Глава I

Глава I

Установив основания мудрости латинян в обладании [знанием] языков, математики и оптики, теперь я намереваюсь обратиться к основаниям опытной науки, поскольку без опыта ничто не может быть познано достаточным образом. В самом деле, имеются два вида познания: с помощью аргументации и с помощью опыта. Аргумент дает заключение и вынуждает нас соглашаться с заключением, но он не дает твердой уверенности и не устранит сомнения так, чтобы разум успокоился в созерцании истины, если он не обнаружит ее опытным путем, ибо многие обладают аргументами в отношении познаваемого, но поскольку не имеют о нем опыта, его отвергают, а потому не следуют благу и не избегают вреда. В самом деле, если некий человек, который никогда не видел огня, докажет посредством достаточных аргументов, что огонь воспламеняет, повреждает и уничтожает вещи, благодаря этому разум слушателя никогда не удовлетворится, и он не будет избегать огня до того, как поднесет к огню руку или воспламеняющуюся вещь, чтобы через опыт проверить то, чему научил аргумент. И обретя опыт воспламенения, разум обретет твердую уверенность и успокоится в сиянии истины. Следовательно, аргумент не достаточен, но [необходим] опыт.

И это очевидно из математики, где имеется demonstratio potissima, ибо разум того, кто обладает таким доказательством о равностороннем треугольнике, никогда бы не принял заключение [этого доказательства] без опыта и не соглашался бы с ним, но отвергал бы его до тех пор, пока ему не будет дан опыт через пересечение двух кругов, от одного из мест пересечения коих проводятся две линии к концам данной линии, [соединяющей центры этих кругов и являющейся основанием получившегося треугольника]. Но после этого человек принимает заключение с полным удовлетворением. Что же до того, что Аристотель говорит, что «доказательство есть силлогизм, дающий знание», то это надо понимать в том смысле, что ему доложен сопутствовать опыт, и [высказывание] не относится к чистому доказательству. А что касается его слов в I книге Метафизики, что обладающие [знанием] основания и причины мудрее людей опыта, то он говорит о тех людях опыта, которые знают только чистую истину, но не знают причины. А я говорю здесь о приобретшем опыт, знающем из опыта и основание, и причину. И такие совершенны в мудрости, как говорит Аристотель в VI книге Этики, и их простым словам надлежит при этом доверять так же, как, если бы они приводили доказательства, как он говорит там же.

Следовательно, тот, кто желает насладиться истинами вещей без доказательства, должен быть открыт опыту; и это очевидно из примеров. Ибо многое пишут авторы и многого придерживается толпа в силу аргументов, не основанных на опыте, что на деле оказывается всецело ложным. В самом деле, широко распространено мнение, согласно которому алмаз может быть расколот только с помощью крови козла, и данным суждением злоупотребляют как философы, так и богословы. Но нет достоверного подтверждения, что он может быть расколот таким образом, хотя это и пытались проверить. И алмаз может быть легко расколот и без этой крови: я видел это собственными глазами, и это необходимо, поскольку драгоценные камни могут обрабатываться только алмазными осколками… А еще распространено мнение, сообразно которому теплая вода в сосуде быстрее замерзает, нежели холодная, причем в пользу этого приводят аргумент, согласно которому противоположности, как противники, побуждают друг друга [к большей активности]. Но из опыта с достоверностью ясно, что холодная вода замерзает быстрее. И [указанное ложное мнение] приписывают Аристотелю, [основываясь на его словах] из II книги Метеорологики. Но он не утверждает там ничего такого определенно, а говорит нечто подобное, благодаря чему те, [кто приписывает ему это мнение], впадают в заблуждение, а именно, что если теплую и холодную воду вылить на холодную поверхность, например на лед, то быстрее замерзнет теплая; и это истинна. Но если в два сосуда налита теплая и холодная вода, то быстрее замерзнет холодная. Итак, следует, что все должно подтверждаться с помощью опыта.

