ГЛАВА II.

ГЛАВА II.

1. Политическая нравственность: присяга до и посл? 89 г.; противор?чіе гражданской и конституціонной присяги. – Политическая нравственность Франціи развращена клятвопреступленіемъ.

Наши самозванные политики, ремесло которыхъ состоитъ въ оппозиціи вс?мъ правительствамъ, что нисколько не м?шаетъ имъ кончать союзомъ со всякимъ правительствомъ, приняли за правило, что, для усп?шной борьбы съ властью, надо ее побивать ея же собственнымъ оружіемъ, т. е., другими словами, признавать законъ ею изданный и представляемый. Въ перевод? на простой языкъ это значитъ, что самое в?рное средство избавиться отъ челов?ка – явиться къ нему въ домъ и, когда онъ будетъ съ вами здороваться, – убить его. Риторы, готовые разглагольствовать при всякомъ правительств?; адвокаты, защищающіе не только всякое д?ло, но даже передъ какимъ угодно судилищемъ, принимающіе всякія законодательства, приноравливающіеся ко всевозможнымъ судебнымъ формамъ; атеисты, хвастающіе своимъ индифферентизмомъ, потому что не въ состояніи возвыситься до принциповъ; для которыхъ вс? в?рованія равны, потому что они потеряли понятіе о прав?, и которые не гнушаются преклонять кол?на ни передъ какимъ кумиромъ, потому что презираютъ людей еще бол?е, ч?мъ боговъ! – Вотъ каковы эти софисты, все совм?щающіе, все соглашающіе, нич?мъ не гнушающіеся, не знающіе противор?чій! У нихъ на все готовы компромиссы, примиренія, оправданія. Будь то конституція 1848 или конституція 1852, военносудныя коммиссіи или судъ присяжныхъ, законъ общественной безопасности или habeas corpus, обязанность гражданина или в?рноподданность династіи – имъ все равно: они ни въ чемъ не видятъ разницы. Такимъ образомъ мы вид?ли, какъ непринужденно дали они присягу, необходимую, по конституціи 1852, для избранія въ законодательный корпусъ; а когда республиканская демократія не р?шалась поклоняться второй имперіи, они увлекли ее на поступокъ, который она, пока разсуждала хладнокровно и не теряла здраваго смысла, считала в?роломствомъ.

Вотъ уже три года, какъ мн? безпрестанно приходится говорить объ этомъ важномъ вопрос? присяги, въ которомъ отражается вся наша политическая нравственность; и каждый разъ мои зам?чанія остаются безъ отв?та. Теперь я снова возвращаюсь къ нему, хотя заран?е уб?жденъ, что на этотъ разъ мен?е, ч?мъ когда?либо могу разсчитывать на полученіе отв?та. Но мн? хочется доказать по поводу присяги, что: во первыхъ, наша несчастная нація р?шительно сама не знаетъ что она д?лаетъ и куда стремится; во вторыхъ, что присяга несовм?стна съ демократическими и соціальными уб?жденіями, чтобы не сказать, съ современною сов?стью.

До 89 г., при порядк?, основанномъ, какъ говорятъ, на божественномъ прав?, присяга приносилась лично королю. Это условіе, по крайней м?р?, недопускало недоразум?ній. Во первыхъ, король былъ изв?стная личность, въ подлинности которой невозможно было ни усомниться, ни обмануться; во вторыхъ, онъ былъ воплощеніе націи, живой законъ государства. Король былъ все. Съ нимъ нельзя было ни пускаться въ разборъ, ни полагать ограниченія, ни ставить условія. Право было опред?лено; политическая нравственность им?ла критерій. Присяга формальная или подразум?ваемая приковывала подданнаго къ королевской особ?, символу, выраженію и органу націи, ея правъ, учрежденій, льготъ или, какъ мы чванно называемъ ихъ, вольностей. Это воззр?ніе на королевскую власть и на присягу, проникнутое религіознымъ характеромъ, им?ло свою выгодную сторону: омерзительный домъ Валуа, отъ Франциска I до Генриха III, былъ, кажется, самою порочною династіею, какую только можно придумать; а между т?мъ, въ лиц? ихъ, это воззр?ніе на королевскую власть спасло французскую національность среди ужасовъ междоусобій.

Съ 89 г. нація управляется новыми идеями, осуждать которыя, конечно, я не буду. Феодальная присяга была уничтожена и зам?нена гражданскою. Что такое гражданская присяга? Вотъ формула гражданской присяги по конституціи 1791 года, глава II, параграфъ 5:

«Клянусь быть в?рнымъ народу, закону и королю и вс?ми моими силами поддерживать конституцію королевства, установленную національнымъ учредительнымъ собраніемъ въ 1789, 1790 и 1791 годахъ».

Зам?тьте разницу. Присяга приносится уже не одному лицу – королю, а народу, закону и королю. Народъ поименованъ первымъ, въ знакъ его несомн?нной верховности; за нимъ сл?дуетъ законъ – выраженіе народной воли; король посл?днимъ. Онъ только представитель народа и исполнитель его воли; поэтому онъ названъ посл? вс?хъ: между этими тремя понятіями есть постепенность. Въ этой формул? присяги выражается весь духъ революціи, какимъ онъ былъ въ 89 г.

Гражданская присяга была уничтожена вм?ст? съ конституціей 91; въ конституціяхъ II, III и VІІІ годовъ о ней не упоминается. Въ 1804 г. Наполеонъ I возстановилъ ее въ такой форм?:

«Клянусь повиноваться конституціямъ имперіи и быть в?рнымъ императору».

