учение иудеев, халдеев, египтян, агарян, или сарацин, берущее начало от Агари и Измаила, учение Христа и учение Антихриста; и их не может быть больше. И не удивительно, что философы говорят о них, ибо, как уже показано, они жили после патриархов и пророков, и были научены их сыновьями и книгами…