Ф. ЭНГЕЛЬС АНГЛИЙСКИЙ БИЛЛЬ О ДЕСЯТИЧАСОВОМ РАБОЧЕМ ДНЕ

Ф. ЭНГЕЛЬС

АНГЛИЙСКИЙ БИЛЛЬ О ДЕСЯТИЧАСОВОМ РАБОЧЕМ ДНЕ

Английские рабочие потерпели значительное поражение, притом со стороны, с которой они менее всего этого ожидали. Суд казначейства, один из четырех высших судов Англии, несколько недель тому назад вынес приговор, которым фактически отменяется главное в изданном в 1847 г. билле о десятичасовом рабочем дне.

История билля о десятичасовом рабочем дне представляет яркий пример своеобразной формы развития классовых противоречий в Англии и заслуживает поэтому детального рассмотрения.

Известно, как с возникновением крупной промышленности началась ранее невиданная, безграничная и беззастенчивая эксплуатация рабочего класса фабрикантами. Новые машины сделали излишним труд взрослых мужчин; для присмотра за машинами требовались женщины и дети, которые были гораздо более пригодны для этого и вместе с тем обходились дешевле мужчин. Промышленная эксплуатация, таким образом, сразу же завладела всей семьей рабочего и заперла ее на фабрике: женщины и дети должны были работать день и ночь, не зная отдыха, пока не падали от полнейшего изнеможения. Дети бедняков из работных домов при растущем спросе на детей стали настоящим предметом торговли. Начиная с четырех-и даже трехлетнего возраста, их продавали с торгов целыми партиями, — под видом учеников, на обучение которых заключался контракт, — фабрикантам, предлагавшим за них наиболее высокую цену. Воспоминание о тех временах бесстыдной и жестокой эксплуатации детей и женщин, — эксплуатации, которая не отпускала свою жертву, пока можно было высосать из нее еще одну каплю крови, выжать из ее мускулов и жил еще одно усилие, — до сих пор очень живо у английских рабочих старшего поколения; многие из них сохранили это воспоминание в виде искривленного позвоночника или изувеченных членов, и все — в виде непоправимо разрушенного здоровья. Судьба рабов на самых плохих американских плантациях была еще счастьем в сравнении с судьбой английских рабочих того времени.

Уже довольно давно государству пришлось принимать меры для обуздания не знавшей решительно никаких границ безудержной эксплуатации со стороны фабрикантов, попиравших все требования цивилизованного общества. Эти первые законодательные ограничения были, однако, в высшей степени недостаточны, и их вскоре стали обходить. Только полстолетия спустя после введения крупной промышленности, когда бурное промышленное развитие обрело постоянное русло, только в 1833 г. стало возможным провести действенный закон, который, по крайней мере, хоть ставил известный предел наиболее вопиющим злоупотреблениям.