И такъ, Наполеонъ старался какъ можно больше приблизиться къ феодальной формул?; подобно Людовику ХІV, онъ говорилъ: государство – это я, и считалъ себя истиннымъ представителемъ Народа, живымъ Закономъ и воплощеніемъ Франціи.

Но революція неумолима. Наполеонъ принужденъ упомянуть въ формул? присяги о Конституціяхъ Имперіи, т. е. о конституціяхъ 1804, 1802 и 1799 гг.; a посл?дняя т?сно примыкаетъ къ революціи и къ принципамъ 89 г. Этого довольно: чтобы Наполеонъ ни д?лалъ и какъ бы онъ этого ни таилъ, новый духъ проглядываетъ въ этихъ конституціяхъ. Въ сущности, присяга 1804 та же, что и 1791 года; были присяги, приносившіяся королямъ старшей и младшей линіи, и наконецъ, Наполеону III. – И такъ несомн?нно, что теперь во Франціи монархъ не единственное, даже не первое лице. Есть кто?то выше короля, есть что?то выше престола: этотъ кто?то – Народъ; это что?то – Законъ. Удалить изъ присяги эти два образа невозможно; невозможно снова водворить въ сердцахъ монархическую религію.

Посл? этихъ зам?чаній разсмотримъ, какова можетъ быть сила этой новой присяги.

Во первыхъ, относительно ея ц?ли, содержаніе ея показываетъ, что этими ясными словами хот?ли удовлетворить новымъ идеямъ, освятить новое право, сд?лать самую присягу мен?е мистическою, мен?е идолопоклонническою, бол?е достойною челов?ка и гражданина. Сочетаніемъ этихъ трехъ великихъ словъ – «Народъ, Законъ и Король», думали придать присяг? бол?е разумности и величія. Д?лая эти три имени, такъ сказать, солидарными, напоминая о конституціяхъ, высочайшемъ выраженіи закона, думали упрочить общественное зданіе и придать власти ненарушимость закона и неизчезаемость народа. Такъ, в?роятно, разсуждали учредители этой присяги; и это доказываетъ, что они поступали скор?е, какъ поэты, ч?мъ государственные люди. Ихъ риторика рушится передъ здравымъ смысломъ.

Въ самомъ д?л?: очевидно, что присяга, приносимая тремъ лицамъ или, пожалуй, тремъ принципамъ, не можетъ быть такъ опред?лительна, какъ если ее приносятъ одному; точно также всякое обязательство, что нибудь д?лать или чего нибудь не д?лать, можетъ скор?е подать поводъ къ перетолкованіямъ, путаниц? и придиркамъ, когда относится къ н?сколькимъ лицамъ, ч?мъ когда заключено съ однимъ на опред?ленныхъ условіяхъ или даже безъ всякихъ условій. Такъ какъ политическая присяга съ 1789 г. приносится, въ одно и тоже время, и народу, и закону, и королю – все равно выражено ли это въ ней прямо, или затаено, – то она по необходимости должна быть условна, должна подлежать толкованіямъ и предполагаетъ взаимность. Напрасно президентъ Законодательнаго корпуса зажимаетъ ротъ депутату, который, прежде ч?мъ поднять руку и произнести присягу, проситъ позволенія объясниться. Самая сущность этого д?йствія даетъ присягающему право объясниться.

Конституція 91, 1804 и 1814, самыя монархическія изъ нашихъ конституцій, требуютъ отъ императора или короля присяги, равносильной той, которая приносится ему самому; въ этой присяг? напоминаются и выражаются принципы 89 г. и духъ революціи, и глав? государства вм?няется ею въ обязанность защищать эти начала. Это несомн?нно доказываетъ, что съ 1789 г. политическая присяга обратилась въ обоюдосторонній договоръ между государемъ и подданными. Одна только конституція 1852 не выражаетъ прямо этихъ началъ. Но это должно считать просто нечаяннымъ упущеніемъ, на которое, см?ю думать, Наполеонъ III не дерзнетъ опереться.

Но вотъ худшая сторона этого д?ла: можетъ случиться, что трое, которымъ приносится присяга и которые предполагаются неразд?льными, – т. е. Народъ, Законъ и Король, станутъ въ противор?чіе другъ съ другомъ и разд?лятся. Народъ, какъ и отд?льныя личности, можетъ заблуждаться; его характеръ, чувства, мн?нія изм?нчивы. Законъ также можетъ м?няться, хотя бы только въ умахъ т?хъ, которые, изъ выгодъ или даже по свойству своихъ обязанностей, призваны толковать его. Наконецъ и король можетъ изм?ниться. Какъ принципъ, онъ постоянно м?няется: король 1701 года не то, что король 1788 г.; король 1830 г. не похожъ на короля 1714 г. Какъ личность, онъ изм?няется еще бол?е, и притомъ эта перем?на еще опасн?е: бурбонская династія можетъ быть царствовала бы до сихъ поръ, если бы Карлъ X разд?лялъ взгляды Людовика XVIII. Между тремя столь изм?нчивыми элементами согласіе не можетъ быть прочно; рано или поздно антагонизмъ неизб?женъ.