Но опыт бывает двояким. Один приобретается с помощью внешних чувств: так мы познаем в опыте небесные явления с помощью изготовленных для этого инструментов, а явления подлунного мира — посредством зрения. А то, что не находится в местах, в которых пребываем мы, мы познаем благодаря другим мудрецам, обладающим опытом. Так, по свидетельству Плиния в Естественной истории, Аристотель от имени Александра послал в разные места мира две тысячи человек, чтобы они обрели опытное знание обо всем, что есть на поверхности Земли. И этот опыт — человеческий и философский, обретаемый человеком настолько, насколько это дано ему по милости [Божией]. Но этот опыт для человека недостаточен, поскольку он не дает полной достоверности относительно телесных вещей вследствие их сложности, и не достигает вещей духовных. Поэтому необходимо, чтобы человеческий разум получал и иную помощь, и поэтому святые патриархи и пророки, которые первые дали науки миру (и, равным образом, многие верные после [пришествия] Христа), не останавливались на чувственном восприятии, но получали внутренние озарения. Ибо благодать веры и Божественное вдохновение просвещают многих не только в вещах духовных, но и в вещах телесных и философских науках. В соответствии с этим Птолемей говорит в Стослове, что путь к знанию вещей двойственен: один — философский опыт, а другой — Божественное вдохновение, которое, по его словам, куда превосходнее.

Существуют семь внутренних степеней этой науки. Первая [обретается] посредством чисто научных озарений. Вторая степень состоит в добродетелях. Ибо злой человек невежествен, как говорит Аристотель во II книге Этики и аль-Газали в Логике утверждает, что душа, оскверненная грехами, подобна ржавому зеркалу, в котором не могут должным образом быть явлены образы вещей; но душа, украшенная добродетелями, есть все равно, что хорошо отполированное зеркало, в котором формы вещей явлены должным образом. И потому истинные философы в вопросах нравственности больше, чем [о чем-либо], заботились о красоте добродетели, определив, что нельзя увидеть причин вещей, если их души не будут очищены от греха. Так, Августин передает слова Сократа [об этом] в VIII книге О Граде Божием. Поэтому Писание утверждает, что в злоумышляющую душу [не войдет премудрость] и т. д. Ибо невозможно, чтобы душа, пока она запятнана грехом, успокоилась в свете истины, но, подобно попугаю или сороке будет лишь повторять чужие слова, которые выучила благодаря длительному упражнению. И из опыта мы знаем, что красота познанной истины своим сиянием вызывает у людей любовь к себе, но доказательство любви есть предъявление дела. Потому те, кто поступает против истины, необходимо ее не ведают, хотя и знают, как составлять красивейшие речи и воспроизводить чужие мысли — точно так же, как неразумные животные, которые подражают человеческим голосам, или как обезьяна, которая стремится подражать человеческим жестам, хотя и не понимает их смысла.

Следовательно, добродетель проясняет ум так, что человек более легко постигает не только то, что связано с нравственностью, но и то, что имеет отношение к науке. И я основательно доказал это на [примере] многих чистых юношей, которые вследствие невинности души продвигались [в науке] за пределы того, что можно выразить словами, когда имели здравый совет в отношении учения…

Третья степень — семь даров Духа Святого, которые перечисляет Исайя[247]. Четвертая — блаженства, которые определяет в Евангелии Господь. Пятая заключается в чувствах духовных. Шестая — в плодах [Святого Духа], среди которых мир Господень, который превосходит всякое чувство. Седьмая — в восхищениях и их видах, сообразно которым разные люди по-разному восхищаемы, так что видят многое, о чем не подобает говорить человеку. И тот, кто тщательно испытал на опыте все или некоторые из них, может предоставить себе и другим достоверное знание не только о духовном, но и обо всех человеческих науках. Поэтому хотя все части теоретической философии, помимо той, которую я исследую ныне, исходят из аргументов, которые основаны или на авторитете, или на других способах аргументации, нам необходима наука, которую называют опытной. И я хочу изложить ее не только потому, что она полезна для философии, но и потому, что она полезна для Божественной мудрости и для управления всем миром; точно так же, как прежде я сопоставлял языки и науки с их целью, которая есть Божественная мудрость, все распределяющая.