Уже с начала этого столетия под руководством нескольких филантропов образовалась партия, требовавшая законодательного ограничения рабочего времени на фабриках десятью часами в день. Эта партия, которая в двадцатых годах вела свою агитацию под руководством Садлера, а после его смерти — лорда Эшли и Р. Остлера, и продолжала ее вести до действительного проведения билля о десятичасовом рабочем дне, постепенно объединила под своим знаменем, кроме самих рабочих, аристократию и все враждебные фабрикантам фракции буржуазии. Это объединение рабочих с самыми разнородными и самыми реакционными элементами английского общества привело к тому, что агитация за десятичасовой рабочий день велась совершенно в отрыве от революционной рабочей агитации. Правда, чартисты все до одного были за билль о десятичасовом рабочем дне; они составляли основную массу, хор на всех митингах по поводу десятичасового рабочего дня; они предоставляли свою прессу в распоряжение комитета десятичасового рабочего дня; но ни один чартист не выступал официально вместе с аристократическими и буржуазными сторонниками десятичасового рабочего дня и не заседал в комитете десятичасового рабочего дня (Short-Time-Committee) в Манчестере. Этот комитет состоял исключительно из фабричных рабочих и фабричных надсмотрщиков. Однако рабочие, входившие в его состав, были совершенно надломленные, измученные непосильным трудом, тихие, богобоязненные и смирные люди, которые испытывали священный ужас перед чартизмом и социализмом, относились с подобающим почтением к престолу и к церкви; будучи слишком обессиленными, чтобы ненавидеть промышленную буржуазию, они только и были способны к подобострастному почитанию аристократии, которая, по крайней мере, снизошла до того, что заинтересовалась их нуждой. Рабочий торизм этих сторонников десятичасового рабочего дня был еще отзвуком той первой оппозиции рабочих против промышленного прогресса, которая стремилась восстановить старое патриархальное состояние и в самом энергичном своем проявлении не пошла дальше разрушения машин. Не менее реакционны, чем эти рабочие, были буржуазные и аристократические главари партии десятичасового рабочего дня. Это все были сентиментальные тори, по большей части идеологи-мечтатели, которые жили воспоминаниями о погибшей патриархальной, скрытой эксплуатации, с сопутствующими ей благочестием, привязанностью к домашнему очагу, добродетелью и ограниченностью, с ее неподвижными, унаследованными по традиции порядками. Эти ограниченные люди испытывали головокружение при одном виде бурного промышленного переворота. Их мелкобуржуазная душа возмущалась новыми, внезапно как по волшебству выросшими производительными силами, которые за немногие годы смели с лица земли те классы прежнего общества, которые считались самыми почтенными, самыми неприкосновенными, самыми важными, и поставили на их место новые, ранее неведомые классы — классы, чьи интересы, симпатии, весь образ жизни и мыслей находились в резком противоречии с учреждениями старого английского общества. Эти мягкосердечные идеологи не упускали случая протестовать с точки зрения морали, гуманности и сострадания против немилосердной жестокости и беспощадности, с какой совершался этот процесс преобразования общества, противопоставляя ему в качестве общественного идеала неподвижность, мирное благополучие и благонравие исчезающего патриархального строя.

К этим элементам присоединялись в те периоды, когда вопрос о десятичасовом рабочем дне привлекал к себе общественное внимание, все фракции общества, интересы которых были задеты промышленным переворотом, существование которых он ставил под угрозу. Банкиры, биржевики, судовладельцы и купцы, земельная аристократия, крупные вест-индские землевладельцы, мелкая буржуазия — все они в такие периоды всё более и более объединялись под руководством тех, кто агитировал за десятичасовой рабочий день.

Билль о десятичасовом рабочем дне давал этим реакционным классам и фракциям прекрасную почву для союза с пролетариатом против промышленной буржуазии. Значительно стесняя быстрый рост богатства, влияния, социального и политического могущества фабрикантов, он доставлял рабочим только материальные, даже исключительно физические выгоды. Он ограждал их от слишком быстрого разрушения их здоровья. Но он не давал им ничего, чем они могли бы стать опасными для своих реакционных союзников: он не предоставлял им политической власти и не изменял их общественного положения как наемных рабочих. Наоборот, агитация в пользу десятичасового рабочего дня постоянно удерживала рабочих под влиянием и отчасти даже под руководством их имущих союзников, руководством, из-под которого они со времени билля о реформе и возникновения чартистской агитации все больше и больше стремились уйти. Было совершенно естественно, особенно в начале промышленного переворота, что рабочие, которые вели непосредственную борьбу только против промышленной буржуазии, присоединялись к аристократии и другим фракциям буржуазии, не эксплуатировавшим их непосредственно и также боровшимся против промышленной буржуазии. Но этот союз искажал характер рабочего движения, внося в него сильную реакционную примесь, которая только теперь постепенно исчезает; он значительно усиливал в рабочем движении позиции реакционных элементов, т. е. таких рабочих, как, например, ручные ткачи, отрасль производства которых еще принадлежит к периоду мануфактуры и для которой поэтому промышленный прогресс сам по себе представляет угрозу.

Поэтому для рабочих было счастьем, что в тот период замешательства в 1847 году, когда все старые парламентские партии разложились, а новые еще не сформировались, прошел, наконец, билль о десятичасовом рабочем дне. Он прошел после целого ряда беспорядочных голосований, результат которых явно был делом случая и во время которых ни одна партия, за исключением завзятых фритредерских фабрикантов, с одной стороны, и ярых протекционистских землевладельцев, с Другой, не голосовала единодушно и последовательно. Он прошел как каверза, которую аристократия, часть пилитов и часть вигов подстроили фабрикантам, чтобы отомстить за крупную победу, одержанную последними отменой хлебных законов.