Что же выйдетъ изъ подобной присяги на практик? и какую пользу могутъ извлечь изъ нея Страна, Конституція и Правительство, которымъ она дается? Къ чему повела присяга, которую короли Хартіи получили отъ всей Франціи, т. е. отъ всей политической и офиціальной Франціи: отъ перовъ и депутатовъ, отъ чиновничества, администраціи, церкви, Почетнаго Легіона, арміи и т. д.? Грянула буря, и все пошло прахомъ, какъ будто эти клятвы были писаны на листьяхъ бульварныхъ деревьевъ. Отъ нея отд?лались, сказавъ королю, что онъ первый нарушилъ свою присягу – и все тутъ. Это повторялось такъ часто съ 1789 г., что въ наши дни можно указать многихъ лицъ, надававшихъ, въ теченіе своего служебнаго поприща, ц?лую дюжину присягъ. Въ 1814 г. армія была зрительницей скандала, когда генералы имперіи, забывъ или, в?рн?е, перетолковавъ свою политическую и военную присягу, требовали отреченія отъ своего императора, отъ своего вождя! Да, но увы! в?дь онъ клялся сохранять въ неприкосновенности влад?нія республики, уважать и заставлять уважать равенство правъ, политическую и гражданскую свободу!.. Долгъ платежемъ красенъ, Государь! вы не сдержали вашей клятвы: не взыщите, если и мы нарушимъ нашу присягу. Вы не уважали ни равенства правъ, ни гражданской и политической свободы; области республики заняты непріятелемъ… Подписывайте же ваше отр?ченіе!…

Вотъ печальный, но неизб?жный результатъ гражданской присяги. При прежнихъ короляхъ ни разу не было прим?ра такой изм?ны. Такимъ образомъ, съ 1789 г. французы почти не переставали присягать своимъ конституціямъ и государямъ и не сдержали ни одной присяги. Поминутно см?нялись конституціи и государи, наперекоръ ли присяг?, или въ силу ея – р?шить трудно; потому ли, что конституція была несовершенна и не выполняла своего назначенія, или потому, что государи вызывали упреки въ неискренности; всего же в?рн?е потому, что при работ? мысли и съ теченіемъ времени возникало разногласіе между Народомъ, Конституціей и Королемъ.

Таково было положеніе Франціи въ 1814, 1815, 1830 и 1848 годахъ. Сколько подлыхъ сд?локъ! Сколько паденій! Сколько изм?нъ, прикрытыхъ именемъ компромиссовъ! Было время, когда общественная сов?сть возставала противъ этихъ низостей. Наивный народъ, не зная политическаго фатализма, управлявшаго людьми и событіями, не понималъ, чтобы в?рноподданный могъ отступиться отъ своего государя или христіанинъ отречься отъ Бога. Онъ пресл?довалъ своимъ презр?ніемъ неблагодарныхъ изм?нниковъ, и позоръ этотъ остался на ихъ памяти. Теперь логика революціи довершила свое д?ло: у насъ вс? клянутся и вс? нарушаютъ клятвы; для насъ это, какъ говорится, все равно, что выпить стаканъ воды. Мы дошли даже до того, что считаемъ доброд?тельнымъ поступкомъ присягу, принесенную противъ своего желанія и мысленно отвергаемую. Нашихъ неустрашимыхъ присяжныхъ, которыхъ тридцать л?тъ тому назадъ осм?яли бы, теперь расхваливаютъ публично въ собраніи. Притомъ, какъ бы мы ни были уб?ждены, что эти подлецы д?йствуютъ изъ?за выгодъ, а не по долгу, все у насъ такъ перепутано, во всемъ такое противор?чіе, что мы никакъ не могли бы доказать этого и прямо обвинить ихъ въ изм?н? своей клятвы. Что же удивительнаго посл? этого, что, оправдавъ ихъ, наконецъ, мы р?шились посл?довать ихъ прим?ру.

Взглянемъ на это странное извращеніе нашихъ общественныхъ нравовъ.

Народнымъ р?шеніемъ 1851 г. Людовику Наполеону было поручено составить конституцію. Чтобы избавить свое правительство отъ коварныхъ внушеній и враждебныхъ личностей, онъ поставилъ необходимымъ условіемъ, для вступленія во вс? должности, особенно депутатовъ, присягу на в?рность ему. Очевидно, авторъ конституціи 1852 г. предполагалъ, что важн?йшіе представители прежнихъ партій, его естественные враги, или откажутся, какъ честные люди, связать себя подобною присягою, или, давъ ее, сдержатъ свое слово.

Сначала казалось, что эти предположенія сбываются. Большинство политическихъ людей, обратившихъ на себя вниманіе при прежнихъ правительствахъ, держались въ сторон?; т? же, которые стали имперіалистами, сд?лали это чистосердечно. Вс? они, за немногими исключеніями, оказались сов?тниками благонам?ренными и просв?щенными; они спорили съ правительствомъ, но не за т?мъ, чтобы нападать на него и колебать его, а чтобы предупреждать его, служить ему и упрочить его. Съ другой стороны, гг. Кавеньякъ, Гудшо и Карно торжественно отказались принести присягу, и отказъ этотъ принесъ имъ такую же честь, какъ первымъ ихъ в?рность.

Въ 1863 г., посл? слишкомъ десятил?тняго ожиданія, р?шенія изм?нились. Орлеанисты, легитимисты и республиканцы утверждаютъ, что нужно снова вступить въ парламентъ и составить законную оппозицію. Какъ же смотрятъ они на непрем?нное условіе присяги? Объ этомъ никто изъ нихъ ничего не сказалъ: говорить въ подобныхъ случаяхъ опасно. Но по положенію д?лъ и по ихъ д?йствіямъ, мы можемъ угадывать ихъ тайную мысль.

2. Присяга и орлеанская партія.

Г. Тьеръ уже въ первой своей р?чи не скрылъ чувствъ расположенія и привязанности къ орлеанскому дому. Слова его, полныя чистосердечія и достоинства, такъ пл?нили вс?хъ, что вызвали ему бол?е одобреній, ч?мъ упрековъ. Поэтому императорское правительство и не напрашивается на его дружбу. Зат?мъ г. Тьеръ далъ понять, что, в?рный прежде всего идеямъ 89 г., онъ считаетъ конституціонную монархію въ томъ вид?, какъ она вышла изъ іюльской революціи, самымъ удачнымъ выраженіемъ этихъ идей; но такъ какъ существованіе подобной монархіи не зависитъ отъ той или другой династіи, то онъ готовъ примкнуть къ императорскому правительству, если оно, въ свою очередь, объявитъ себя готовымъ д?йствовать по его систем?. «Примите мою теорію министерской отв?тственности, сказалъ онъ, – и я вашъ. Но пока позвольте мн? оставаться въ оппозиціи».

То, что г. Тьеръ сказалъ лично о себ?, относится ко вс?мъ депутатамъ орлеанской партіи.

Изъ этого ясно сл?дуетъ, что г. Тьеръ и его посл?дователи, какъ сами сознаются, бол?е преданы орлеанскому дому, ч?мъ Бонапартамъ, и нерасположены къ конституціи 1852. Правда, отъ нихъ нельзя ждать, чтобы они, какъ простые граждане, позволили себ? мал?йшее нападеніе на правительство, мал?йшее противуконституціонное д?йствіе, особенно во время отправленія своихъ депутатскихъ обязанностей; но хотя отъ нихъ нечего бояться заговоровъ, т?мъ не мен?е они не сдержатъ, въ качеств? депутатовъ, своей клятвы повиноваться конституціи. Они не могутъ сдержать ее, потому что она означаетъ, что они не будутъ порицать конституцію, не позволятъ себ? подвергать ее систематическому осужденію, могущему уронить ее въ глазахъ общества. Стало быть, разсудокъ г. Тьера отвергаетъ данную имъ присягу, и онъ будетъ каждый день нарушать ее своимъ поведеніемъ въ парламент?: а по моему, это называется клятвопреступленіемъ.

По всей в?роятности, г. Тьеръ, принявъ званіе депутата, не предвид?лъ вс?хъ логическихъ посл?дствій этого поступка. Дитя своего в?ка, когда клятва значитъ такъ мало, а политическая нравственность такъ гибка, челов?къ практическій, врагъ крайностей, онъ, в?роятно, сказалъ себ?, что не сл?дуетъ ни преувеличивать, ни уменьшать вещей; что въ наше время, съ 89 года, значеніе политической присяги состоитъ: 1) въ признаніи императорскаго правительства правительствомъ страны de facto и de jure и 2) въ об?щаніи не говорить и не д?лать ничего, ведущаго къ ниспроверженію его. Отсюда г. Тьеръ заключилъ, что всего безопасн?е ограничиться подобнымъ объясненіемъ, по его мн?нію, довольно яснымъ; что идти дал?е – значитъ переступать границу и давать правительству больше, ч?мъ оно требуетъ; что даже лучшіе друзья имперіи въ сущности ни къ чему большему не обязываются. По мн?нію г. Тьера, отъ него, приверженца парламентской системы и члена оппозиціи, признанной законною, нельзя требовать, чтобы онъ сд?лался защитникомъ династіи, которой онъ не искалъ; т?мъ бол?е, что требуемая присяга, по смыслу вс?хъ нашихъ конституцій и всей нашей исторіи съ 89 года, непрем?нно обоюдна, такъ что, еслибы глава государства утратилъ престолъ всл?дствіе какого нибудь важнаго проступка, прим?ры чего уже не разъ видали во Франціи, то мы им?ли бы полное право обвинять въ этомъ его одного; что касается до почтенныхъ гражданъ, то, добросов?стно послуживъ правительству своими предостереженіями, сов?тами и присягою, они им?ли бы полное право держаться въ сторон? и были бы совершенно невиноваты въ паденіи династіи.

Вотъ какъ, в?роятно, разсуждалъ про себя г. Тьеръ; вся оппозиція разсуждаетъ точно также. Я не могу опровергать и оспоривать этихъ разсужденій, и не буду противор?чить имъ. Нельзя противор?чить тому, что противор?читъ само себ?. Зд?сь все: факты, новое право, конституція, заднія мысли и недомолвки, – все говоритъ за и противъ; зд?сь вс? противъ самихъ себя и все осуждается передъ судомъ разума и присяжныхъ противниковъ правительства: зач?мъ же еще я буду опровергать ихъ?

Но за то я хочу изобличить двусмысленность нын?шняго порядка, безнравственность его противор?чій, въ которыхъ лично никто невиноватъ, такъ какъ они вытекаютъ изъ нашихъ революцій. Этотъ порядокъ узаконяетъ лицем?ріе и позволяетъ людямъ расточать клятвы, которыхъ они не дали бы, если бы не знали заран?е, что он? ни къ чему ихъ не обязываютъ. Я возстаю противъ этихъ присягъ, потому что он? приносятся зав?домо всуе, не смотря на запов?дь: Non assumes nomen Dei tui in vanum; что он? выражаютъ только отрицательное об?щаніе, пассивное обязательство, которое дозволяетъ унижать, обличать, бранить власть безъ явнаго клятвопреступленія. Я возстаю противъ нихъ, потому что он? ни мало не обезпечиваютъ власть и приносятъ пользу только честолюбцамъ, которые не боятся связывать себя ими, зная ихъ нед?йствительность. Я обвиняю присягу въ томъ, что она развратила общественную сов?сть; что, благодаря ей, въ политическомъ мір? каждый можетъ сказать съ невозмутимымъ спокойствіемъ духа, какого не знали даже іезуиты: «Я далъ присягу и не нарушу ее; но ни за что не ручаюсь, ни за что не отв?чаю; чтобы исполнить мое обязательство, съ меня довольно оставаться спокойнымъ. Пусть правительство защищается, – это его д?ло; спасется оно или погибнетъ – вина не моя; – я умываю руки!»