Билль о десятичасовом рабочем дне дал рабочим не только удовлетворение необходимой физической потребности, до некоторой степени ограждая их здоровье от бешеной эксплуатации фабрикантов, он освободил рабочих также от сообщества сентиментальных мечтателей, от солидарности со всеми реакционными классами Англии. Патриархальная болтовня какого-нибудь Остлера, трогательные уверения в сочувствии какого-нибудь лорда Эшли не находили больше слушателей, с тех пор как билль о десятичасовом рабочем дне перестал быть главным содержанием этих тирад. Рабочее движение только теперь всецело сконцентрировалось на завоевании пролетариатом политической власти как первом средстве преобразования всего существующего общества. А в этом вопросе аристократия и реакционные фракции буржуазии, недавние союзники рабочих, противостояли им как заклятые враги, как союзники промышленной буржуазии.

Вследствие промышленного переворота промышленность, благодаря которой Англия завоевала и держала под своим игом мировой рынок, стала решающей отраслью производства для Англии. Благосостояние Англии всецело зависело от подъема или упадка ее промышленности, подымалось и падало вместе с ее колебаниями. В силу решающего влияния промышленности промышленные буржуа, фабриканты, стали решающим классом в английском обществе; политическое господство промышленников, устранение всех общественных и политических учреждений, мешавших развитию крупной промышленности, стали необходимостью. Промышленная буржуазия приступила к делу. История Англии, начиная с 1830 г. до настоящего времени, есть история побед, которые эта буржуазия одерживала одну за другой над своими объединенными реакционными противниками.

В то время как во Франции июльская революция привела к господству финансовой аристократии, в Англии билль о парламентской реформе, прошедший вскоре после того, в 1832 г., привел как раз к падению финансовой аристократии. Банк, национальные кредиторы и биржевые спекулянты, одним словом, торговцы деньгами, которым аристократия сильно задолжала, до того времени почти безраздельно властвовали над Англией под пестрым покровом избирательной монополии. Чем дальше шло развитие крупной промышленности и мировой торговли, тем невыносимее становилось, несмотря на отдельные уступки, их господство. Коалиция всех остальных фракций буржуазии с английским пролетариатом и ирландскими крестьянами ниспровергла финансовую буржуазию. Народ угрожал революцией, буржуазия массами возвращала банку его билеты и привела его на край банкротства. Финансовая аристократия во-время уступила; ее уступчивость избавила Англию от собственной февральской революции.

Билль о реформе дал всем имущим классам страны, вплоть до самого мелкого лавочника, возможность принимать участие в политической власти. Все фракции буржуазии получили благодаря этому законную почву, на которой они могли выступить со своими притязаниями и проявить свою власть. Та же борьба, которую отдельные фракции буржуазии во Франции ведут между собой при республике со времени июньской победы 1848 г., велась в Англии со времени билля о реформе в парламенте. Само собой разумеется, что при совершенно различных условиях и результаты в обеих странах совершенно различны.

Промышленная буржуазия, коль скоро она посредством билля о реформе завоевала себе арену для парламентской борьбы, не могла не одерживать одну победу за другой. Путем ограничения синекур[152] ей принесли в жертву аристократических прихвостней финансистов, законом о бедных 1833 г.[153] — пауперов, понижением тарифа и введением подоходного налога — свободу финансистов и землевладельцев от налогов. С победами промышленников увеличивалось число их вассалов. Крупная и мелкая торговля стали платить им дань. Лондон и Ливерпуль пали ниц перед свободной торговлей, этим мессией промышленников. Но вместе с их победами росли их потребности, их притязания.