Какъ! вы называете это исполнять присягу и считаете себя разумными людьми! Но скажите же, что губило правительства въ продолженіи трехъ четвертей в?ка? Что, какъ не шаткость системъ, разногласіе принциповъ, непониманіе права, постоянное противор?чіе между народомъ и государствомъ, конституціонно выражаемое сомн?ніе въ добросов?стности государя, нападки на излишество его могущества; безпощадныя порицанія со стороны противниковъ правительства, которые клялись, если не поддерживать его, то, по крайней м?р?, щадить, и первые нанесли ему ударъ; вялость его защитниковъ, изм?на любимцевъ, коварство оппозицій? Понятно, что поверхностные люди, в?рующіе въ д?йствительность клятвы и вполн? довольные возстановленіемъ имперіи, торжественно присягнувшіе Наполеону III, могутъ т?мъ не мен?е по неопытности, по неум?нію сдерживать языкъ и даже по излишеству своего усердія, скомпрометировать и даже погубить правительство, которое хотятъ защищать. Все?таки это люди чистосердечные и заслуживающіе снисхожденіе и состраданіе. Когда нибудь они поймутъ противор?чіе, игрушкою котораго они были: дай Богъ тогда, чтобы съ искренностью ихъ заблужденій не разс?ялась искренность ихъ сердецъ! Но вы, умники, вы, софисты, вы, знающіе почву, по которой ходите, ум?ющіе пользоваться сомнительнымъ положеніемъ правительства, противор?чіемъ его принциповъ, двусмысленностью выраженій, шаткостью интересовъ, чтобы выковывать изъ всего этого оружіе для нападенія, безупречное передъ конституціей и законами, – чистосердечны ли вы? См?ете ли вы говорить о вашей невинности? Разв? во вс?хъ р?чахъ вашихъ н?тъ предательства? Вы упрекаете правительство, зач?мъ оно не изм?няетъ политики, зач?мъ не перед?лываетъ конституціи, то есть, зач?мъ не отрекается въ вашу пользу! Да разв? мы еще не перепробовали вс?хъ правительственныхъ формъ и не пришли, наконецъ, къ полн?йшему скептицизму!

Кто же не знаетъ теперь, что лучшая изъ конституцій, за которыми мы гоняемся, на самомъ д?л?, вовсе не лучше прочихъ, и что предпочтеніе, оказываемое одной передъ другою, есть ничто иное, какъ оппозиціонная уловка? Вы отвращаете вс?хъ отъ правительства; вы подкапываетесь подъ него; вы подрываете его; вы подаете сигналъ заговорщикамъ, и когда, наконецъ, зданіе рушится, вы кричите, хлопая въ ладоши: «Мы не виноваты; мы сдержали свою присягу.» О, вы похожи на ту женщину, о которой говорится въ писаніи, что, запятнанная прелюбод?йствомъ, она ув?ряетъ, будто чиста. Вы прикидываетесь Юдифями, но въ д?йствительности вы Пентефріевы жены. Избавьте насъ отъ вашей присяги: этимъ вы сд?лаете для свободы больше, ч?мъ низверженіемъ тридцати династій.

3. Присяга легитимистовъ и республиканцевъ.

Изъ вс?хъ нашихъ присяжныхъ ораторовъ, не идущихъ рука объ руку съ правительствомъ, г. Тьеръ мен?е вс?хъ заслуживаетъ упрека. Въ историк? Консульства и Имперіи, въ поклонник? Наполеона Перваго нельзя предположить глубокой антипатіи къ потомству его героя. Приверженцу монархической формы правленія, любящему вид?ть въ правительств? силу, власть и иниціативу, увлекающемуся военной славою, ему не за что особенно упрекать императорское правительство. Онъ говоритъ императору: «Сд?лайте вашихъ министровъ отв?тственными, вм?сто того, чтобы посылать къ намъ вашихъ государственныхъ сов?тниковъ, и я вашъ!» Такимъ образомъ, д?ло стало за малымъ, чтобы онъ примкнулъ къ правительству. Поэтому, онъ бол?е вс?хъ другихъ им?етъ право присягать, не присоединяясь къ правительству. А между т?мъ легко зам?тить, что въ этой присяг? н?тъ ничего раціональнаго, какъ и въ условіи, отъ котораго г. Тьеръ ставитъ въ зависимость свою преданность имперіи; онъ самъ знаетъ это лучше вс?хъ.

Въ предпосл?днемъ том? своей исторіи г. Тьеръ ставитъ «Дополнительный Актъ 1815 г.» гораздо выше Хартіи 1814; a в?дь ему изв?стно, что пренія законодательнаго корпуса организованы по образцу этого самаго Дополнительнаго Акта. Какимъ же образомъ то, что, исходя отъ Наполеона I, заслужило, посл? 20–л?тняго личнаго опыта, полное и сознательное одобреніе г. Тьера, можетъ встр?тить въ немъ неодобреніе, какъ скоро исполняется Наполеономъ III? Сл?довательно, г. Тьеръ ув?ренъ, что въ этомъ случа? со стороны императора не можетъ быть уступки, и потому сд?лалъ ее условіемъ своего союза съ правительствомъ, и, если будетъ можно, то принудитъ правительство принять ее. Комедія!

Но что думать о гг. Беррье, Мари, Фавр? и другихъ, которые им?ли, кажется, много причинъ отказаться отъ присяги, кром? вс?хъ требованій парламентской честности, конституціонной искренности и общественной нравственности?

Г. Беррье – приверженецъ конституціонной монархіи; это несомн?нно. Но тогда какъ г. Тьеръ объявляетъ, что для него династическій вопросъ не им?етъ значенія, и ставитъ условіемъ своего присоединенія принятіе его любимаго принципа: король царствуетъ, но не управляетъ. – г. Беррье считаетъ династическую законность необходимою сущностью конституціи; это приводитъ его къ принципу, діаметрально противоположному взгляду г. Тьера, именно, что король царствуетъ и управляетъ. Не изм?няя ни слова въ конституціи 1852 г., поставьте на м?сто Наполеона III, Генриха V, и г. Беррье будетъ считать себя вполн? удовлетвореннымъ. Зд?сь, весь вопросъ въ личности и въ династіи, тогда какъ тамъ въ конституціи. Конституція 1852 г. сама признала себя подлежащею изм?неніямъ, такъ что можно ожидать, что она изм?нится; поэтому г. Тьеръ можетъ сказать, что его присяга есть выраженіе надеждъ, которыя находятся уже на пути къ осуществленію. Но какимъ образомъ можетъ присягать Наполеону III г. Беррье, слуга Генриха V? Возможенъ ли какой нибудь компромиссъ между этими двумя личностями? Законная династія сд?лала въ 1814 г. все, что могла, примкнувъ къ революціи дарованіемъ Хартіи; г. Тьеръ разсказывалъ, какъ это обрадовало всю Францію. Но можетъ ли эта династія и ея представители дойти, подобно принцамъ Орлеанскимъ и Бонапартамъ, до признанія, что династическій вопросъ совершенно зависитъ отъ народнаго выбора, что такимъ образомъ основанная на преданіи и апріорическая законность графа Шамбора – пустая фраза, и что Наполеонъ III вполн? законный монархъ, какъ императоръ по вол? народа, какъ государь de facto и de jure? Если г. Беррье согласенъ съ этимъ, то, значитъ, онъ ушелъ далеко въ принципахъ революціи, и отчего въ такомъ случа? ему не пристать къ бонапартизму, подобно г. де Ла Рошъ Жаклену? Если же онъ отвергаетъ этотъ выводъ, то что же такое его присяга?

То же самое относится и къ гг. Мари, Ж. Фавру, Пельтану и братіи его. Ихъ считали и многіе считаютъ досел? республиканцами. Это значитъ, что, если съ одной стороны г. Тьеръ и его друзья признаютъ монархію необходимымъ условіемъ правленія, но не придерживаются безусловно ни одной династіи, предоставляя выборъ ея вол? народа; если, съ другой стороны, г. Беррье и легитимисты утверждаютъ, что монархія должна основываться на началахъ, бол?е высокихъ, ч?мъ общая подача голосовъ, – то республиканцы полагаютъ, напротивъ, что монархическій элементъ безполезенъ, даже вреденъ; что настоящій государь – само собраніе представителей или, самое большое, выборный президентъ, назначаемый и отр?шаемый этимъ собраніемъ или избираемый народомъ. Республиканцы р?зко отличаются т?мъ, что требуютъ уничтоженія монархіи и династіи. Допустимъ даже на минуту, что, по смыслу конституцій и по духу демократической законности, они могутъ, не изм?няя своимъ принципамъ, признать Наполеона III государемъ de facto и de jure, и такимъ просторнымъ толкованіемъ своей присяги удовлетворить и правительству, и общественному мн?нію. Т?мъ не мен?е несомн?нно и неизб?жно, что они должны желать зам?нить хартію 1852 конституціей 1848, тогда какъ г. Тьеръ хочетъ лишь возвращенія къ хартіи 1830. Другими словами, они требуютъ: чтобы Наполеонъ III отрекся отъ императорскаго титула, такъ какъ онъ нарушаетъ пред?лы, назначенные ему общею подачею голосовъ; чтобы онъ отказался за себя и свое потомство отъ преимуществъ, предоставленныхъ ему сенатскими постановленіями 1852 и 1856 гг.; чтобы онъ возстановилъ правленіе въ томъ вид?, какъ оно было 1 декабря 1851, и наконецъ, чтобы онъ, если желаетъ остаться во глав? правленія, подвергъ бы себя вновь избранію, на основаніи общей подачи голосовъ, какъ президентъ республики, избираемый не пожизненно, а на срокъ. Теперь спрашивается: над?ются ли республиканцы, что Его Величество согласится на эти требованія? Но такого вопроса нельзя и задавать серьезно. Въ такомъ случа? они, значитъ, думаютъ принудить его къ этому? Но чего же стоитъ тогда ихъ присяга? И такъ, если республиканцы оппозиціи вступили въ парламентъ съ тайнымъ нам?реніемъ д?йствовать силою и возстановить республику, то этимъ они признаютъ, что ц?ль ихъ – уничтожить имперію; сл?довательно, если они не отступники, то клятвопреступники; мало того: они, быть можетъ, безсознательно, – заговорщики. А впрочемъ, что я говорю – безсознательно! Правда, они съ негодованіемъ стали бы отрицать это, если бы ихъ спросили объ этомъ въ суд?; но въ глубин? души они были бы очень довольны, если бы демократія считала ихъ заговорщиками. Вотъ до какой безсов?стности довела присяга нашихъ государственныхъ д?ятелей!

4. Присяга и новая демократія.

Во Франціи всякій мыслящій челов?къ, всякая разумная партія не должны допускать себя до политической присяги, которая у насъ двойственна, сложна, противор?чива, нел?па, опозорена, безсильна и лжива.