Современная крупная промышленность может существовать только при условии постоянного расширения, постоянного завоевания новых рынков. Ее принуждают к этому безграничные возможности массового производства, непрестанное развитие и дальнейшее усовершенствование техники и обусловленное этим беспрерывное вытеснение капиталов и рабочей силы. Здесь всякий застой является только началом разорения. Но расширение промышленности обусловлено расширением рынков. А так как промышленность на современной ступени своего развития несравненно быстрее увеличивает свои производительные силы, нежели она в состоянии расширять свои рынки, то возникают те периодические кризисы, во время которых, благодаря излишку средств производства и продуктов, вдруг останавливается обращение в экономическом организме, промышленность и торговля почти совершенно приостанавливаются до тех пор, пока избыток продуктов не разойдется по новым каналам. Англия составляет очаг этих кризисов, парализующее влияние которых неминуемо достигает самых отдаленных, самых глухих уголков мирового рынка и везде ведет к разорению значительной части промышленной и торговой буржуазии. От таких кризисов, которые, впрочем, самым осязательным образом показывают всем частям английского общества их зависимость от фабрикантов, есть только одно средство спасения: расширение сбыта либо посредством завоевания новых рынков, либо посредством более основательной эксплуатации старых. Если отбросить те немногие исключительные случаи, при которых, как в 1842 г. в Китае, силой оружия был открыт рынок, упорно остававшийся до того времени закрытым, есть только одно средство промышленным путем открыть себе новые рынки и основательнее эксплуатировать старые — это более низкие цены, т. е. уменьшение издержек производства. Но издержки производства могут быть уменьшены посредством новых, более совершенных методов производства, посредством уменьшения прибыли или посредством уменьшения заработной платы. Введение же более усовершенствованных методов производства не может спасти от кризиса, потому что оно увеличивает производство и таким образом само вызывает необходимость в новых рынках. О понижении прибыли во время кризиса не может быть и речи, так как каждый рад продавать даже в убыток. Точно так же обстоит дело с заработной платой, которая к тому же, подобно прибыли, определяется законами, не зависящими от воли и намерений фабрикантов. И все же заработная плата составляет главную составную часть издержек производства, и ее постоянное понижение является единственным средством расширения рынков и спасения от кризиса. Но заработная плата падает лишь с удешевлением средств к жизни рабочего. А средства к жизни рабочего в Англии удорожались покровительственными пошлинами на хлеб, на английские колониальные продукты и т. п. и косвенными налогами.

Этим объясняется безостановочная, энергичная, всеобщая агитация промышленников за свободу торговли и в особенности за отмену хлебных пошлин. Этим объясняется тот знаменательный факт, что с 1842 г. каждый торговый и промышленный кризис приносил им новую победу. Отменой хлебных пошлин промышленникам принесли в жертву английских землевладельцев, отменой дифференциальных пошлин на сахар и т. п. — землевладельцев в колониях, отменой навигационных актов[154] — судовладельцев. В данный момент они ведут агитацию за ограничение государственных расходов и уменьшение налогов, а также за предоставление избирательного права той части рабочих, которая является наиболее благонадежной. Они хотят провести в парламент новых союзников, чтобы тем скорее завоевать себе непосредственное политическое господство, при помощи которого они только и смогут покончить с утратившими всякий смысл, но очень дорого стоящими традиционными придатками английской государственной машины, — с аристократией, с церковью, с синекурами, с полуфеодальной юриспруденцией. Не подлежит сомнению, что предстоящий именно теперь, в недалеком будущем, новый торговый кризис, который судя по всему совпадет с новыми величайшими столкновениями на континенте, приведет, по меньшей мере, к этому прогрессу в развитии Англии.

Но в разгар этих непрерывных побед промышленной буржуазии реакционным фракциям удалось наложить на нее оковы билля о десятичасовом рабочем дне. Этот билль прошел в такой момент, который не был ни моментом процветания, ни моментом кризиса, в один из тех переходных периодов, когда промышленность еще настолько страдает от последствий перепроизводства, что может привести в движение только часть своих ресурсов, и когда фабриканты, следовательно, сами не дают работать полный рабочий день. Лишь в такой момент, когда билль о десятичасовом рабочем дне ограничивал конкуренцию между самими фабрикантами, лишь в такой момент он был приемлем. Но этот момент скоро уступил место новому периоду процветания. Опустевшие рынки требовали нового подвоза; спекуляция снова развернулась и удвоила спрос; фабриканты не поспевали выпускать продукцию. Теперь билль о десятичасовом рабочем дне превратился для них, более чем когда-либо нуждавшихся в полнейшей независимости и возможности неограниченно распоряжаться всеми ресурсами промышленности, в нестерпимые оковы. Что стало бы с промышленниками во время ближайшего кризиса, если бы им не позволили изо всех сил эксплуатировать короткий период процветания? Билль о десятичасовом рабочем дне должен был пасть. Если еще не хватало сил, чтобы отменить его в парламенте, надо было постараться его обойти.