Нельзя давать двуличную, двусмысленную, обоюдоострую, противор?чащую самой себ? присягу, потому что такая присяга не можетъ им?ть серьезнаго смысла.

Нельзя давать присягу такому правительству, котораго не признаешь и съ которымъ явно и систематически враждуешь, потому что подобная присяга – преступленіе.

Особенно никогда нельзя давать такую присягу, когда доказано, что, даже будучи дана съ нам?реніемъ не исполнять ее, она влечетъ за собою самоотреченіе, нравственное самоубійство и политическое уничтоженіе той партіи, которая ее приноситъ. Такая участь постигла бы рабочую демократію, если бы она поступила подобнымъ образомъ на посл?днихъ выборахъ и если бы въ сред? ея не раздался формальный протестъ противъ присяги. Я постараюсь доказать это, и этимъ мы заключимъ главу.

Люди старыхъ партій, посл? дв?надцатил?тняго честнаго безд?йствія, сочли нужнымъ, чтобы возвратиться на политическое поприще, принести конституціонную присягу, однако не примыкая искренно ни къ императору, ни къ династіи, ни къ конституціи 1852 г. Они поступили такимъ образомъ не безъ причины: очевидно, они руководствовались различными побужденіями, какъ личными, такъ и политическими.

Оставимъ въ сторон? личныя побужденія: въ нихъ мы нашли бы мало хорошаго. Обращаясь къ политическимъ побужденіямъ, что мы видимъ? Въ глазахъ Оппозиціи, правительство, разум?ется, дурно; оно не сл?дуетъ принципамъ 89 г.; оно нарушаетъ права и вольности народа; своею расточительностью оно обременяетъ плательщиковъ податей и вызываетъ соціальную революцію; словомъ, и внутренняя, и вн?шняя политика императора достойна всякаго порицанія. Такъ думаетъ Оппозиція. Всл?дствіе этого, она говоритъ про себя (очень тихо, такъ тихо, что сама себя не слышитъ), что сл?дуетъ покончить съ такимъ правленіемъ, что величіе ц?ли вполн? заглаживаетъ н?которую неправильность въ средствахъ, т?мъ бол?е, что никто ничего не замышляетъ противъ самой особы государя и противъ его династіи: не цареубійцы же, избави Боже, гг. Тьеръ, Беррье, Мари, Ж. Фавръ! Въ лиц? Наполеона они пресл?дуютъ политическую систему, противор?чащую правамъ и вольностямъ страны, великимъ принципамъ революціи; если, при этомъ, съ к?мъ нибудь случится несчастіе, то ему придется пенять только на самого себя.

Словомъ, старыя партіи, соединившіяся противъ императорскаго правительства, очень хорошо знаютъ, что д?лаютъ. Они не взялись бы за д?ло, которое политическая нравственность, особенно въ случа? неудачи, не преминула бы назвать государственной изм?ной, если бы въ глубин? души не ободряли себя уб?жденіемъ въ необходимости этого для страны и сознаніемъ народнаго права. Никто не нарушаетъ присяги по пустякамъ, не пріискавъ благовиднаго предлога и приличнаго оправданія.

Но чего искала рабочая демократія, вступая въ эту буржуазную коалицію? Чего она ждетъ себ? отъ нея? Чего можетъ она добиться отъ этой старой системы, которую хотятъ возстановлять и поддерживать противъ соціалистическихъ стремленій и императорскаго абсолютизма?

Рабочей демократіи изв?стны политическія и соціальныя уб?жденія Оппозиціи; уб?жденія эти одинаковы съ правительственными. Напомнимъ ихъ снова читателю.

1) Французская нація, т. е. 37 милліоновъ душъ, которыя населяютъ наши 89 департаментовъ, составляетъ единый и неразд?льный политическій организмъ; 2) этотъ организмъ состоитъ изъ сл?дующихъ элементовъ: самодержавнаго народа, власти, представляющей его, и конституціи, опред?ляющей ихъ взаимныя права, преимущества и отношенія; 3) власть, подобно политическому организму или государству, едина и неразд?льна; конституція представляетъ сильн?йшую централизацію; 4) эта политическая централизація уравнов?шивается независимостью и несолидарностью промышленностей, абсолютизмомъ собственности, торгашескою анархіею, которыя роковымъ образомъ ведутъ къ промышленному и финансовому феодализму и къ порабощенію труда капиталомъ. Таковъ политическій идеалъ нашихъ противниковъ: остальное: конституціи, династіи, президентства, диктаторы иди директоры, выборы и представительства, власть исполнительная и законодательная, отв?тственность государя или отв?тственность его министровъ – все это д?ло второстепенное, вопросъ формы. Вотъ что Оппозиція и Правительство называютъ общественнымъ д?ломъ, д?ломъ, которымъ каждый стремится овлад?ть, которому вс? преданы на жизнь и на смерть, какъ самому отечеству, и священный интересъ котораго можетъ, въ важныхъ случаяхъ, побудить заклятыхъ враговъ и соперниковъ присягать другъ другу въ в?рности и въ послушаніи. Вотъ то, что имъ хочется спасти или, по крайней м?р?, вырвать изъ когтей императорскаго орла, который, по ихъ словамъ, слишкомъ много забралъ себ?. Когда отечество въ опасности, задумается ли кто спасти его даже ц?ною ложной присяги?!

Но намъ?то что д?лать въ этой интриг?, намъ, демократамъ новаго в?ка, людямъ труда и права, намъ, льстящимъ себе надеждою возстановить политическіе и общественные нравы? Неужели мы можемъ над?яться, что она будетъ намъ полезна?