Билль о десятичасовом рабочем дне ограничивал рабочее время подростков моложе 18 лет и работниц десятью часами в день. Так как женщины, подростки и дети составляют большую часть работающих на фабриках, то необходимым результатом явилось, что фабрики вообще могли работать только десять часов в день. Но когда в связи с периодом процветания у фабрикантов возникла потребность увеличить число часов труда, они все же нашли выход. Как это делалось раньше, когда речь шла о детях моложе 14 лет, рабочее время которых ограничивалось еще в большей мере, они стали нанимать несколько лишних женщин и подростков для помощи и подмены. Таким образом они могли заставить работать свои фабрики и своих взрослых рабочих тринадцать, четырнадцать, пятнадцать часов, причем никто из лиц, подпадающих под действие билля о десятичасовом рабочем дне, не работал больше десяти часов в день. Это отчасти противоречило букве и в еще большей мере всему духу закона и намерению законодателя; фабричные инспектора подавали жалобы в суд, среди мировых судей не было единства, и их решения расходились между собой. Чем больше росло процветание, тем громче протестовали промышленники против билля о десятичасовом рабочем дне и против вмешательства фабричных инспекторов. Министр внутренних дел, сэр Дж. Грей, отдал инспекторам приказ относиться терпимо к системе смен (relay или shift system). Но многие из них, опираясь на закон, не считались с этим. Наконец, один особенно показательный случай был доведен до Суда казначейства и последний высказался в пользу фабрикантов. Этим приговором билль о десятичасовом рабочем дне фактически отменяется и фабриканты снова становятся полными господами на своих фабриках. Во время кризисов они могут работать два, три или шесть часов, во время же подъема — от тринадцати до пятнадцати часов, а фабричный инспектор не имеет больше права в это вмешиваться.

Если билль о десятичасовом рабочем дне защищали, главным образом, реакционеры и если он был проведен через парламент исключительно реакционными классами, то мы теперь видим, что при том способе, каким он был проведен, он является всецело реакционной мерой. Все общественное развитие Англии связано с развитием промышленности, с ее прогрессом. Все учреждения, которые мешают этому развитию, хотят его ограничить или же хотят регулировать его мерами, лежащими вне его, и подчинить его себе, — реакционны, несостоятельны и будут устранены этим развитием. Революционная сила, которая так легко справилась со всем патриархальным обществом старой Англии, с аристократией и финансовой буржуазией, конечно, не даст уложить себя в прокрустово ложе билля о десятичасовом рабочем дне. Все попытки лорда Эшли и его товарищей восстановить утративший силу билль аутентичным толкованием останутся бесплодными или в самом благоприятном случае будут иметь лишь эфемерный, кажущийся результат.

И все же для рабочих билль о десятичасовом рабочем дне необходим. Он составляет для них физическую потребность. Без билля о десятичасовом рабочем дне все английское молодое поколение рабочих физически погибнет. Но существует огромная разница между биллем о десятичасовом рабочем дне, которого в настоящее время требуют рабочие, и тем, который пропагандировали Садлер, Остлер и Эшли и который был проведен реакционной коалицией в 1847 году. Из недолговечности билля, из того, как легко было его свести на нет, — достаточно было для этого простого судебного приговора, не понадобилось даже парламентского акта об его отмене, — из последующего выступления своих прежних реакционных союзников рабочие узнали, чего стоит коалиция с реакцией. Они узнали, какую пользу может для них иметь проведение отдельных мелких мероприятий против промышленной буржуазии. Они узнали, что промышленная буржуазия является пока еще тем единственным классом, который в состоянии в настоящий момент стать во главе движения, и что было бы бесцельно противодействовать ей в выполнении этой прогрессивной миссии. Вот почему, несмотря на свою прямую и ни на единый момент не утихающую вражду к промышленникам, рабочие сейчас гораздо более склонны поддержать их в агитации за полное проведение свободы торговли, финансовой реформы и за расширение избирательного права, чем опять дать заманить себя филантропическим обманом под знамя объединенных реакционеров. Они чувствуют, что их час придет лишь тогда, когда роль промышленников уже будет сыграна, и поэтому верный инстинкт подсказывает им ускорить тот процесс развития, который должен дать промышленникам власть и тем самым подготовить их падение. Но рабочие из-за этого не забывают, что, содействуя установлению господства промышленников, они тем самым содействуют установлению власти своих самых кровных, прямых врагов и что они могут достигнуть своего собственного освобождения только путем низвержения промышленников, путем завоевания политической власти для самих себя. Аннулирование билля о десятичасовом рабочем дне еще раз самым блестящим образом доказало им это. Восстановление в силе этого билля может иметь теперь смысл только при господстве всеобщего избирательного права, а всеобщее избирательное право в Англии, населенной на две трети промышленными пролетариями, означает исключительное политическое господство рабочего класса со всеми неразрывно с этим связанными революционными переменами в общественных порядках. Вот почему билль о десятичасовом рабочем дне, которого в настоящее время добиваются рабочие, совершенно не похож на билль, только что объявленный недействительным Судом казначейства. Это уже не отдельная попытка парализовать промышленное развитие, это одно из звеньев в длинной цепи мероприятий, которые должны совершенно преобразовать современный строй общества и постепенно уничтожить существующие до сих пор классовые противоречия, это уже не реакционное, а революционное мероприятие.

Фактическая отмена билля о десятичасовом рабочем дне, сперва самочинными действиями самих фабрикантов, а затем через Суд казначейства, прежде всего содействовала сокращению периода процветания и ускорению наступления кризиса. Но то, что ускоряет кризисы, ускоряет в то же самое время ход развития английского общества и осуществление ближайшей цели этого развития — низвержение промышленной буржуазии промышленным пролетариатом. Средства, которыми располагают промышленники для расширения рынков и для устранения кризисов, очень ограничены. Предлагаемое Кобденом сокращение государственных расходов либо представляет собой просто свойственную вигам болтовню, либо же оно равносильно настоящей революции, даже если оно рассчитано лишь на временное облегчение. А если оно будет произведено наиболее широким, революционным способом — в той мере, в какой английские промышленники могут быть революционерами, — то как предотвратить следующий кризис? Очевидно, что английские промышленники, средства производства которых обладают несравненно большей силой расширения, чем их рынки сбыта, быстрыми шагами приближаются к тому моменту, когда и их чрезвычайные средства будут исчерпаны, когда период процветания, который теперь еще отделяет один кризис от следующего, под давлением непомерно возросших производительных сил совершенно исчезнет, когда кризисы будут отделяться друг от друга только короткими периодами слабой, полудремотной промышленной деятельности; тогда промышленность, торговля и все современное общество должны были бы погибнуть от избытка не находящей применения жизненной энергии, с одной стороны, и от совершенного истощения — с другой, если бы это ненормальное состояние не носило в себе средства для своего собственного исцеления и если бы промышленное развитие не вызывало в то же время к жизни тот класс, который один только и сможет взять на себя руководство обществом, — пролетариат. Пролетарская революция тогда будет неизбежна, а победа ее несомненна.

Таков правильный, нормальный ход событий, как он с неотвратимой необходимостью вытекает из всего современного общественного положения Англии. Насколько этот нормальный ход может быть сокращен столкновениями на континенте и революционными переворотами в Англии, покажет ближайшее будущее.

А билль о десятичасовом рабочем дне?

С того момента, как границы даже мирового рынка становятся слишком тесными для полного развертывания всех ресурсов современной промышленности, когда ей необходима общественная революция, чтобы ее силы могли снова обрести полный простор, — с этого момента ограничение рабочего времени уже не является реакционным, оно уже не является тормозом для развития промышленности. Оно, наоборот, устанавливается само собой. Первым результатом пролетарской революции в Англии будет централизация крупной промышленности в руках государства, т. е. господствующего пролетариата, а с централизацией промышленности устраняются все отношения, связанные с конкуренцией, которые в настоящее время приводят к конфликту между регулированием рабочего времени и прогрессом промышленности. И, таким образом, единственное разрешение вопроса о десятичасовом рабочем дне, как и всех вопросов, основанных на противоречиях между капиталом и наемным трудом, лежит в пролетарской революции.

Написано Ф. Энгельсом в марте 1850 г.

Напечатано в журнале «Neue Rheinische. Zeitung. Politisch-okonomische Revue» № 4, 1850 г.

Печатается по тексту журнала

Перевод с немецкого

Подпись: Фридрих Энгельс