Нужно быть сл?пымъ, чтобы не вид?ть, что, присоединяясь къ Оппозиціи, мы только м?няемъ одинъ деспотизмъ на другой. И вся польза, какую мы можемъ извлечь изъ своего клятвопреступленія, будетъ состоять въ томъ, что наша сов?сть и наши интересы принесутся на алтарь буржуазіи. Мы станемъ заговорщиками, изм?нниками и подлецами въ угоду шайк? мошенниковъ, которая завяжетъ бой съ нами, а не съ имперіей.

И кто, наконецъ, спрашиваю я, эти люди, которые притворяются такими отчаянными врагами императорскаго правительства? Эти люди – старые легитимисты, подонки древняго дворянства, живущіе не трудомъ рукъ своихъ, а доходами, монополіями. Разум?ется, что подобные люди нуждаются въ покровительств? государя и согласятся заран?е, заодно съ Беррье, перейти на сторону Бонапарта и отказаться отъ династіи Бурбоновъ, во имя спасенія общества, т. е. во имя спасенія своихъ личныхъ интересовъ, чиновъ и титуловъ. Разум?ется, что они дойдутъ до этого не сегодня, но можетъ быть завтра или посл?завтра и, въ конц? концовъ, дойдутъ непрем?нно.

Кто они, эти враги императорскаго правительства? Неужели милліонеры, представители Орлеанской династіи, сливки, цв?тъ буржуазіи, вс? эти плутократы и спекуляторы, которые загребаютъ жаръ чужими руками, скупаютъ акціи, берутъ взятки, занимаются биржевой игрою и гоняются постоянно только за барышами и развратными наслажденіями! Разум?ется, что для подобной сволочи, безсов?стной и тунеядствующей, необходимо покровительство сильнаго правительства, въ комъ бы оно ни олицетворялось. Разум?ется, что всякое богатство, которое пріобр?тается не собственнымъ трудомъ, а сохраняется и накопляется монополіей, взяткой, обманомъ и насиліемъ, ищетъ неизб?жно опоры въ правительств?, потому что безъ него такое богатство было бы невозможно, немыслимо.

Духовенство, при всемъ своемъ желаніи, не можетъ отказаться отъ присяги, что съ нимъ будетъ безъ государства? Это изв?стно со временъ Константина. Самъ Іисусъ Христосъ запов?далъ воздавать Кесарево Кесареви. Правда, онъ присовокупилъ, что Божіе Богови, что совершенно м?няетъ д?ло. Наконецъ, республиканцы по форм? и, можетъ быть, н?сколько демократовъ–коммунистовъ, – такіе люди способны, конечно, вступать въ коалицію и не задумаются передъ присягой, потому что они прежде всего – централизаторы, приверженцы неразд?льности и единства, люди авторитета, разсчитывающіе на правительство больше, ч?мъ на самихъ себя, сл?довательно, – в?рная челядь фактической власти, если она будетъ милостива и любезна къ власти по праву, которая, по ихъ мн?нію, – они сами.

Н?тъ, мы, люди новаго общественнаго договора, мы, отвергающіе, прежде всего, политическую неразд?льность и экономическую несолидарность, мы не можемъ принять присягу, которую наперерывъ приносятъ наши противники, враги и друзья Имперіи. Въ этой присяг? они видятъ поддержку своей системы, защиту своего существованія и нашу гибель; присягнувъ за одно съ ними, намъ пришлось бы потомъ присягать противъ нихъ. Когда мы будемъ подавать голосъ противъ Правительства, намъ придется подавать его, въ тоже время, и противъ Оппозиціи; а для такой борьбы съ союзомъ вс?хъ старыхъ партій, мы должны избрать поле сраженія не въ парламент?, a вн? его.

— Пустяки! говорятъ н?которые, мы будемъ такъ же в?рны Наполеону III, какъ онъ самъ конституціи 1848 г. Что вы скажете на это? – А вотъ что: во–первыхъ, это все?таки будетъ клятвопреступленіе, котораго не оправдаетъ никакой прим?ръ, никакое возмездіе; во–вторыхъ, васъ не разр?шатъ отъ присяги, какъ Наполеона III, въ 1851 и 1852 гг., 8 милліоновъ голосовъ. – Политическая присяга, говорятъ другіе, все равно что ремесленная, служебная; другого значенія она не им?етъ. – Д?йствительно, представительство, приносящее многимъ тысячь 12 или 15 франковъ дохода, есть уже ремесло, служба. Что правда, то правда.

Выведенная изъ терп?нія, толпа эта кричитъ – «такая сов?стливость неум?стна и несвоевременна! – мы не обязаны быть разборчив?е другихъ! – прежде всего, если мы хотимъ служить иде?, надо д?йствовать, – а мы лишаемъ себя могущественнаго средства къ д?йствію и пропаганд?, отказываясь изъ ложной деликатности отъ выгодъ, представляемыхъ парламентомъ.

«Будь, что будетъ, a д?лай, что сл?дуетъ!» – вотъ поговорка, противъ которой оказалась безсильна вся мораль іезуитовъ; неужели мораль нормальной школы окажется сильн?е?.. Ну, такъ я же докажу, что эта публичная трибуна, которой соблазнили народъ, просто ловушка, что представители изм?нили вс?мъ надеждамъ народа; что намъ нечего д?лать въ законодательномъ корпус?, и что мы могли бы придти туда только на минуту, чтобы обличить безсиліе Правительства и Оппозиціи, и зат?мъ удалиться, съ напутствіемъ ихъ общаго проклятія. – Спору н?тъ, что за истину пострадать хорошо; но для этой ц?ли еще не стоитъ д?лать клятвопреступленія.